П. И. Чайковский. «Евгений Онегин».
Санкт-Петербургский государственный детский музыкальный театр «Зазеркалье».
Музыкальный руководитель и дирижер Павел Бубельников, режиссер-постановщик Александр Петров, сценография Алексея Левданского

Этот «Евгений Онегин» начинается с музыкально-сценического затакта, который сочинен режиссером Александром Петровым поверх либретто, а звуково оформлен композитором Анатолием Королевым (он — как значится в программке — автор «музыкальных миражей»).

На авансцене слева силуэт камина, у которого — супружеская чета Греминых, убеленная театральными сединами. Она вяжет, он дремлет сидя, укутанный пледом. Звук метронома или часов как поступь времени, к нему присоединяется фрагмент знакомой мелодии, он возникает словно нехотя, осторожно. Как звуковая метафора припоминания. В этом однообразном, протяжном звуке узнаются первые такты романса «Слыхали ль вы…». Героиня застывает, будто вспоминая что-то, достает из секретера то самое письмо. Заводит пластинку на граммофоне, звучит «Слыхали ль вы…», поднимается полупрозрачный занавес, в центре — маленькая деревянная сцена, на стульях — Ларина-старшая (Анна Смирнова) и няня (Анна Дарьянова), обе в белом, в чепцах, а на сцене резвятся молодые Ларины — Татьяна (Елена Миляева) и Ольга (Дарья Росицкая). Татьяна Гремина ходит среди них, всматриваясь в свое прошлое. Постепенно происходящее на сцене деревянного театрика становится главным, героиня растворяется в кулисах, и вот Ольга уже дирижирует хором крестьян…

Е. Миляева (Татьяна). Фото В. Васильева

«Евгений Онегин» в «Зазеркалье» собрал в себе, кажется, все, что за долгие годы своей театральной практики надумал об этой опере Чайковского режиссер Александр Петров. Как будто он решил разом поставить нескольких «Онегиных».

Тут и спектакль под условным названием «Татьяна Гремина», действие которого строится как череда флешбэков. Иногда Татьяна безмолвным свидетелем появляется то в одной, то в другой сцене — наиболее выразительно ее присутствие решено в эпизоде объяснения с Онегиным во второй картине первого акта, когда Гремина, вся в черном, словно немая скорбная тень Татьяны, которая в белом, и мизансценически дублирует ее. Немного комично (очевидно, против замысла) выглядит появление Греминой в сцене дуэли: она сдергивает черную ткань с некоего предмета, и мы видим надгробный памятник Ленскому с годами жизни 1803–1823, возле которого герой затем поет свою главную арию «Куда, куда вы удалились…».

Есть еще один сквозной сценический сюжет — литературоцентричный, его сценографическое воплощение — та самая сцена деревянного усадебного театрика, кажется, на такой разыгрывались драмы и любови Нины Заречной — Кости Треплева, Любови Менделеевой — Александра Блока. Эта крохотная сцена-ракушка становится местом всех важных объяснений. На ней впервые и очень театрально появляются Ленский (Роман Арндт) и Онегин (Григорий Чернецов), этот — истинным Чайлд-Гарольдом и слегка Рэйфом Файнсом в роли Онегина, с чеканным профилем и непокорным локоном.

Тут Ленский поет свое «Я люблю вас» скучающей Ольге, которую больше развлекает компания и новый гость, и, когда тот, подхватив Татьяну, скрывается в кулисе, Ольга будто теряет интерес к признанию друга.

Здесь разворачивается сцена письма Татьяны. Режиссер как будто берет в кавычки метания романтической героини (тут кавычки тоже были бы уместны) — первые слова арии звучат с театральных подмостков, потом героиня спускается, и когда принимается за письмо, то открывает книжки в помощь, списывая оттуда по фразе. На словах «Ему признаюсь я» Татьяна переворачивает один стул на другой, на ножку нахлобучивает цилиндр и преувеличенно театрально разыгрывает сцену признания. Особенно иронично выглядит фрагмент, когда Татьяна отворачивается от стула в цилиндре со словами «Другой, нет никому на свете не отдала бы сердце я…».

Финальное объяснение Татьяны и Евгения происходит на той же сцене, уже здорово потрепанной временем, с дырами в стенах, падает театральный снег, застыла луна, пустые венские стулья стоят рядами.

Еще один связующий компонент сценического действия — хорошо сыгранная, пластичная, податливая команда молодых артистов, они — люди театра, которые превращаются то в крестьян крепостного театра Лариных, то в сперва макабрическую, а затем характерную массовку на именинах у Татьяны, наконец — в типичный оперный миманс на балу у Гремина (будто из среднестатистической «Травиаты» перекочевали). Особенно виртуозно артисты этого ансамбля разыгрывают секстет тетушек на именинах у Татьяны — они, в огромных чепцах, характерно имитируя старческое дрожание рук, сутулость и семенящую походку, с преувеличенным любопытством рассматривают в лорнеты Онегина.

Сцена из спектакля. Фото В. Васильева

Наконец, рисковая затея Петрова — «музыкальные миражи» композитора Анатолия Королева, музыкальные вставки / врезки, которые что-то вроде звукового обозначения флешбэков, шума ли, хода ли времени, кроме того, их прикладная функция в том, что они позволяют режиссеру пересказать или обозначить то, что есть в романе Пушкина, но не вошло в оперу Чайковского. Например, на стыке сцены объяснения Татьяны и Онегина и сцены бала у Лариных возникает отсылка к сну Татьяны. В опере, как известно, такой сцены нет. Петров сцену бала по случаю именин Татьяны едва ли не превращает в сцену сна: звучит «музыкальный мираж» Королева — первые звуки разбавлены как будто радиошумом, звучат издалека, белое покрывало, которым укрылась Татьяна, переживающая отповедь Онегина, приподнимает огромный медведь, сцена преображается — нам намекают на головинский «Маскарад», точнее, на реплику Фокина на «Маскарад» Мейерхольда—Головина. Планшет в черно-белых подсвеченных изнутри квадратах, маленькая деревянная сцена преображена изысканно головинским занавесом. Маски парой движений превращают скромный наряд Татьяны в бальное платье… Громким, подзвученным шепотом проговаривает хор первую фразу сцены — «Вот так сюрприз…»… Макабрическое наваждение постепенно сходит на нет, бал вступает в свои права.

Еще одна вставная сцена между сценами дуэли и бала у Греминых, в ней пантомимическими средствами пересказывается все, что случилось до момента встречи Онегина и молодой княгини Греминой. Что-то вроде звука механической музыкальной шкатулки, на который наложены бытовые шумы, иллюстрирующие происходящее, — вот Татьяна и Ларина-старшая собирают вещи, вот прощаются с челядью, вот как бы садятся в повозку и пускаются в путь. Звук колокольчика, поскрипывание рессор, колокола — это Москва, голоса, отзвуки бала — знакомство с тетушкой, а вот и представление будущему мужу, он уводит Татьяну, поднимается прозрачный занавес, и — сцена бала у Греминых.

Этот обаятельный «Онегин», как часто бывает с постановками Петрова в его родном театре, одновременно оставляет чувство избытка и недостатка. Режиссер, большой затейник и выдумщик, начинил спектакль кунштюками (изящно разыгранные куплеты Трике в исполнении Сергея Ермолаева — такой кунштюк). Черно-белый квадрат планшета, еще один элемент театра в театре, который не может не отсылать к спектаклю «Маскарад. Воспоминания будущего» Фокина, где такой же, масштабированный к сцене Александринки, планшет, придуманный Семеном Пастухом. В спектакле Петрова этот планшет как элемент макабра, наваждения, метка — белая диагональ квадратов между Ленским и Онегиным в сцене дуэли и пр. Всего и не описать. Однако не хватает, например, более внятных, сложных, запоминающихся актерских работ (вокально были убедительны и Дарья Росицкая — Ольга, и Роман Арндт — Ленский, и Григорий Чернецов — Онегин).

Конечно, огромная часть обаяния этого спектакля в камерном, непосредственном, эмоциональном звучании оркестра под управлением Павла Бубельникова. Их творческий тандем с Петровым по-прежнему демонстрирует качества хорошей, вдумчивой совместной работы, которой часто не хватает нашим большим оперным домам.

Август 2019 г.