«Ахматова. Поэма без героя».
Спектакль Аллы Демидовой и Кирилла Серебренникова.
«Гоголь-центр».
Художник и художник по костюмам Кирилл Серебренников.

«Ахматова. Поэма без героя» — третий спектакль проекта «Звезда» в «Гоголь-центре». Театр задумал цикл постановок о советских поэтах. Вышли две работы: «Пастернак. Сестра моя жизнь» Максима Диденко и «Мандельштам. Век-волкодав» Антона Адасинского. Последнее название могло быть дано всему циклу, ибо «Ахматова. Поэма без героя» — тоже о «веке-волкодаве».

Авторы спектакля — Алла Демидова и Кирилл Серебренников. Когда-то Анатолий Найман написал, что «Поэма» реагирует на интерпретации. 10 лет назад вышла книга Демидовой «Ахматовские зеркала» — анализ «Поэмы без героя». Теперь — спектакль. Он оказался чем-то большим, чем интерпретация. Попробую рассказать…

Есть поэзия, право читать которую вслух, со сцены, нужно заслужить. Самозванство здесь неэтично. Таковы ахматовские «Реквием» и «Поэма без героя». И чем дальше мы отступаем от момента их написания, тем быстрее «в грядущем прошлое тлеет»…

«И нет уже свидетелей событий,
И не с кем плакать, не с кем вспоминать».

Алла Демидова входит в зрительный зал из той же двери, что и публика. Не поднимаясь на сцену, стоя у ее края, она начинает спектакль с рассказа о похоронах Анны Андреевны Ахматовой, который услышала от режиссера Семена Арановича. Актриса говорит от первого лица и этими словами косвенно объясняет право на дальнейшее присвоение ахматовского текста, подготавливает его произнесение не с позиции актрисы-интерпретатора, а по праву автора.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В Театре на Таганке стихи всегда читали не по-актерски: не разыгрывали их сюжет, ломая строку; не рассказывали с сочувствием о том, что дядя Онегина был честных правил, а потом заболел… Актеры Таганки слышали музыку стиха, искали мысль (эту музыку зачавшую) и, найдя ее, являли зрителю сокровенную тайну рождения поэзии. В стенах Театра на Таганке стихи, как птица Феникс, воскресали на каждом спектакле, в самый момент их произнесения. Часто рядом с актерами были авторы — молодые, талантливые и уверенные в своем бессмертии. А на чтение стихов тех, кто ушел и не вернулся, «не долюбив, не докурив последней папиросы», право давала юность, в которой погибшие авторы-фронтовики и исполнители не были конкурентами.

На чтение Анны Ахматовой Алле Демидовой право дает ее жизнь, то, что актриса в ней сделала, и те, рядом с кем эта жизнь протекала. Сила Демидовой такова, что в зале ни на секунду не возникает сомнения в законности происходящего. Тени уходят. Тени ушли, и ведут «следы куда-то в никуда», и все «подслушанные слова» уже произнесены, и «только зеркало зеркалу снится». «Зеркало» в данном случае и цитата из Ахматовой, и фильм Тарковского.

Рассказ Арановича закончен. Актриса поднялась на сцену. Одно движение, очень характерное, демидовское: рука ввинчивается в небо (интересно, что у Высоцкого был жест, когда рука ввинчивалась в землю) и тянет актрису наверх, туда, где нет конкурентов и где «кончается искусство и дышат почва и судьба».

На сцене — вертикально поставленный черный круг с окаймляющими его справа и слева лестницами. Сооружение напоминает деформированный мавзолей, который потянули за края, чтобы уместился в круг. Вполне вероятно, что увиденный в декорации мавзолей — не плод воображения зрителя, а мысль авторов, связывающих воедино разные постановки цикла. Мавзолей-крематорий был придуман сценографом Галей Солодовниковой как место действия спектакля «Пастернак. Сестра моя жизнь».

Круг сначала похож на стол, на который мы смотрим сверху, с места Бога. За столом — последний свидетель. На столе — белая скатерть. Она служит экраном. Видеодизайнер Александр Житомирский оживляет тени героев «Поэмы», и они отбрасываются на экран. Сновидением мелькают тщательно отобранные лица — Гумилев, Мейерхольд, Мандельштам, Блок… Знаки, кресты (временем поставленные на человеческих судьбах), негативы и позитивы. Люди вырываются из контекста. Лица вырезаются из фотографий, как это делалось в 1930-х. Нет на снимке компрометирующих современников — есть зыбкий шанс на спасение. Монтаж и фрагментация — соединение и расчленение — результат работы кромсающих судьбы ножниц безжалостной эпохи.

А может, это вовсе и не стол, а часы с изъятыми стрелками? И, может быть, времени больше нет? Или эта скатерть — не скатерть, а отбеленная канва, натянутая на пяльцы и ждущая мастерицу, которая вышьет на невинной белизне узор, и он воскресит все бреды «блудной эпохи»? А может, эта ткань закрывает зеркало, чтобы в него не опадали лица, чтобы туда не заглянула душа покойного… покойных… которых вызвала в свой лунный круг создательница поэмы? Но вот ткань сползает, и появляется зеркало. «Только зеркало зеркалу снится», и в этих снах отражаются и снег, и автор, и тени «созданных созданий», и корчится в нем безвинная Русь, и уже не Шекспир, а Софокл призван для описания. И арфа издает не звуки музыки, а стук, который и есть голос времени.

Потом исчезнет и зеркало, останется только черное солнце, или, может, черная плаха, на которой так безжалостно шинковал своих современников ХХ век. Декорация проста, но бесконечна в интерпретациях. В финале из трещин, прорубленных в плахе невидимым топором, вырастут лучи света, гасимого, но неугасаемого и всепобеждающего. Под его лучами актриса стряхнет снег с прекрасных рук, и кончится спектакль.

«Поэма без героя», эта «одна великолепная цитата», вбирает в себя цитатой и саму Аллу Демидову, ее, эту «Поэму» исполняющую. Она вбирает актрису со всей ее жизнью, со всеми ролями, сыгранными и несыгранными спектаклями, с Таганкой, с «Добрым человеком…», «Деревянными конями», «Гамлетом»… с Высоцким… Смоктуновским… Любимовым… со всеми отражениями на экране, и с «Зеркалом», и с Тарковским…

«Гуляет ветер, идет снег»…
«Черный вечер, белый снег… Белый снежок»…
«И нет уже свидетелей событий»…
И «дальше — тишина».
Гертруда спрашивает: «Что же теперь мне делать?»
А Гамлет отвечает:
«Я зеркало поставлю перед вами,
Где вы себя увидите насквозь»…

Алла Демидова использует текст, чтобы рассказать о времени и о себе. Она не исполняет стихи Ахматовой, она исповедуется. Но у кого среди живущих осталось право принять эту исповедь?..