Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА

ШЕЛЕСТ ФОЛЬГИ НЕ ЗАМЕНИТ ЗВУЧАЩЕЙ СТРУНЫ…

Знаете, существует такая злая шутка: лежит конфета, обертка блестит, переливается… Гурман облизнется, предвкушая наслаждение, хвать — а внутри пусто. Ребенок заплачет, взрослый отбросит бумажку с досадой на авторов розыгрыша…

В случае с «Обручением в монастыре» на сцене Мариинского испытываешь нечто подобное. Ну, может быть, в голос не ревешь, но слезы злости на глаза наворачиваются: какого черта тебя дурят? Модный режиссер Пази, модная художница Коженкова, знаменитый дирижер Гергиев, знаменитый, между прочим, композитор Прокофьев, а на сцене претенциозная демонстрация пышности, дороговизны и пустоты.

К. Плужников (Дон Жером), А. Нетребко (Луиза). Фото Н. Разиной

К. Плужников (Дон Жером), А. Нетребко (Луиза).
Фото Н. Разиной

Никто, наверное, лучше Валерия Гергиева не ведает, что значит добывать деньги для Мариинского. Как же могло случиться, что они с таким треском «вылетели в трубу»?

Конечно, художественные результаты театрального предприятия на сто процентов предсказать трудно. Но ведь ни Владислав Пази, ни Алла Коженкова не пришельцы с другой планеты. Здесь, в Петербурге можно видеть и понять, насколько их творческий стиль соотносится с данным музыкальным материалом и со спецификой Мариинского. Неужели позволительно надеяться на столь дорогостоящее «авось»?

Оркестр под управлением Гергиева озвучивает партитуру звонко, ясно, озорно. В самой музыке такое богатство дразнящих остроумием мелодических оборотов, такие россыпи колористических красот! Но поверх этого на зрителя со сцены в переизбытке обрушивается мишурный блеск сомнительного вкуса, при котором даже музыку перестаешь слышать. Красуются цветочные гирлянды и тряпичные фестоны, слепят фольгой балкончики и дверцы, пестрят разностильные костюмы. Увертюра иллюстрируется неким балетным парадом-алле, холодным и бессмысленным, который разве что подтверждает наличие в Мариинском профессиональных танцовщиков и опровергает мнение, что со средствами в театре неважно. По краям сцены неуверенно топчутся артистки кордебалета в объемных, сверкающих блестками нарядах, в которые убухано, как видно, немало миллионов. А смысла в этом мало. Дамы в стиле Людовика ХVI со шляпами «нептуновой тематики» призваны изобразить тех самых рыб, которых в достатке будет продавать купец Мендоза и якобы породнившийся с ним дворянин Дон Жером. Но, не доверяя собственной идее, постановщики тут же дублируют театральный образ «настоящими» бутафорскими рыбами, которых артистки хора предлагают зрителю. Вы думаете, обыгран прием общения с залом? Ничуть. Пару раз неловко ткнув «настоящими» рыбами в сторону зрителя, «продавщицы» начинают вяло общаться друг с другом, после чего Мендоза сообщает: «Торгуют вовсю, и покупателей немало». Бессмыслица, вопиющая даже для оперы.

Блистательные дамы-рыбы и дальше толкутся на сцене, словно провоцируя посетителей Мариинского томно вздохнуть: ух, как богато! А предполагаемой карнавальной атмосферы, увы, нет как нет. Ибо все дамы-рыбы, коломбины, арлекины и фонарики ничего, кроме банального оживляжа, на сцену не привносят.

Н. Гассиев (Дон Жером), С. Алексашкин (Мендоза) Фото Н. Разиной

Н. Гассиев (Дон Жером), С. Алексашкин (Мендоза)
Фото Н. Разиной

Положения не спасает и эффектная конструкция в виде раскрытого веера. Опускаясь с заднего плана на планшет, она образует блестящую черную игровую площадку. Само по себе это красиво, хотя и вызывает ассоциации с варьете или ревю. Но то, что начинает на площадке происходить, компрометирует любой жанр. Ибо под задиристо-озорную музыку Прокофьева с натужным куражом тянется на редкость постное действо.

Дежурный «испанский» балетный дивертисмент в традиционно единообразных костюмах и бледные сценки карнавальных масок ровно ничего не выражают. В массе мишуры тонут солисты. Остроумный прокофьевский текст пробивается с трудом. О содержании спектакля говорить просто не приходится, ибо актеры самовыражаются кто как может. Но если тот же Константин Плужников весьма хорош в ролях острохарактерных, с изрядной долей желчи, то в качестве Дона Жерома он просто дешево комикует. Очень посредственно озвучивает партию. И никакой свойственной ему актерской органики не демонстрирует. Сух и формален Сергей Алексашкин Мендоза. Старательна Надежда Васильева Дуэнья.

Что, все плохие актеры и певцы? Да нет же, это очевидно. Спектакль губит режиссерская глухота к чистой, лукавой музыкальной интонации Прокофьева. Эта особая лукавинка создает неповторимый композиторский стиль «Обручения» и могла бы подсказать музыкальному уху общую режиссерскую тональность спектакля. Вместо этого торжествует принцип «кто во что горазд» и в постановочном, и в актерском планах. Если есть случайное совпадение артистической индивидуальности с образом, что-то получается. Так, совпали с прокофьевским комедийным стилем музыкально-сценические данные молодых солистов Анны Нетребко и Евгения Акимова. У Акимова красивый звонкий тенор, отличная дикция и актерская отвага.

О. Трифонова (Луиза), Ю. Лаптев (Дон Карлос) Фото Н. Разиной

О. Трифонова (Луиза), Ю. Лаптев (Дон Карлос)
Фото Н. Разиной

Прелестной актрисе Нетребко немного не хватило вокально-интонационного разнообразия. Но оба они обладают чуть капризным, ироничным обаянием и способностью с улыбкой взглянуть на образ. Этого хватило для создания артистичного лирического ансамбля, приятного и для слуха, и для глаза. И если бы не подобное обстоятельство вкупе с великолепно звучащим оркестром, с премьеры трудно было бы вынести даже минимум положительных эмоций.

Несколько примирил с новым спектаклем второй состав исполнителей. Геннадий Беззубенков уютный, добродушный Мендоза, Николай Гассиев избалованный, очень домашний папа Жером и Юрий Лаптев рафинированный, болезненно щепетильный интеллигент Дон Карлос неожиданно сыграли тему, которой напрочь не было на премьере. Все трое по-своему теплые, искренние и наивные старики оказались куда доверчивее и простодушнее, чем ловкие дети в компании с дальновидной служанкой. И тут еще задумаешься кто же милее… Тем более что Луиза Ольги Трифоновой холодна, как мрамор, а Татьяна Павловская Клара просто плохо справляется с вокальной партией и занята только собой.

Такого сюжетного оборота Прокофьев не предполагал. Режиссер Пази, наверное, тоже. Так получилось. Завтра придут новые исполнители, и еще что-нибудь получится. Чуть лучше или чуть хуже. В зависимости от случайности. Но отнюдь не от режиссерской воли, заложенной в спектакле. Ибо ее здесь просто нет. Как нет во множестве замызганных оперных спектаклей столетней давности.

Сцена из спектакля. Фото Н. Разиной

Сцена из спектакля.
Фото Н. Разиной

А иногда случается так, что и спектакля уже нет, но какие-то яркие детали его остались легендой и вдруг проросли… Так, невесть откуда, может из памяти пожилых актеров, выплыли мизансцены старого спектакля «Дуэнья» Алексея Киреева, где веселые забулдыги-монахи при появлении гостей чинно пристраивали сзади розовых тонзур тарелочки вместо светящихся нимбов. Так это в новом спектакле и закрепилось, вызвав ностальгические воспоминания о пластически мелодичном, графически изящном, ироничном и умном сценическом опусе режиссера-музыканта… Помилуй Бог, я далека от принципа «…и вода была мокрее»…

Однако возникает вопрос, который в цивилизованном мире давно вроде бы уже не стоит: какой смысл приглашать в оперу драматического режиссера?

Понимаю: вопрос дикий. И не в том он, конечно, состоит, приглашать или не приглашать драматических, а в том, каких приглашать и как с ними работать. Я не в курсе постановочной кухни «Обручения». Но, судя по результату, Пази очутился перед лицом неведомых ему свойств музыки как хранителей тайн стиля и движителей драматургии. Перед лицом неожиданных певческих необходимостей, к которым надо привыкнуть, или научиться их обходить, или заставить их работать на идею. Перед лицом особостей оперной мизансцены, которая не должна быть результатом простой разводки и не может быть… так, бытовой… А как сделать ее, мизансцену, художественной и живой вот вопрос, над которым бьются не одно столетие люди музыкального театра…

Н. Васильева (Дуэнья), С. Алексашкин (Мендоза). Фото Н. Разиной

Н. Васильева (Дуэнья), С. Алексашкин (Мендоза).
Фото Н. Разиной

Наверное, неэтично сравнивать режиссерскую самоценность Владислава Пази и Темура Чхеидзе. Но приходится сравнивать их знание и чувствование законов музыкального театра. Думаю, что и Чхеидзе не был готов к своему первому оперному спектаклю. Однако природа его, похоже, больше расположена к музыкальности. Ибо он начал разбираться в секретах музыкальной драматургии задолго до «Игрока» (пример тому его «Коварство и любовь») и многому научился в процессе работы над оперным опусом. Учился у музыкантов самых разных профессий от концертмейстеров до дирижера. И еще он сумел заразить актеров своей верой в то, что не нужно опере снисхождения, она и есть великий Театр с большой буквы, только к ней надо очень хорошо прислушаться…

В указателе спектаклей:

• 

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.