«Когда мне было лет шесть или шесть с половиной…» (по рассказам В. Драгунского). Театр для детей и взрослых. Режиссер Владимир Абрамов.

Когда мне было лет шесть или шесть с половиной, я впервые прочитал «Денискины рассказы» Драгунского. Не могу сказать, чтобы они стали моей любимой книгой (после знакомства с Карлсоном, Винни-Пухом и Алисой), но тем прочнее герой Драгунского оказался навсегда связан с тем блаженным возрастом, когда мне было лет шесть или шесть с половиной.

Когда Владимиру Абрамову было лет шесть или шесть с половиной, он тоже познакомился с «Денискиными рассказами». Это было несколько раньше. Но по прошествии лет кажется, что это было одно и то же время. То блаженное время, когда нам всем было лет шесть или шесть с половиной.

Да нам и сейчас немногим больше. И где-то внутри (и даже не очень глубоко) сидит в нас шестилетний шалопай Дениска.

Ему и посвящен спектакль. Ему, оставшемуся в каждом из нас. Детству, которое каждый из нас вспоминает снисходительно и с грустью. И — очень конкретному времени, в котором протекало это детство. Времени, почти случайно точно запечатленному в рассказах Драгунского. И со смаком процитированному небольшой труппой Абрамова: что любит Мишка? Помните? Среди всякой прочей снеди — мороженое… «за семь, за девять, за одиннадцать, за пятнадцать, за девятнадцать, за две и за двадцать восемь…» Что может быть конкретнее: пижонское, обсыпанное орехами эскимо за двадцать восемь; благородная сахарная трубочка за пятнадцать; презираемое, вечно подтаивающее приторное фруктовое за семь… Пятеро людей среднего возраста — на голой сцене. Они не играют Дениску, Мишку и всех прочих. Они играют выросших, повзрослевших лет на тридцать Дениску и Мишку. И вспоминающих себя в том самом возрасте.

В том времени.

Пространство воспоминаний не нуждается в декорациях. Когда набегают перебивчивые рассказы: «а помнишь? а помнишь? А ты, старик, ничего не помнишь, это было не так! нет, дай я расскажу… Ну, в общем, вбегаю я в класс, а Марь-Иванна… Да, да только не Марь-Иванна, а Марь-Петровна, и первым вбежал я, а не ты…» — то обилие аксессуаров только разрушит атмосферу. Детали не нуждаются в наглядном подтверждении. Воспоминания — общие, как общим было детство. А скудость визуального ряда с обилием восполняет звуковой: гитарный перебор песен Кима и Матвеевой, тоже с точностью до регистра восходящие к тому времени, когда нам было… Не «исполнение песен» (и тем более не авторская фонограмма!) — так, напев, набросок — напоминание. Себе, своим друзьям, нам. Вскользь, мимолетно.

Амплуа в этой компании тоже брошены вскользь, ибо сложились явно не вчера, а когда друзьям было лет шесть или… Лидируют — флегматик Дениска (Александр Маслов) и холерик Мишка (Владимир Абрамов). Точнее, явный лидер — Мишка (его и играет режиссер спектакля), он-то и вспоминает одно за другим денискины хулиганства. Денис-ка же (да как странно, его, взрослого, сорокалетнего усатого мужика, называть этим детским именем!) лишь застенчиво улыбается, но вдруг заводится (ну ведь не все же вспоминать-то хочется!) и выдает про приятеля тоже нечто нелицеприятное (сам-то ты каков!). Им подыгрывают две девушки — лирического склада (Маргарита Веселова, ее голосом и гитарой и озвучиваются воспоминания) и «характерного», что ли (Ирина Умикова) — та, про которую говорят: «свой парень». Она оказывается вечной наперсницей мальчишеских проказ −− Аленкой. Пятый член компании (Денис Аксенов) — тот недалекий, простоватый объект беззлобных насмешек, который тоже имеется во всякой годами сложившейся компании.

Спектакль с абсолютной точностью соответствует выбранному театров названию. Свой первый спектакль команда В. Абрамова — бывшего актера Театра «Суббота» — сделала именно для детей и взрослых. Здесь детям предложен свой слой содержания (захватывающие денискины сюжеты про шпиона Гадюкина и пожар во флигеле), а взрослым свой — про старых друзей. И характерно, что эти слои — не перемешиваются. Словно хранят суверенитет, оберегают друг друга от взаимопроникновения. Детям нечего делать в мире взрослых бесед, взрослым — в мире детских забав. Хотя детям, конечно же, хочется представить себя взрослыми (не туда ли направлены фантазии и безобразия денискиной компании?), а взрослым хочется иногда побыть детьми. И поиг-рать в собственное детство. Элементарно. Как в простейшие детские кубики. Из которых давно выросшая Аленка (у которой уже своя Аленка или Иришка лет шести или шести с половиной) вдруг начнет строить на авансцене что-то… как в детстве. Да нет: так, с таким трепетом она не играла в детстве в эти кубики. Своей тоскливой примитивностью эти целлулоидные кубики раньше и не тянулись в руки. А теперь… они — единственное, что осталось от детства (за исключением того, что внутри). Единственный реквизит на сцене на всем протяжении спектакля. Эти кубики—те же «Денискины рассказы». Были книжки куда более любимые — так они и позже попадались в руки. А эта навсегда оста-лась в детстве. Спектакль и сам сложен так же бесхитростно, как башня из этих детских кубиков: один рассказ, другой… И все. И башня готова. «Я ступила на корабль — а кораблик оказался из газеты вчерашней».

Но еще от детства осталась компания. Не потому ли их тянет друг к другу, давно повзрослевших дядь и теть? Старых (немолодых) друзей?

Одна из «Денискиных историй» (первая в спектакле, зачин) отдана Мишке. История про «старого друга» — плюшевого медведя, который был предложен мамой сыну для отработки боксерских приемов. И вот один Мишка смотрит на другого мишку — и ему больше не хочется быть боксером, если для достижения цели надо ударить по морде (хотя бы и плюшевой) старого друга. Понятно, что так рассказать эту историю может не шестилетний пацан — а вполне взрослый Мишка, который стоит в окружении своих старых друзей. И вкладывает в рассказ свое признание в безусловной дружбе. И веру в то, что и с ним не поступят по-свински, коли сам он выдержал испытание.

Мишка, Мишка, где твоя улыбка?

И друзья понимают, о чем он рассказывает им эту историю. И всегда готовы подтвердить свою дружбу. Потому что им просто приятно быть друг с другом. Приятно вспоминать общее детство. Им есть что вспомнить вместе, и оттого они понимают друг друга с полуслова. А полуслово всегда ценнее слова целого — оттого, что оставляет недосказанным кое-что. Что и не требуется досказывать. Поэтому и зрителю хорошо в этой компании старых друзей, будто он не познакомился с ними только что, а рос в одном дворе лет с шести или шести с половиной.

А ведь мы и вправду росли в одном дворе. Ну, в моем детстве уже не ставились школьные утренники про шпиона Гадюкина — так ставились другие. Мы играли не в Фантомаса — в гангстеров (велика разница!). И песню «Ландыши» уже не пели в моем дворе. И все же это был тот же самый двор. И та же самая десятилетка с тою же самой Марь-Петровной. И то же мороженое. За семь, за девять, за одиннадцать, за пятнадцать, за девятнадцать, за двадцать две и за двадцать восемь.