Петербургский театральный журнал
Блог «ПТЖ» — это отдельное СМИ, живущее в режиме общероссийской театральной газеты. Когда-то один из создателей журнала Леонид Попов делал в «ПТЖ» раздел «Фигаро» (Фигаро здесь, Фигаро там). Лене Попову мы и посвящаем наш блог.
16+

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА

ЛИРИЧЕСКАЯ САТИРА

М. Салтыков-Щедрин. «Клавир для начинающих карьеру (Тени)». Театр Комедии.
Режиссер Татьяна Казакова

Когда-то Н. П. Акимов в «Деле» по Сухово-Кобылину выстроил наглядную «лестницу чинов». Была в четкой иерархии власти известная строгая красота. Когда сегодня начинаешь всматриваться в глубину сцены на спектакле «Тени», взгляд теряется. Чернота, галереи, лесенки, которые неизвестно куда ведут. И в призрачной дымке повисли десятки портретов. Чьих? Не все ли равно. Эти люди уже умерли, а может и не жили никогда… по-настоящему.

Впрочем, ничего мрачного нам не показывают. Даже наоборот, от постановки по Салтыкову-Щедрину не ожидаешь подобной живости. Вальсик И. Рогалева кружит нас вместе с персонажами. Все пляшут: и мелкий чиновник Свистиков (В. Сухоруков), и генерал Клаверов (Е. Баранов), и начинающий карьеру Бобырев (А. Ваха). Правда, танец получается судорожный, несколько истеричный, но это вполне в духе времени. Нашего, разумеется.

Любой режиссер знает нынче, как ставить сатиру на чиновничество: ядовито-зеленые мундиры, угодливо изогнутые спины, манекенные позы, механические жесты, порхающее над конторкой перо. Т. Казакову вся эта символика бюрократии не интересует. Есть люди, желающие определять течение жизни, то есть участвовать в управлении, а есть иные, они предпочитают оставаться в безвестности и тишине, ждать, пока на них польет град или золотой дождь. Спектакль про первых, про «начинающих карьеру».

Т. Казакова периодически вступает в области, казалось бы, совсем для нее не предназначенные. Зачем женщине-режиссеру Каледин, Салтыков-Щедрин? Щедрина ставили Н. Акимов, А. Дикий, Г. Товстоногов — люди жесткие, чуждые сантиментам. Казакова, при всей своей ироничности, склонна более к лирике, нервной тонкости. И все-таки она едва ли не первая почувствовала, что снова приходит пора масштабных философско-политических спектаклей. Понятно, «железобетонная» сатира, с громыхающими сарказмами обличений устарела, но разговор о природе власти, взаимоотношениях частного лица и системы, похоже, возобновляется после пятилетнего перерыва. Значит снова войдут в театральный обиход Сухово-Кобылин, Гоголь, Грибоедов, Салтыков-Щедрин.

С. Кузнецов (Набойкин), Е. Баранов (Клаверов). Фото Е. Смирнова

С. Кузнецов (Набойкин), Е. Баранов (Клаверов).
Фото Е. Смирнова

Е. Баранов (Клаверов), Н. Андреева (Софья). Фото Е. Смирнова

Е. Баранов (Клаверов), Н. Андреева (Софья).
Фото Е. Смирнова

Сцена из спектакля. Фото Е. Смирнова

Сцена из спектакля.
Фото Е. Смирнова

Н. Андреева в сцене из спектакля. Фото Е. Смирнова

Н. Андреева в сцене из спектакля.
Фото Е. Смирнова

Е. Баранов (Клаверов). Фото Е. Смирнова

Е. Баранов (Клаверов).
Фото Е. Смирнова

В. Сухоруков (Свистиков). Фото В. Дюжаева

В. Сухоруков (Свистиков).
Фото В. Дюжаева

Вероятно, драматургия — не самая сильная сторона творчества Щедрина. И все же именно «Тени» неожиданно совпали с сегодняшней ситуацией. Пьеса не воспринимается как откровение. И вызывать конную милицию для усмирения жаждущих зрителей не будут (говорят, вызывали в 1952 г. перед началом «Теней» и в 1954 г. перед началом «Дела» у Акимова). Конной милиции теперь не найдешь, и удивить нас трудно.

Но Клаверов, Бобырев, Набойкин — уж очень свойская компания. С. Кузнецов (Набойкин) стал каким-то переходящим из театра в театр знаком современной манеры поведения, образцом молодежного стеба, ерничающей фамильярности. Е. Баранов (Клаверов) совсем не похож на хмыря с улицы. Однако вся троица по-разному представляет то «переходное» поколение, которое уже давненько утратило горящий взор 1989 года, хотя еще не отучилось краснеть, совершая подлости и испытывает по этому поводу определенное неудобство.

В постановке нет прямых намеков на сегодняшнюю газету, но в то же время она лишена бесстрастности анатома, исследующего органы трупа. Слишком болит, чтобы быть спокойным. Собственно, вопрос ставится так: возможно ли вообще продвигаться по направлению к власти, вообще делать дело и сохранять человечность, порядочность? У Щедрина есть к «Теням» великолепный комментарий: книга очерков «Господа Молчалины». Щедрин подробно и даже с известным сочувствием описывал процесс омолчаливания. Он прекрасно понимал драму Молчалиных, а Казакова ее показывает в нервных, с лихорадочным блеском в глазах, монологах Клаверова и Бобырева. Казакова раздирает на части их сознание с помощью вытащенных из упоминаний фигур (среди персонажей их нет). На таинственнных балкончиках интригует всемогущая любовница князя Тараканова Клара (Г. Воротникова). Она постоянно напоминает о своих требованиях, кокетливо поигрывая рыжим боа. Не менее тягостно вмешательство в жизнь Бобырева полубезумного правдолюбца Шалимова (А. Васильев). В какой-то растерзанной одежде, почти бомж, Шалимов фанатичен, грозит общественным мнением.

Сам герой Баранова ничем импозантного генерала не напоминает. Скорее, молодого Плюшкина, который с жадностью оберегает остатки или видимость собственной порядочности. Халат, повязка на лбу. Бессонница мучает, голова болит. Подавленный печальными заботами он хочет выкрикнуть что-нибудь петушиное и левым, и правым, когда с трудом вылезает из постели. Какая уж тут официальность канцелярий! Постель где-то рядом с казенным столом, и служба состоит в перетряхивании грязного белья — из него редко вылезают. С подчиненными он говорит по-приятельски, с другой стороны, нельзя требовать ни от кого сердечности. Управление предстает в форме сугубо домашней, а генералы и их подручные — в виде нашкодивших мальчишек. Стибрили по банке варенья и со страхом ждут, что их не сегодня-завтра уличат. Взрослым выглядит только натуральный подросток, князь Тараканов-младший (Андрей Крыщук). По возрасту своему, он еще не задействован в системе, хотя уже достаточно информирован, чтобы давать советы стороннего наблюдателя.

Отсутствие видимой работы в офисе, то бишь в канцелярии, компенсируется напряженным весельем. Впрочем, это уже не веселье, а выполнение долга перед обществом. Из присутствия незаметно перетекают в светскую гостиную, где поют цыганские романсы, куплеты из «Герцогини Герольштейнской», танцуют, целуют дамам плечики, курят до одурения кальян, пьют шампанское, добывают ложу в балет — словом, дела много. В этих шумных сценах В. Никитенко, С. Карпинская и молодые А. Назикян, М. Щетинин чувствуют себя вольготно, как в традиционных капустниках Театра Комедии. Вообще в свете ценятся люди веселые, умеющие поддержать компанию, вроде купца Обтяжнова (В. Никитенко) или тактично тихие. Вот князь Тараканов (младший) — прям-таки мальчик Кай после встречи со Снежной королевой. В его манерах сквозит холодное безразличие ко всему. Нашим вчерашним демократам, а ныне «начинающим карьеру» у него учиться и учиться.

Казаковой мало наметить «приятную» перспективу всеобщего духоугашения, она еще развила ее в режиссерском эпилоге: четверо гимназистиков оттарабанивают наизусть хрестоматийное стихотворение Пушкина «К Чаадаеву» («Любви, надежды, тихой славы недолго нежил нас обман…»). Совершенно наплевать ребятишкам на Пушкина, на «тихую славу». Не очень-то рассчитывает театр на наших внуков. И, видимо, не следует от внуков ждать чего-нибудь хорошего, если их благословляет не старик Державин, а какая-то Пиковая дама с усами — сумасшедший и похотливый князь Тараканов-старший (В. Труханов). С помощью мотива из оперы Чайковского (который взял его в свою очередь из оперы А. Гретри) протягивается ниточка между безумным честолюбцем Германом и обезумевшим Молчалиным-Клаверовым. Чуть ли не вся русская классическая литература собирается в один кулак, чтобы вдарить нас по голове и напомнить: если хотите быть «деятелем», вам тоже предстоит разыграть свой «клавир для начинающих карьеру» (так переименовала Казакова пьесу Щедрина). И будет удивительно, если при этом удастся избежать череды компромиссов.

Т. Казакова, вероятно, почувствовала это на себе, став главным режиссером, вступив на тяжелую стезю власти. В спектакле явно звучит личная нота. И это закономерно. Кто из нас, поставив перед собой мало-мальски серьезную цель, не задавался вопросом вместе с щедринским героем: «Неужели я недостаточно силен для этой жизни?». Главному режиссеру тем более нужно иметь много воли, терпения и дипломатии, чтобы создать свой театр, причем не на пустом месте.

В программном спектакле Казакова пытается сочетать традиции театра Комедии и собственную стилистику. Традиционная «Комедия» как бы отвечает за сцены развлечения у Бобыревых — актеры-«пришельцы» и, прежде всего, Баранов — за драматическую линию постановки. Однако в пьесе никакого противопоставления поколений, образа жизни нет. Все одним миром мазаны. Нет добрых и злых. Есть люди в разной степени озабоченные продвижением по жизни. Экзекутор Свистиков (В. Сухоруков) уж на что унижен и благодушен, но обманываться его благодушием не стоит. Легонько, под локоток выводит с полосы препятствий уже не первого начальника. Хохотушка-теща не меньше чиновница чем ее зять Бобырев. В мире теней есть два пути для мужчины и женщины. Либо властвовать, интриговать, как Клара Федоровна, либо оказываться в роли мячика, который с веселым шлепком перебрасывают из рук в руки, а потом забывают в кустах. К. Андреева играет жену Бобырева очень просто, естественно, без надрыва в финале. Этой простушке с ямочками хочется беззаботно жить, только и всего. Но однажды случайно обнаружив механизм отношений в обществе, она уже не будет сомневаться. Оценив предательство, она тут же предает сама, подав руку влиятельному юнцу-князьку — он надежнее мужа и любовника Клаверова.

Казакова подает руку Щедрину, но не всегда осознает, в чем его надежность. Слишком полагается на конкретный, прозаизированный текст и напрасно. Скажем, реальное действие в спектакле начинается не с первой картины Свистикова и Бобырева — с монолога Набойкина. И монологи при всей их сочности избыточны. Великий аналитик русского общества вопросом сценичности никогда озабочен не был. А вот как раз скороговорка, на которой построена речь главных героев, сатирику вредит и даже мельчит его драматургию. Щедрин — автор большого стиля.

Сегодня спектакль, подобно нашему социуму, находится в состоянии брожения. Однако понемногу вырисовываются контуры будущей труппы нового театра, хотя еще не все ноты в «клавире» звучат в тон. Возвращаясь к более широким перспективам и ретроспективам, снова хочется сравнить спектакль 1952 года и 1996. У Акимова была строгость, ирония и надежда на пробуждение «России ото сна» — у Казаковой захлебывающийся смех отчаяния и полное освобождение от политических иллюзий. Ощущение безысходности, дурной бесконечности понятно, и все-таки хочется вспомнить еще одного автора Театра Комедии, Евгения Шварца. Он почему-то был уверен, что рядом с миром теней существует мир Ученых, и надо быть среди них. Эта мысль рождена отнюдь не казенным оптимизмом.

В указателе спектаклей:

• 

Комментарии (0)

Добавить комментарий

Добавить комментарий
  • (required)
  • (required) (не будет опубликован)

Чтобы оставить комментарий, введите, пожалуйста,
код, указанный на картинке. Используйте только
латинские буквы и цифры, регистр не важен.