Он шагнул на сцену 60-х быстроногим и большеглазым юношей — и сцена приняла его. Такой герой требовался времени: ошеломляющая искренность, абсолютная органика. Его любили зрители, его опекали корифеи сцены, маститые педагоги. Сразу, со студенческой скамьи он оказался в надёжных добрых руках. Везучий? Но времена менялись. Распахнутые глаза Овсянко, его победоносное юношеское обаяние перестали удивлять новизной: сценическая искренность стала нормой.

Но Овсянко — актёр «милостью Божьей»: он доказал это на сцене Молодёжного театра, окунувшись в острохарактерные и возрастные роли. Овсянко прожил достаточно бурную жизнь, но как бы ни «перемалывала» его судьба, он оставался прежде всего актёром. И как актёр постоянно набирал силу.

Поэтому удалась технически сложная, многообразная по краскам роль Тахэя в спектакле «Самоубийство влюблённых на острове Небесных Сетей». В этом спектакле нет актерских провалов, но Овсянко хочется отметить особо: дежурную роль злодея он превратил в одну из основных.

Сейчас Юрий Овсянко находится в отличной актёрской форме. Ему нужны хорошие режиссёры и роли. Впрочем, как всегда.

Юрий Овсянко. …Отец умер сразу после войны. Мы остались со старшей сестрой у мамы на руках. Я, как многие питерские подростки, был предоставлен улице. Лето проводил на Неве, зимой не вылезал с катка в Таврическом саду. Учился не очень хорошо. Одно время даже состоял на учёте в детской комнате милиции.

Светлана Доронина. Наверно, ваша мама намучилась с вами?

Ю. О. Нет, не сказал бы. Скорее, намучилась школа. Мама была «крутого» нрава: дважды она ничего не повторяла. Я ее любил и боялся. Она приучила меня к труду, я рано познал цену копейки.

С. Д. А как в вашей жизни возник театр? Почему вы стали артистом?

Ю. О. Тяга к театру взялась непонятно откуда. Несколько раз бывал в ТЮЗе, тогда еще на Моховой. Видел спектакли «Два клена» и «Белеет парус одинокий». Был совершенно потрясен, со мной что-то произошло, и на школьном вечере в спектакле «Снежок» я сыграл свою первую роль — негра Снежка. Узнал, что рядом с нашим домом, в «Кикиных палатах», работает пионерский театр. Руководил им Владимир Петрович Поболь, артист театра им. Ленинского комсомола. Я туда поступил — и для меня кончилось все, кроме театра. Я стал мечтать о профессии актера. Этот маленький театр стал моим первым жизненным везением. А вторым считаю то, что профессиональному мастерству я учился в школе-студии Корогодского.

С. Д. Вы поступили туда сразу, с первой попытки?

Ю. О. Да, конечно! Годы учебы стали годами напряженного труда. Корогодский — жесткий педагог, и я сейчас понимаю, насколько он был прав. Для нас не существовало понятие «свободное расписание». Он сам работал по двадцать четыре часа в сутки и того же требовал от нас. «Тройки» не допускались ни по каким предметам! Корогодский дал нам школу, учил нас не только профессии, но и умению выживать в театре, всем хитростям театра, всем его проявлениям! Я благодарен за это. По окончании школы-студии как актер я обладал всеми навыками, необходимыми для игры на сцене.

С. Д. Какие педагоги, кроме Корогодского, учили вас профессии?

Ю. О. Педагогами были играющие актеры, блистательные мастера сцены. Людмила Жукова, Рэм Лебедев, Борис Самошин — люди «старой закалки», бесконечно преданные театру. Еще студентом я играл в четырех спектаклях ТЮЗа, но особенно запомнилась мне работа над пьесой «Если что, я — Серега!» в постановке Семена Ефимовича Диманта. Прошло тридцать два года, а я помню каждую репетицию. Корогодский — мой «крёстный отец» в актёрской профессии, но и Димант сыграл огромную роль в моем становлении. Это был замечательный человек.

С. Д. Вы так успешно начинали в ТЮЗе… Каким же образом вы стали актёром театра Комиссаржевской?

Ю. О. Я считаю, что работа в ТЮЗе — особая. Это — призвание. Это — артист-педагог. Я бесконечно преклоняюсь перед актёрами ТЮЗа. Но меня тянуло во «взрослый театр». Я был счастлив, когда видел в зрительном зале взрослых людей, и играл для них. И — как это часто бывает в нашей профессии — всё решил случай. Вальдас Ленцевичус ставил дипломный спектакль «Принц и нищий» на сцене «Комиссаржевки» и пригласил меня на роль Нищего. Так я стал актёром этого театра. В театр я пришёл почти одновременно с Рубеном Агамирзяном. Тогда я был очень уверен в себе — было ощущение, что передо мной открывается сияющая дорога. Было много интересных ролей в театре, съёмки на телевидении. Жизнь казалась прекрасной. Первые премьеры, первые поклонницы, первые цветы — все надо отпраздновать, отметить. И я начал потихоньку спиваться. Произошёл внутренний слом. Я почувствовал, что стал предавать профессию. И профессия мне отомстила.

За всё приходится расплачиваться.

С. Д. Вы стали хуже играть?

Ю. О. Нет, внешне все было нормально. Но я пропускал репетиции. Иногда был, что называется, «не в форме». И в театре ко мне стали относится как к ненадежному человеку. Мне это показалось несправедливым, и я ушел из театра. Стал артистом эстрады.

С. Д. Какой резкий поворот судьбы!

Ю. О. И далеко не последний! Я работал в ВИА «Белые ночи». Это был такой малый Мюзик-холл с оркестром, группой балета. Я был ведущим программы. Приходилось петь, танцевать, разыгрывать сценки, рассказывать фельетоны. Я окунулся в эту работу, объездил всю страну. Это время не считаю потраченным зря с точки зрения профессии, но в каком бы городе я ни был, я искал драматический театр и бежал туда. Безумно скучал по театру и понял, что если еще хоть на полгода останусь в Мюзик-холле, эта жизнь меня засосет, и я никогда не вернусь в театр.

С. Д. И как раз в этот момент …

Ю. О. Да, именно в этот момент мне позвонил режиссер Владимир Малыщицкий и сказал, что открывается совершенно новый театр под названием Молодежный. И пригласил меня туда. Я мгновенно подал заявление об уходе — с эстрадой было покончено. В театр я решил вернуться другим человеком, покончить не только с эстрадой, но и с той богемной жизнью, которую вел до сих пор. Обстановка в Молодежном театре благоприятствовала такому решению. Там было новое дело, все начиналось с нуля; мы искали новые сценические формы: работа с балетмейстером (тогда это было внове), зритель — в двух метрах от тебя… Играть приходилось по двадцать шесть — двадцать восемь спектаклей в месяц, что называется, «работа на износ». Порой приходилось играть роли, которые в том возрасте я бы не сыграл ни в каком другом театре. Например, в спектакле по пьесе Дударева «Вечер» у меня была роль семидесятипятилетнего старика. Я впервые встретился с режиссёром Ефимом Падве. Работа была до отчаяния тяжелой, но потраченная человеческая энергия не пропала напрасно — в этом я убежден. Спектакль получился. Безусловно, Падве — один из лучших учеников Товстоногова. Работать с Падве было мучительно и прекрасно. Его уход из жизни отозвался больно в сердце каждого, кто его знал. Но, несмотря на эти трагические обстоятельства, моя жизнь делала новые зигзаги. И я во второй раз стал актером театра Комиссаржевской.

С. Д. И как вас приняли?

Ю. О. Нормально. Надо признаться, что, где бы я ни работал — на эстраде или в Молодежном театре, — театр Комиссаржевской оставался театром моей первой любви. Вопреки совету: «С любимыми не расставайтесь!» — я не раз расставался с любимым театром и возвращался туда снова… Но мне суждено было пережить смерть еще одного режиссера, который очень много значил для меня и которому я буду благодарен до конца дней. Во время спектакля по пьесе Булгакова «Дни Турбиных» на своем рабочем месте в зрительном зале умер Рубен Сергеевич Агамирзян…

Прошло какое-то время. Театр возглавил бывший заведующий литературной частью Виктор Новиков. Внешне все шло нормально, как по накатанным рельсам: театр жил своей жизнью, выпускал спектакли. Но я понял, что серьезная работа в театре для меня закончилась. Как артист я был не интересен новому художественному руководителю. Говорю это без всяких обид. Наступил такой период, когда у меня не осталось ни одного спектакля. Я подошел к Александру Исакову, который тогда репетировал пьесу Горина «Кин IV»: «Саша, у тебя есть какая-нибудь роль для меня?» — «Малюсенький эпизод на три-четыре фразы» — «Саша, дай мне его!» Правда, были еще вводы, и я надевал на свои рубашки чужие пиджаки — эта работа всегда была аварийной, «творчеством» ее назвать трудно. За четыре сезона я не сыграл НИ ОДНОЙ ПРЕМЬЕРЫ! Мое положение становилось отчаянным. Говорят, надежда умирает последней. В тот момент моя надежда не умерла, но она находилась в реанимации в тяжелом состоянии.

С. Д. Вы не надумали в очередной раз уйти из театра?

Ю. О. Честно говоря — нет. Наступил период апатии, я уже готов был смириться со своим положением. И вдруг я узнаю, что к нам в театр приглашен на постановку пьесы Александра Дюма-сына «Дама с камелиями» режиссёр Владислав Пази. Я был знаком с ним с детства по тому же самому незабвенному детскому театру, носившему имя пионера, который так любил своего папу — Павлика Морозова. Я подошел к Пази и робко спросил у него, буду ли я занят в новом спектакле. Естественно, что я не рассчитывал на роль Армана Дюваля. «Кого же ты будешь играть? — спросил Пази, — вроде нет для тебя ни одной подходящей роли». Но по моим глазам он понял, какой нанес мне удар. «Впрочем, есть роль могильщика, хорошая, но маленькая. Будешь играть?» — «Буду!» — с огромной радостью ответил я. «Подожди, но надо ещё побегать в массовке…» Я был согласен на всё. Так состоялась наша первая творческая встреча.

С. Д. В следующем спектакле Владислава Пази «Самоубийство влюбленных…» вы сыграли уже одну из основных ролей…

Ю. О. Вторая роль в «японском» спектакле Пази была, что называется, «плановая». Я уже знал, что буду ее играть. Этот спектакль для нас, его участников, был революционным. Мы как актеры попали в необычайную для себя ситуацию. Спектакль, насыщенный танцами, пантомимой, драками, требовал от нас определенной подготовки, вплоть до того, что мы прошли до начала репетиций три месяца физической подготовки вместе с балетмейстером Николаем Реутовым: заново учились двигаться, убирали лишний вес. Каждый день занимались по три-четыре часа и танцами, и спортом. Мы понимали, что должны были пройти этот длинный, изнурительный путь, иначе нам было бы не «поднять» спектакль.

С. Д. Владислава Пази очень любят актеры и хотят с ним работать. А что вам импонирует в этом режиссере?

Ю. О. Абсолютный профессионализм. Он может вселить уверенность в каждого, что именно ОН нужен, необходим спектаклю, а для актера очень важно чувствовать свою востребованность: артист словно бы становится соавтором его спектаклей. Неправ тот, кто говорит, что успех постановок Пази зависит от работы художника или балетмейстера. Пази умеет собрать вокруг себя группу талантливых единомышленников, увлечь их своим замыслом. Я был свидетелем того, как Николай Реутов несколько раз переделывал танцевальные номера, учитывая замечания Пази. И сколько раз та же Алла Коженкова советовалась с Пази, прежде чем появлялся тот или иной эскиз декораций, костюмов. Нисколько не умаляя талант этих замечательных людей, хочу отметить, что безусловным лидером «команды» является Пази.

В «Самоубийстве» мне играть гораздо сложнее, чем моим партнёрам, хотя эту роль я очень люблю. Мне уже за 50, а надо быть таким же молодым, ловким, спортивным, как они.

С. Д. В результате встречи с Владиславом Пази произошел еще один «крутой виток» вашей жизни. Вы снова покинули «Комиссаржевку» и вслед за своим режиссером ушли в театр, где он сейчас работает — в театр имени Ленсовета.

Ю. О. Почему я пошел за Пази? Нам иногда кажется, что мы живем две жизни, что у нас впереди вечность. Я ощутил стремительный бег времени и то, как важно ценить каждый день. Владислав Пази одно свое интервью назвал: «Не надо делать резких движений!». Я бы хотел возразить ему: «Надо делать резкие движения!». Я понимаю, что время работает против меня. Мне уже не сыграть то, что я хотел бы. Если я хочу еще что-то сделать, надо форсировать события, не бояться рисковать. Для меня важно, какой Пази режиссер, но не менее важно — какой он человек. С возрастом для меня все важнее становятся доверительные и правдивые человеческие отношения. Я верю, что Пази — один из тех редких людей, которые не предают, человек, который способен создать в коллективе обстановку нормальной, творческой жизни, пускай с бурями и волнениями, но обязательно творческими. Театр имени Ленсовета мне достаточно близок. Я знаком со многими актерами по работе на телевидении. Здесь очень крепкая труппа. Мне нравятся многие актеры: Владимир Матвеев, Сергей Мигицко, Дмитрий Барков, Евгений Филатов, Олег Леваков, Сергей Кушаков и другие. Нравятся — без исключения — все женщины: они все очень разные, но всех объединяют талант и красота.

С. Д. Но вы будете продолжать участвовать в спектакле «Комиссаржевки»?

Ю. О. В «Комиссаржевке», я думаю, за мной оставят два спектакля: «Самоубийство» и «Убийство Гонзаго».

С. Д. А в театре имени Ленсовета уже что-нибудь репетируете?

Ю. О. Я получил роль в пьесе Артема Хрякова «С болваном». Репетиции пока ведет режиссёр Владимир Михельсон, хотя ставит спектакль Пази. В новом спектакле заняты Филатов, Кушаков, Барков, Кривец, Маркина. Мне нравятся новые партнёры. Я всегда придавал громадное значение партнёрам. Для меня это настолько важно, что необходимы дружеские, человеческие отношения с партнерами и вне сцены. Меня удивляет артист, который добившись хорошего результата в какой-либо роли, говорит: «Это я сделал!» Но ему помогли и партнеры! Жаль, если он не понимает этого, не отдает им должного. На эстраде, в сольном номере, артист может добиться сугубо личного успеха, а в театре так не бывает. Думаю, что сам я мало что значу без партнера. Актеры, играющие со мной «в одной связке», дают мне силы, мой результат. И это не кокетство.

С. Д. Кого же из ваших партнёров вы сейчас можете вспомнить с особой благодарностью?

Ю. О. Думаю, что с партнёрами мне повезло фантастически. На телевидении я работал с Николаем Константиновичем Симоновым (фильм по Горькому «Последние», роль Петра), с Эммой Поповой, Владиславом Стржельчиком. В фильме «Дело Артамоновых» моими партнерами были Кирилл Лавров, Юрий Демич, Наталья Демидова. В ТЮЗе я играл вместе с Рэмом Лебедевым; как удивительный сон вспоминаю работы с Семеном Димантом, с братьями Боярскими — Николаем и Сергеем. Партнеров было много хороших, я всех помню, и каждый из них остался у меня в сердце. Я люблю своих партнером и на сцене, и в жизни. Что касается талантливых партнерш, то они вызывали ощущение влюбленности, когда радуешься каждой встрече с ними, когда витают такие волнующие женские флюиды…

С. Д. А назвать этих партнерш вы можете?

Ю. О. Такие вещи остаются в сердце, и об этом никому не говоришь. Вообще, нами движет любовь. Чувство влюбленности в партнершу рождает удивительные результаты. Но это бывает крайне редко.

С. Д. Скажите, а вы — влюбчивый человек?

Ю. О. Да, конечно! Я очень часто работаю для любимой женщины. В отношениях между мужчиной и женщиной для меня нет главного и второстепенного. Есть женщины, при воспоминании о которых становится тепло на душе, а есть такие, к счастью — их меньше, о которых просто не хочется вспоминать.

С. Д. А какой тип женщины вам больше всего нравится?

Ю. О. Мне нравятся все женщины, которым нравится такой мужчина, как я. Самым дорогим я считаю верность, честность в отношениях. Самым страшным пороком — измену.

С. Д. Но сейчас вы — одинокий человек?

Ю. О. Да, пока одинокий, но не обездоленный. Что касается семейной жизни, здесь конкретных планов у меня нет. Многих из нас гнетет элементарная, банальная нужда. А я как мужчина должен нести ответственность за семью. И слова старой песни: «Не могу я тебе в день рождения дорогие подарки дарить» — я просто ненавижу. Должно быть наоборот.

С. Д. А вдруг вы очень полюбите какую-нибудь женщину?

Ю. О. Я — фаталист. И если вдруг встречу женщину, которая мне покажется единственной, я, конечно, не перейду на другую сторону улицы.

С. Д. Многим зрителям кажется, что актеры вне сцены ведут какую-то яркую праздничную жизнь в окружении поклонниц, многочисленных друзей. А у Вас очень много друзей?

Ю. О. В молодости я вел бурную жизнь, где всего было предостаточно, с возрастом одиночество все меньше и меньше тяготит меня. Меня не привлекают актерские тусовки, места, где собирается много людей. Я безумно устал от этого ритма, я люблю домашний уют и тишину, люблю уехать на природу, где у меня есть небольшой домик и можно спрятаться.

С. Д. Скажите, пожалуйста, а сколько человек вы приглашаете на свой день рождения?

Ю. О. С каждым годом их приходит все меньше — это очень грустно. Но такова жизнь — настоящих друзей не может быть много.

С. Д. Два года назад, как вы признались еще в стенах нашей любимой «Комиссаржевки», умирала ваша Надежда. В каком состоянии она находится сейчас?

Ю. О. Сейчас моим девизом стал известный афоризм: «Прошлое — это пролог». А что касается надежды — с ней все в порядке. Она находится в прекрасной спортивной форме!