ТЕМА ЛИ ЭТО И В ЧЕМ ЕЕ ЦЕННОСТЬ?

Алвис Херманис

У меня почти все спектакли только про старость и есть. Ни про что другое. Я обычно говорю, что про «время», чтобы звучало более поэтично. Но если совсем откровенно и прямо — то про старость, конечно. Говоря про ценности темы: только через старение человек становится интересным объектом для театра. Пока нет старения и пережитого, человек такой же скучный, как белый лист. Буду откровенен — по этой причине никогда не хотелось делать спектакли про молодых людей. Даже тогда, когда сам был очень молод. Молодость только самим молодым кажется страшно интересной, но со стороны — молодость скучная. Повторяю — это не позиция ворчливого старика, потому что я так думал и тогда, когда делал свой спектакль «Долгая жизнь». Это было очень-очень давно…

Петр Шерешевский

Старость — это то, что ждет каждого из нас. То, что переживут или пережили на наших глазах наши родители. Если не брать во внимание возможность несчастного случая. Это вроде банальность, это очевидно, но это делает эту тему очень живой и болезненной для каждого.

Это и наши страхи: страх ненужности, страх быть обузой, страх потери — ума, сексуальности, сил, «способности функционировать нормально».

Это и время подведения итогов. Что удалось сделать, не прожита ли жизнь зря… Время перепросмотра прожитой жизни: раскаяния, смирения, принятия…

Тема старости очень рядом с темой смерти, а понимание собственной конечности и попытка жить с этим пониманием определяют всю нашу «духовную» жизнь. И являются центральными в искусстве.

Возраст дает актеру то, что называется «размер личности». Если актер сохранил любопытство, готовность пробовать непривычное, работать в новых для себя формах и жанрах, то жизненный и профессиональный опыт делает его очень объемным, сложным… Мне довелось работать с несколькими пожилыми артистами, которых мне хочется назвать «великими», хотя славы они за свою жизнь не стяжали. А ни про одного молодого артиста мне не хочется произнести столь «громкого» слова.

Отнимает — энергию, как это ни банально. Ощущение биения времени. Хотя есть исключения. Сложно сочинить «драйвовый» спектакль с немолодыми актерами. И, к сожалению, то, о чем я косвенно говорил, отвечая на вопрос: «Что дает?» Далеко не всем удается это: сохранить любопытство, открытость к новым формам. А ведь это только и есть искусство: познавать неведомое, совершать непривычное… И в этом смысле артисты бывают очень разными. Кто-то растет всю свою профессиональную жизнь и к старости дорастает до «величия». А кто-то останавливается и становится заложником устоявшихся с годами представлений «как надо». И теряет вкус к живому.

Андрей Прикотенко

Что я думаю о старости? Хотя этот вопрос задан мне как режиссеру в связи с тем, что я поставил когда-то спектакль о старости, я позволю себе ответить на него не только как режиссер, ибо мне уже 50 лет и я задумываюсь о ней не только в связи со спектаклями. «Лето одного года» в БДТ действительно спектакль, в котором есть много откровений о старости, о силе и бездонности человеческого разочарования в конце жизненного пути, и о детской беспомощности в ощущении бессилия перед уходящей от тебя, но остающейся такой же молодой и сильной жизнью, и о неповторимой (только старости доступной) мудрости в любви к другому существу, любви такой силы, что сам любящий боится себя в этом чувстве, и боится потревожить другого амплитудой своего чувства, и потому по-прежнему одинок в нем. И я должен вам сказать, что теперь, вспоминая работу над этим спектаклем, я начинаю понимать: нечто сродни тому, что происходит в его сюжете, было и у нас с Олегом Валериановичем Басилашвили. После первой репетиции, когда он задал мне решительные пять вопросов в стиле «почему я должен это играть», «о чем вы собираетесь ставить» и получил (как он потом говорил) исчерпывающие ответы, между нами возникло что-то помимо профессионального интереса. Олега Валериановича, когда он благоволит тебе в работе, невозможно не полюбить, и он, я это чувствовал, тоже испытывал ко мне мягкую, ласковую отеческую любовь: оберегал меня, сравнивал с обожаемым им Товстоноговым. Я очень многому научился у него за эти 54 репетиции (столько длился наш период работы над спектаклем) и теперь пользуюсь этими знаниями и умениями постоянно. Я зову его на все премьеры и гастроли, он рассказывает мне о своих литературных открытиях и впечатлениях от спектаклей. Думаю, в нашем случае произошло то самое взаимное обогащение, которое возможно при встрече опытного, мудрого, знающего и любящего жизнь человека и того, кто многое хотел бы о ней узнать. На мой взгляд, об этом и наш спектакль, и, может быть, в этом одна из многочисленных сильных сторон того, что есть старость вообще.

Я бы хотел сказать еще два слова о другом спектакле, он, кстати, отчасти тоже имеет отношение к ОВ. Это «Петерс» в театре «Старый дом». Изначально мы планировали его делать в БДТ и много раз принимали решение, но родился он в «Старом доме». Герой рассказа Татьяны Толстой, смешной и нелепый библиотекарь Петерс, проживает на наших глазах жизнь от маленького мальчишки до глубокого старика, неся с самого рождения (так сложилась его жизнь) тему старости и одиночества. Воспитанный бабушкой, он свою дальнейшую жизнь проводит словно бы все время рядом с ней, рядом с ее цветущей силой и витальной энергией, рядом, потому что он иной, другой, иначе (сильнее или слабее?) любящий, иначе понимающий добродетель, иначе понимающий все вокруг, и тут в нашем персонаже появляется тот же зазор с жизнью, что есть и у старого человека, отчего его тяга к одиночеству, обостренное восприятие отчуждения от компании, коллектива, общества с ярлыком «ты старый». Жизнь жестоко обходится с Петерсом, не подарив ему ни капли взаимности, ни даже полувзгляда ответного чувства, ни даже обмана от надежды. Но то же чувство любви к миру сохраняет почти чудом наш герой, и уже на пороге смерти, доведенный жизнью до пустоты и исступления, он все же говорит — «жизнь прекрасна».

Наверное, к старости человек словно бы достигает пика своей скорости. Он многое знает и прекрасно ориентируется в человеческой среде, ему понятен человек с его слабостями и достоинствами. Он знает этот мир, изучил его историю и может сравнительно познать опыт ошибок и делать выводы. Его словарный запас и скорость мышления достигают максимума. Он может стремительно принимать правильные решения и вместе с тем оставаться парадоксалистом до абсурда, что делает его очень привлекательным для окружающих. Все это старость, и может быть даже много чего еще в смысле достоинств, но есть и очень существенные недостатки.

А вообще, мне кажется, растерять себя можно в любом возрасте, ты можешь пронести себя с честью и достоинством через всю жизнь и растерять к старости все. И потому старость не является, на мой взгляд, освобождением от ошибок. А значит, старость остается в том же конкурентном поле жизни, как молодость и зрелость.

Слава Полунин

Большинство моих любимых клоунов — старики. Свое самое главное они создали, будучи уже в возрасте. Старикам ведь свойственно абсурдное поведение. Взяли очки, забыли газету, пошли за газетой, оставили очки. А абсурдное поведение и есть предмет клоунских гэгов. В старости и походка другая, и спотыкаешься чаще. Вот у меня на практике была девушка, которая играла старушку. Я не стал с ней обсуждать эту тему, и только когда она в другом показе представила старушку на мотоцикле, то есть соединила противоположные вещи, я это принял. Смеяться над старостью неправильно. Или это нужно делать с большим вкусом и мастерством. Вот в комедии дель арте дрожащая походка Панталоне вызывает гомерический смех. Но с каким мастерством это делается! Можно странности, недостатки показать так, что это будет смешно, мило и нелепо, а можно все то же самое сделать невкусно, обидно и противно. Здесь решают вкус и мастерство.

Только клоуны и в состоянии проявляться в пожилом возрасте, ну, может быть, еще фокусники, где не нужно много энергии. Цирк — искусство молодых, он звенящий. Он должен удивлять, вдохновлять, в нем сила жизни должна бить ключом.

Но сегодня появляются и поэтические цирки, например Cirque Imagine, и в этом цирке все равно сколько тебе лет. В современном цирке многое изменилось, и эта тема в том числе. Современный цирк — это искусства не тела, а мозгов. В цирк пришли поэты.