Идея сделать в журнале что-то о разных возрастах, в основном «о свойствах старости» (не уверена, что перефразированный Пастернак, писавший «о свойствах страсти», всеми уже узнается, так что делаю сноску) возникла как реакция на разлитый в театральном воздухе эйджизм. Наверное, да, наверное, он напитан социальным протестом, как в 70–80-е, против «кремлевских старцев», но в сегодняшнем театре все несколько по-другому. Мы так усердно заклинали: «Театр — дело молодых» — и так ждали «ту молодую шпану», которая спасет мир, что истинные желания начали сбываться довольно прямо. И хотя театр пестует молодых, растит и холит, а критика описывает каждый их вздох и всхлип, хотя многое им, только им, они страдают «эйджизмом молодых», капризничают, закидываются в фейсбучных истериках, потрясают «новой этикой» и, едва вступив в профессию, требуют безоговорочного признания, не терпят критики и кричат о том, что их никуда не пускают. Хотя кто «из бывших» через три года после института становился экспертом «Золотой маски», а через десять лет — членом жюри? Да никто. А теперь становятся. Но они уверены, что театральные институции захвачены старшими, и в этом капризном посыле много как агрессии, уверенности в себе, так и явного, очень инфантильного, поколенческого превосходства.
Парадокс в том, что этот тренд вступает в конфликтное противоречие с европейским трендом старости как ценности и предмета искусства. Особенно много стариков и этой темы — в кино, поворот, произошедший в ХХI веке (об этом идет речь в нескольких материалах номера), — знак времени. Да и вообще вот Алвис Херманис пишет, что всегда ставил только про старость, потому что «пока нету старения и пережитого, человек такой же скучный, как белый лист».
Со всем этим мы и решили вступить во взаимодействие. Собственно, чем пожилой возраст слабее молодости? Что такое старость вообще и чем отличается? Статьи крупных психологов, открывающие номер, неожиданно свидетельствуют: возраста вообще-то нет, а есть когнитивные особенности разных периодов жизни, ничто ничего не хуже, а уж что до творческих людей, то тут и вовсе все развивается особенным образом и преимущества молодости не вполне очевидны…
И одновременно захотелось разведать — кто пришел (опять же не уверена, что всякий распознает в названии раздела «Смотрите, кто пришел» название старой пьесы Владимира Арро, и потому делаю сноску). И что там написано на «белом листе» молодости. И кто та молодая шпана, прокламирующая горизонтальность мышления и связей, намеренный дилетантизм и незнание, располагающаяся, как правило, на территориях новых технологий и поверхностно понятой перформативности. Она поддержана (а иногда и выпестована, между прочим) многими вполне вменяемыми коллегами. Но нам с ними жить (параллельно или перпендикулярно — вопрос), и потому захотелось встретиться… Предвижу вопросы — зачем вам в собеседниках эти люди (например, юный «исследователь» Ваня Демидкин)? Но, коллеги, надо же знать — кто они, как разговаривают, чем заняты, какова их лексика…
По иронии судьбы все эти темы оказались в одном номере с текстом памяти Вадима Гаевского, патриарха, считавшего, что «театральные эпохи отличаются друг от друга стилистикой сценической речи… В начале было слово, и это не просто слова. Слово несло в себе реабилитацию инстинктов, эмоций, страстей, реабилитацию жизни». Как человек говорит — так и мыслит, в том числе театрально. Открою секрет: одно интервью мы не стали печатать — просто чтобы окончательно не дискредитировать «молодую шпану» и не раздражать вас.
В последнем номере года мы вернемся в поле премьер, процесса, фестивалей. Этот номер вышел летними размышлениями о бренности и вечности, а когда он уже был сверстан — появился фильм к 85-летию Аллы Демидовой, прямо к этой теме.
Так что читайте. А мы — в театр.
Комментарии (0)