О режиссерской лаборатории в Свияжске

История Свияжска невероятна. Этот крошечный кусочек земли пережил многое: и эпоху славы и даже некоторого имперского величия, и десятилетия унижения, когда после революционного переворота храмы были разграблены и осквернены, а на острове поселились тюрьма НКВД и «психушка», и годы полного забвения и опустошения. Сейчас остров-град возрождается. История его наполнена трагической памятью, и память эта не должна быть уничтожена, забыта.

Сцена из эскиза «Женское лицо Свияжска».
Фото — Юлия Калинина.

Вот уже восемь лет некоммерческий фонд «Живой город» и Музей-заповедник «Остров-град Свияжск» проводят на острове театральную лабораторию «Свияжск АРТель». Все это происходит благодаря мощному творческому союзу трех талантливых креативных людей — Дианы Сафаровой, Инны Ярковой и Артема Силкина. И конечно, под руководством и при активном участии Олега Лоевского. В лабораторных эскизах, которые проходят в самых разных точках и объектах острова, его историческое наследие и его современность оживают. Каждый год выбираются темы, связанные с жизнью Свияжска. Темой этого года было СООБЩЕСТВО.

Первым эскизом, который мы увидели, был эскиз Глеба Володина «Женское лицо Свияжска». Режиссер взял интервью у восьми жительниц острова. Кто-то из них живет в Свияжске многие десятилетия, кто-то — всего несколько лет. Самой старшей 77 лет, самой молодой 34 года, некоторые свой возраст не указали. Занятия у них самые разные: педагог, матушка в храме равноапостольных Константина и Елены, продавец, экскурсовод, пенсионерка. Эскиз проходил в «Саду размышлений», есть такое концептуальное место в Свияжске. Конечно, не все восемь монологов вошли в него, были выбраны пять, очевидно, самых интересных. Все их исполнила актриса Лилия Зиятдинова. А вопросы ей задавал сам режиссер. Мы, зрители, бродили за ней по саду, останавливались в каких-то местах — все они были отмечены какой-нибудь одеждой: платьицем, блузкой, накидкой, принадлежащими героиням. За время перехода от одной точки к другой актриса перестраивалась. Она работала точно, деликатно, сохраняя чуть заметную дистанцию между собой и своими героинями. Меняла ритм речи, обозначала интонации, иногда какие-то жесты. Но ни в коем случае не иллюстрировала, не «сливалась» с образом.

Сцена из эскиза «Женское лицо Свияжска».
Фото — Юлия Калинина.

Работать Лилии было непросто. Несколько героинь ее монологов присутствовали на обоих показах и внимательно и придирчиво следили за актрисой. Иногда поправляли, уточняли что-то, прерывали монолог и пытались что-то комментировать. Вообще-то это и было самым интересным: вдруг мгновенно возникающие партнерские отношения и мгновенные реакции актрисы. К сожалению, для себя режиссер не придумал никакой позиции. Кто он был в этом эскизе? Журналист? Интервьюер? Его участие было совершенно формальным, и никакого партнерства между ним как персонажем и героинями или между ним, режиссером, и актрисой не возникало.

А вот сами монологи навели на очень грустные размышления. Все эти женщины прожили не очень-то благополучные жизни. Они много работали и работают, они нигде не бывали и счастливы тем немногим, что у них есть. А есть у них свои огороды, «хватает всего, вот огород, вот сад, вот так вот всю жизнь, нормально». Они привыкли терпеть и пьющих мужей, и их отсутствие, и что денег мало, и что медпункта в Свияжске нет, и даже то, что одна из них своих сыновей схоронила. Вот только украинцы тревожат: «Чо они там какую-то херню развели, а мы страдаем?» Президента очень любят. Горой за него. «Потому что, если б не он…» А матушка Людмила твердо уверена, что «люди должны в целом поддерживать наше руководство». Церковь и государство в ее лице слились воедино. Вот такое оно, женское лицо Свияжска.

Сцена из эскиза «Сорняк обыкновенный».
Фото — Зоя Рутер.

Сложнее описать второй эскиз — под названием «Сорняк обыкновенный». Это был спектакль-променад, исследование островной флоры. Мы просто шли в наушниках по не самой главной улице Свияжска. Подходили к заброшенным, вполне приличным домам, покосившимся лачугам и красивым коттеджам и разглядывали сообщества разных растений. И внутри нас (думаю, что не только о себе говорю, потому что вела обсуждение со зрителями и поняла, что мы тоже объединились в некое сообщество) шла мучительная борьба. Да, неожиданная и вполне драматичная! Мы боролись с убеждением, что человек — это венец природы. Да никакой мы не венец. Природа существует сама по себе, без нас и вне нас. Мы дали названия всему живому и неживому. Но разве могучий лопух нуждается в наименовании? Или огромный вяз? Или растения, которые проросли сквозь плиты фундамента разрушенной церкви? Они сдвинули эти неподвижные мертвые плиты своими хрупкими головками и цветут себе, не для нас, а просто повинуясь могучей силе оплодотворения и размножения.

Весь этот час променада в наших наушниках звучали голоса создателей спектакля — Михаила Заиканова, Кати Канке, Ксюши Шачневой, звучала музыка, звучали даже песни, которые почему-то не раздражали. И мы вышли в точно обозначенные минуты к высокому одинокому дереву, и услышали «Я другое дерево», и увидели закат над рекой Щукой, и он был могучим, прекрасным и вовсе не нуждался в нашем присутствии. Многие хотя бы на этот вечер сумели отказаться от антропоцентричного взгляда на мир и признались в этом на обсуждении. Это был какой-то невероятно драгоценный опыт: примирения с жизнью, отказа от своей венценосности и смирения перед миром. Этот эскиз достоин того, чтобы выполнять время от времени (хотя бы летом) не только художественную, но и терапевтическую функцию.

Сцена из эскиза «Сорняк обыкновенный».
Фото — Зоя Рутер.

Уже в полной темноте, под звездным небом (а звезды в августе особенно ярки) прошел эскиз на круглой Рождественской площади — «Если солнце лимон». И место было выбрано прекрасное, и идея о том, какую роль играет событие в жизни одного человека, и так ли оно важно, как событие в жизни целого острова, или все они потеряются в масштабе этого огромного звездного купола. Но мне показалось, что под руководством Руслана Маликова, режиссера эскиза, обаятельная молодая команда, состоящая из Анастасии Радвогиной, Ильдара Хуснуллина, Алены Шишкиной и драматурга-астронома Дины Сафиной, немного заплутала в просторах космоса и грандиозной задачи. Они попробовали измерить все: от высоты старинной пожарной каланчи до расстояния между планетами в звездной солнечной системе. Попробовали обратиться и к древней истории острова, и к исследованию космоса. Но при этом ни на чем так и не смогли сосредоточиться. А жаль, потому что поэтическая идея была прекрасна. И она требовала, на мой взгляд, не дотошных измерений и масштабирования, а поэтического потока сознания, который увлек бы нас всех и заставил поверить, что солнце — лимон. Это был последний, почти ночной эскиз.

Сцена из эскиза «Если солнце лимон».
Фото — Юлия Калинина.

Но закончить мне хочется рассказом об эскизе, который прошел в «Саду размышлений» в наползающих сумерках и назывался очень просто: «Вишневый сад». Режиссер Александр Плотников приезжал на остров весной. (Идея лаборатории была такова: пригласить драматурга, который бы написал пьесу на какой-то свияжский сюжет.) Так сошлись звезды, что Плотников и драматург, и режиссер. Весной он работал в архивах, встречался с работниками музеев и к моменту работы лаборатории написал «текст для посадки вишневого сада» (так он обозначен в рабочем варианте).

На земле «Сада размышлений» вырыто много ям. Ассоциации возникают самые разные. Не очень сведущие зрители, наверное, видят ямы для посадки саженцев. Но у некоторых здесь, в свияжской земле, покоятся их предки, убитые, расстрелянные или просто умершие от голода-холода. А кто-то просто знает историю острова, где в тюрьме НКВД и в «психушке» много кто погиб. Плотников написал прекрасный текст. Его хочется цитировать, а молитву, сочиненную для графини Софии Алсуфьевой, сидевшей на острове, надо бы заучить наизусть, потому что от тюрьмы да от сумы в стране нашей не зарекайся. А молитва точно поможет. Потому что это не просто молитва, это заклинание. Оно и таким нехристям, как я, пригодится в трудную минуту.

Сцена из эскиза «Вишневый сад».
Фото — Юлия Калинина.

Но пока мы здесь, Господи,
Нам дана воля твоя,
Чтобы снять с себя голову зверя,
Чтобы стать тем, кем ты задумал нас, Господи,
Кем ты хочешь нас видеть.
Мы рядом, Господи, молись нам,
Молись нам, и мы ответим.

Это не пьеса, конечно, а замкнутая поэтическая структура, которая требует зрительского напряжения, требует интеллектуальной работы. Но, тем не менее, это по природе своей театральный текст. Когда его читаешь, то видно, что действие в нем заложено, и даже помня эскиз, понимаешь, что оно не обязательно должно быть именно таким, каким было у Плотникова. Возможны интерпретации. То есть это не внутренний текст «для себя». И вот это для меня самое важное и ценное. В нем есть несколько внутренних сюжетов. Они переходят один в другой, переплетаются, как ветви близко посаженных растений. Один сюжет невозможно отделить от другого, это как раздирать переплетенные корни. Сюжеты все страшные. Списки жителей разных времен, которые мерно, без всяких драматических интонаций зачитывает Салават Багаутдинов, а позади него иногда вставляет комментарии Родион Сабиров. Вдруг возникает диалог девочки Ани из школы для слепых и мальчика Миши из коррекционной школы, который считает себя девочкой, и он объясняет ей, что такое белый цвет и как его увидеть. И это настоящая поэма о белом цвете.

Сцена из эскиза «Вишневый сад».
Фото — Юлия Калинина.

И тут же возникает рассказ о балетной паре, которую вертухай заставил танцевать балетные партии на обледенелом насте в тридцатиградусный мороз, и как потом торчали черными закорючками их балетные руки и ноги из снежной могилы. И бормотание врача, его дневник, где главное — страшные цифры: принято больных 90 человек, принято больных 89 человек, кололи аминазин. И кому из больных что прислали, и как ведет себя та, которая называет себя Романовой, спасшейся от расстрела.

Это страшные «записки врача», которые переплетаются с молитвой Софии Алсуфьевой, которую кричит сорванным голосом Полина Малых. Или вдруг в финале вопросы, вопросы, вопросы, которые выкрикивает Ангелина Мигранова, она же Любовь Андреевна Раневская. А в кустах играет маленький «еврейский оркестрик». И сначала в доме напротив отражается закат. А потом восходит бледная, чуть видная луна, и вспоминаешь фразу из другой пьесы: «Поднимем занавес ровно в половине девятого, когда взойдет луна…» И тут же думаешь: хорошо, что она уехала в Париж, а как же Аня? Почему-то про Петю Трофимова думать не хочется, а вот Аня, как же она?

И все это время артисты копают и копают ямы, вся земля в этих ямах, израненная, и думаешь: может, не надо ее тревожить? Но в финале всем зрителям предлагают посадить туда вишневые саженцы и назвать каждый именем любого человека — своего родственника, сгинувшего здесь, или того, кого хочется вспомнить, чтобы не сгинула память о нем. И правда, пусть здесь растут вишневые деревья. Пусть они цветут весной, и бог с ним, что «способ забыли». Пусть людей помнят.

Сцена из эскиза «Вишневый сад».
Фото — Юлия Калинина.

Глядим на сад и говорим:
Человек — это так же мало, как дерево,
Или человек — это так же много, как дерево.
И сердце его пробует ветками тело,
И прорастает внутри.

Конечно, эскиз этот был создан по законам музыки. Что правильно. Потому что трагедия и рождается из духа музыки. А это именно трагедия. Трагедия о нашей жизни.