К 85-ЛЕТИЮ АЛЛЫ ДЕМИДОВОЙ ЛЮБОВЬ АРКУС ВЫПУСТИЛА ФИЛЬМ «КТО ТЕБЯ ПОБЕДИЛ НИКТО»

Он делался, как видно, долго, тщательно и тяжело, но неизменность в нем облика Демидовой — от десятилетия к десятилетию — поражает, возраст не читается вовсе: губы сжаты, как и в молодости, речь идеально артикулирована и строга, взгляд конкретен и целенаправлен, годы не смягчили ни повадки, ни интонации, ни четкости мысли, ни внутренней мобилизованности. Это обычно на самом-то деле — обратная, защитная сторона комплексов. Самурай, обиженный в детстве жестокой компанией сверстников (ее держали за руки за ноги над рекой и чуть не утопили) и закаливший себя до привычки отражать любой удар. Недаром последняя из ролей — Старик в «Старике и море» Анатолия Васильева — именно самурай.

Вот уже несколько дней (тех дней, когда сдается номер) фейсбучная лента взорвана восторгами, искренними вдохновенными постами.

И я села к экрану с предвкушением…

И свет заиграл на льдинках хрустальной посуды в первых кадрах, как и положено в фильме о снежной королеве в башне из слоновой кости на горе Олимп, об эстетке, которая принципиально — всегда о горнем и никогда о дольнем…

И дальше камера много раз находила изумительные ракурсы, подглядывала, рисовала, плелась следом, и ей (и нам) все время хотелось догнать, услышать, все время не хватало самой Демидовой, уходившей от съемки, от откровенности, от вмешательства… Ее место занимал бесконечный монтаж известных и неизвестных документальных записей о времени 60–90-х, предназначенный показать ее, Демидовой, отдельность от каждого из десятилетий.

И этот монтаж фильма — превосходен, выше всяких похвал.

И финальное «эхо друг друга», когда голос Демидовой фонит, накладываясь на голосовое камлание Бродского, — прекрасная режиссерская находка… Короче, это кино, настоящее кино. Искусство.

То и дело Демидова отпускает недружелюбные реплики в адрес авторов фильма — и это не капризы, а раздражение человека, который способен сам все осмыслить, написать (и осмыслила, и написала в нескольких книгах, а вышедшая в 2020-мв АСТе прекрасная книга Сергея Николаевича «Алла Демидова. P. S. Портрет актрисы» упоительна, в том числе, ее, Аллы Сергеевны, откровенностью, честностью в диалоге и опять же самурайским бесстрашием). В фильме все время — раздражение интеллектуала, которого нервирует любая адаптация. Но что делать, фильм для 1 канала…

И что делать, если мне тоже — совсем не с горы Олимп, а как раз из подвала — многое в фильме кажется адаптацией, упрощением театральной истории (о киносудьбе Демидовой не говорю, тут Аркус — у себя дома)… Но уж пусть будет так: если героиня фильма ой не подарок и в одной из сцен раздраженно произносит: «Люба, ну что вы ломитесь в открытые двери…» (реплика иллюстрирует непереносимый демидовский нрав), — то пусть и один из ста рецензентов окажется «ой не подарок» и задаст несколько вопросов насчет этих дверей, параллельно не отвергая все, что восторженно написали мои коллеги.

Просто история, которой посвящено почти два часа экранного времени, одним щелчком не открывается. Она, эта история, проходила на моих глазах чуть дольше, чем на Любиных (думаю, в начале 70-х она в силу возраста на люстрах Таганки еще вряд ли висела, а я уже). И жизнь Демидовой, трагической актрисы, прошла на фоне нескольких настоящих, близких, совсем близких трагедий, ее — как получается из фильма — не задевших по причине всегдашней отдельности, неучастия. Но когда античного уровня трагедии, происходящие рядом, — лишь фон для трагической актрисы, это ли не сюжет?.. А этих театральных трагедий мне в фильме не хватило, в отличие от долгих хроникальных сюжетов разных десятилетий, которые прямо Демидовой не касаются и происходят на заднике «у воды».

Драматургия фильма вообще-то как раз про это: рассказана история глубокой отдельности Аллы Сергеевны Демидовой от всего, кроме ее собственных представлений об искусстве. При этом, отказавшись от многих ролей, она говорит в финале, что уходит недовоплощенной, а я думаю, что башня из слоновой кости и бесконечная осмысленная самозащита лишили ее «орган» новых регистров. Она не рисковала… Но это так, к слову.

Любовь Аркус рассказывает сюжет ее отдельности, во-первых, от времени, поскольку она чуралась социальности и презирала роли «из жизни» типа роли директора завода. Предпочитала костюмированную декоративность. Тень Коонен ее удочерила, нехватку Таирова восполнил Виктюк (почувствуйте разницу), исповедовавший пряный чувственный эстетизм западноукраинского разлива.

Аркус дает сюжет отдельности Аллы Демидовой от коллектива, от толпы и показывает разные толпы — и похороны Сталина, и демонстрации а-ля «Мне двадцать лет», и даже толпу на концерте Ива Монтана, что, по правде сказать, уже лишнее… Как говорил Володин, «никогда не толпился в толпе, тут толпа, тут я — сам по себе». Как будто про Демидову.

Речь идет о ее отдельности в том числе от Театра на Таганке, который представлен в фильме этакой гомогенной, энергичной, энергетически заряженной творческой массой без индивидуальностей, и Демидова там всегда наособицу, всегда или уходит, или сидит в стороне — это показано и сказано.

Эта отдельность подана как концепция фильма и как личная позиция актрисы. Идет ли она от детской травмы Демидовой, от нелюбви к ней ее педагога Любимова («она в семье своей родной казалась девочкой чужой»), от глубокой интровертности, высокомерия, комплексов или это собственно «эстетические разногласия» с действительностью — вот вопрос. Потому что начиная с «Деревянных коней» Любимов-то ее увидел и «признал» (спасибо за разъяснения, данные когда-то Любимову Гаевским, который и в фильме, параллельно с Туровской, открывает самые тонкие вещи).

Но то — Гаевский и Туровская, а то — закадровый текст. Не знаю, кто его писал, он авторски присвоен Любовью Аркус, и тут немножко условный «Гаевский» всплескивает руками. Ну как, например, можно говорить сегодня о том, что, мол, Эфросу был важен человек, а Любимову — коллектив слитых и спаянных? Это какой-то давно отпетый театроведением архаизм, больше скажу — это точка зрения, которую вменяли Любимову на заре Таганки официозные критики. И то вменяли, условно, до «Зорь», «Гамлета» и «Деревянных коней». Произносить сегодня такой текст на фоне лиц Высоцкого, Золотухина, Филатова, Демидовой, Губенко, Дыховичного, Шаповалова, Смехова, Славиной — абсолютных звезд и личностей — как-то неловко… Массой, быть может, они были при выпуске, а к началу 70-х Таганка стала уже театром художественных единиц. И отдельность Демидовой в труппе была одной из красок, Таганка, полная огня, должна была остужаться этим кусочком льда, талантом с другой валентностью. Да, конечно, он, Любимов, был пламень, а она — лед и камень, белый мрамор.

Или вот закадровый текст сообщает о двух, только двух, в сущности, крупных ролях Демидовой на Таганке — Гертруде и Раневской. Вообще, совсем пропущены «Деревянные кони», где она, тридцатилетняя, сорок минут держала монолог старухи Милентьевны, находясь в полной статике, что одновременно опровергает и концепцию бесконечного массового бурления в режиссерском театре Любимова, и невнимание его к актерской личности.

И если говорить о какой-то «самурайской дуге», ведущей к Старику в «Старике и море», — то тут крупным планом выйдет на авансцену как раз северная старуха Милентьевна, «безвестная, но великая в своих деяниях старая крестьянка из северной лесной глухомани»: статика, покой, сила…

Но то и дело закадровый комментарий грешит неточными тезисами. Тезисы вообще дело опасное. Ну как можно заявлять, что Анатолий Васильев — «последний великий режиссер ХХ века». А Някрошюса куда? Ладно, он литовец, хотя ХХ век не имеет географической определенности. А Додин?.. Кто автор этой закадровой иерархии, без которой вообще-то лучше обходиться в принципе, тем более еще жив Питер Брук…

Так вот — о трагедиях, при которых присутствовала Демидова, и как бы хотелось ее послушать подробно как раз на эти темы…

Любимов и Эфрос, приход Эфроса на Таганку. История, которая точно никогда не найдет правых и виноватых, которая закончилась смертью трагического героя — Анатолия Васильевича, и потому правых здесь не будет никогда. Демидова не участвует в его травле, но, по сути, и не с ним. А где? В горнем?.. Смертельная история автора ее великой роли — только фон?

Вторая неразрешимая трагедия — возвращение Любимова. Тут нам показывают, как всегда, — нехорошее лицо Губенко, обвиняющего Юрия Петровича… Я всегда думала, что у этой трагедии, если идти по драматическому действию (а оба этих сюжета предполагают глубокий драманализ и просят своего Еврипида), — как минимум «две правды, папаша». Любимова из эмиграции всеми силами возвращал именно Губенко. Подранок, выращенный советским детским домом (и это главное «предлагаемое», как и детская травма Демидовой, висящей над рекой, будучи слабым туберкулезным ребенком). В фильме есть сияющий Губенко в парижских кадрах с Любимовым (а он ездил, разговаривал, употреблял все свое влияние на Горбачева, как рассказывают еще живые свидетели, и если я не права — пусть они же, свидетели, меня и поправят). Он возвращал в дом — отца, и возвращал его к братьям и сестрам — сиротам. А отец, в общем не без удовольствия покинувший когда-то дом и не обретший, надо сказать, европейской славы, сравнимой с его советской, — возвращается с претензиями, недовольством. Как вы тут без меня деградировали! Он на глазах у труппы выгоняет половину этих «детей» из дома, считая дом — своим и только своим: законным, частным владением. И Губенко с его неприятным лицом в этот момент — подранок-детдомовец, защищающий своих пацанов, а не большое искусство, которого, кстати, в поздней Таганке таки не случилось… Где тут Демидова? Отдельно? В неучастии? Да, она формально с Любимовым, а не с коллективной идентичностью будущего несчастного «Содружества актеров Таганки». Но она свидетель неразрешимой трагедии, это так или иначе опыт… Или нет? Как же хочется спрашивать ее об этом, вязать настоящие драматические узлы, и пусть бы она сопротивлялась и злилась…

Только не декоративность, не ледяные бокалы. Все-таки ей 85 и ум остр…

И еще. Не складывала ли сюжет отдельности Демидовой «горняя» история ее опасной тяги к декоративности, костюмированности, экспрессионизму с резкими гримами? Ее эстетизм в разных видах, все эти экзотические парики и наряды — не защитная ли вообще реакция на жизнь как таковую? Она признавалась — никогда не любила стряпать, вести дом… Помню, когда-то Светлана Крючкова, мать двух сыновей, говорила мне, что не могла бы читать ахматовский «Реквием», если бы всем организмом не чувствовала, что такое, когда в тюрьме — твой ребенок… Демидова читает. Не бег ли это от действительности, от происходящих трагедий, чтобы потом воплощать их абстракции в схоластической режиссуре Терзопулоса… Короче, страшно много тем, которые могли бы занять в аналитическом фильме место, отданное кинохронике перестройки и гастролей Монтана. Но, наверное, в фильме для Первого канала можно дать лишь оппозицию «советскости» многих актрис и «европейскости», инаковости Демидовой. Наверное.

И все эти дни думаю про связь пропущенной в фильме старухи Милентьевны и великого Старика в гениальном (без придыхания, просто — гениальном) спектакле Васильева, посвященном Юрию Любимову. В медитативности «Старика и моря» произошел возврат к той медитативности, что была в «Деревянных конях» и потом не повторилась нигде, ибо Демидову увлекал интеллектуальный экспрессионизм в разных его изводах.

Гениально и просто они выбрали для посвящения титану Любимову в его столетие сюжет борьбы Старика и моря. Историю обретения и потери им своей большой рыбы (Ррыбы! — акцентирует Демидова). Тут как раз все коннотации на месте. И о природе творчества, завещанного великим предшественниками и учителями, будь то Ди Маджио или Брехт. И о знании океана, его подводной жизни, повадок каждой театральной рыбы. И о ловле этих рыб, и об искусстве слышать шорохи воды времени, об умении править парус, чувствовать направление ветра, о напряжении всех сил в борьбе за пойманное, обретенное. Посвящение/поклон Любимову — трагическая история о потере рыбы-жизни. Об иссякании сил, но и о неумирании. О способности размозжить последним напряжением сил черепа стае акул, но и о неспособности спасти свою рррыбу-театррр… И о золотых снах, в которых к великим приходят только игрушечные львы…

Через Демидову, через ее аффективную память и интеллектуализм, иронию и концептуальную лирику получается сказать в спектакле об очень многом. Даже не сказать — передать. Она сразу явлена у Васильева настоящим самураем, Стариком-самураем, самураем-собой, Аллой Демидовой… Здесь нет женского. Старик. Человек. Воин. Сбережение сил для воплощения текста и сбережение сил Стариком, поймавшим рыбу больше своей лодки, тут отождествлены.

…Старуха Милентьевна, северный деревенский самурай («и куделю-то, бывало, пряла одна, а не на вечерянке», и двух сыновей на войне похоронила, третий пьяница, а дочка Санюшка повесилась на пояске…), сидела в такой же неподвижности. И — может мне мерещится — так же была поднята рука с тонким запястьем и трепещущими пальцами, собирающимися в несжатый кулачок.

Спасибо фильму и Любови Аркус, я вспомнила…

Сентябрь 2021 г.