Архангельск — город на севере страны. Это такая местная шутка. Как и то, что в Архангельске всегда только доска, треска, тоска. Но сейчас в Архангельске нет доски (лес закончился), все меньше трески и вовсе не до тоски. Территория не предназначена для проживания людей, тем не менее именно здесь был построен город, которому уже больше 400 лет. «Обычно судьбы городов и государств совпадают. Для Архангельска же, наоборот, периоды ускоренного развития совпали с самыми тяжелыми эпохами отечественной истории, когда же нация искала и находила новые пути, город останавливался в своем развитии», — писал в своей книге «Архангельск. Архитектурная биография» краевед и историк архитектуры Ю. А. Барашков.
Рядом с самыми страшными лагерями — город-порт, открытый миру, пресловутой «загранице». Его жители в разные времена — художники, сказочники, полярники, джазовые музыканты, жертвы и палачи, промышленники и купцы, маньяки и потомственные моряки. История города и региона, его жители, поморская мифология и городской фольклор, краеведческая литература — эти источники востребованы в независимых театральных проектах, которые работают с историческими травмами (как с общими для всей страны, так и характерными только для региона), со стереотипными представлениями жителей о самих себе и своей истории, с современными проблемами города.
Независимый театр Архангельска отличается от подобных театральных проектов Москвы, Петербурга, Екатеринбурга и других городов тем, что здесь часто нет кураторов, продюсеров, тех, кто со знанием дела занимался бы продвижением. А журналисты, которые пишут о премьерах спектаклей, не осмысливают их «независимую природу». Зритель, таким образом, воспринимает их как часть государственной структуры, а сам независимый театральный процесс теряется.
Но за последние два года в театральной жизни Архангельска появились несколько заметных личностей, которые в дальнейшем могут сформировать независимую сцену: режиссер и педагог Архангельского колледжа культуры и искусства Дмитрий Тарасов, режиссер Филипп Шкаев, куратор Кристина Дрягина — каждый из них представляет свою модель существования независимого театра.
Дмитрий Тарасов — педагог Архангельского колледжа культуры и искусства, режиссер — привлекает своих студентов к работе над проектами, тем самым по-новому осмысляя учебный процесс. Филипп Шкаев совмещает работу в государственном, репертуарном театре и собственные проекты. Кристина Дрягина — куратор и продюсер — попробовала собрать команду из режиссера, хореографов, актеров и создать независимый театральный проект. Она работает в креативном бюро Arctic Art Institute, которое оказывает большое влияние на формирование и развитие современного искусства в Архангельске, занимается поддержкой художников, сбором информации о креативных практиках, организацией выставок, дискуссий, форумов, где обсуждаются важные вопросы от проблем оплаты труда работников культуры до того, как меняется культурный код города.
КУДА УЕЗЖАЮТ ЛЮДИ?
Спектакль-перформанс «Живые течения» (режиссер Ева Валиева, хореограф Николай Щитнев, куратор Кристина Дрягина)
Архангельск не приспособлен для жизни — Двина слишком широкая, лес слишком густой, работы слишком мало, денег нет, дремучесть и депрессия процветают. Миграция из региона тоже процветает, молодежи все меньше, учиться и развлекаться негде. Но природа, прошлое и культура не отпускают людей. Мифология города притягательна и интересна. Архангельск зациклен на вопросе о тех, кто уехал, и тех, кто остался, такое общественное сумасшествие. Однако гораздо важнее, чтобы в искусстве закрепилась мысль о том, что художник не привязан к месту своего рождения, но он должен знать о нем. Многие темы, мотивы, истории из архангельского прошлого и настоящего еще не использованы, не осмыслены в искусстве. Проект «Живые течения» попробовал провести исследование о том, что люди знают о самих себе.
Известная дилемма «Уехать нельзя остаться», где жизненное решение определяется местом запятой, — основной посыл спектакля. В проекте заняты молодые актеры театров, музыку написал Сергей Жигальцов — еще одна местная легенда. Образность перформанса построена на главных природных константах Архангельска. Одна из них — холод, и актеры самозабвенно используют символы и метафоры холода: разогревают друг другу руки и лодыжки, жмутся к стенке, воображая ее печкой.
Северные доминанты соединены с социальной и архитектурной доминантой города — Набережной (Северной Двины). Ее многоголосие, наполненность людьми рифмуется с джазовой историей Архангельска и воплощается в песенке Дмитрия Шлёпа (музыкант из Северодвинска). Ее сыграют на гуслях, свистульке и глюкофоне. Спектакль также наполнен привычными для горожан звуками — медитативная музыка, напоминающая течение реки, крики чаек (их имитируют сами актеры), трещотка в руках у одной из актрис.
Это попытка сценически воплотить городскую историю, притягательность Севера, то неуловимое, что роднит всех людей, которые родились и выросли здесь. Идентичность исследовалась самым простым и верным способом: для спектакля собрали несколько десятков интервью архангелогородцев. Из разговоров сформировался общий культурный код, а точнее — общее мировосприятие. Истории горожан разных поколений и взглядов были распределены между актерами. Друг за другом они делились воспоминаниями и рассказами от первого лица и как бы перебрасывали мячик друг другу: прогулки на набережной, скучные и веселые одновременно праздники в местных ДК, много дерева в быту, архитектуре, природе, северное сияние, нежные, дымчатые закаты и рассветы.
Все пронизано взаимодействием актеров и танцоров. Танец сопровождал, прерывал, иллюстрировал речь. Важен задник — белая стена, на которой тенями отражалось происходящее. Однажды показ спектакля проходил на природе во время арт-фестиваля Тайбола. И там именно северная природа служила естественным фоном происходящего. Проблемы, которые исследует спектакль, от мусора и экологии до неустроенной социальной жизни, здесь соседствует с космосом Севера, его метафизикой. Авторы понимают протесты как время идентификации северян. Осознания себя как хозяев этой территории, ответственных за нее, носителей этого культурного кода.
АЛЬКА, БАБУШКА И СТУДЕНТЫ
Проекты Дмитрия Тарасова
В 2018 году в Верколе в рамках лаборатории по развитию территории Дмитрий Тарасов с командой студентов поставил иммерсивный спектакль «Мама, мама, я останусь» по повести Ф. Абрамова «Алька». Это новый опыт как для молодых артистов, так и для местных зрителей.
Абрамовское слово — один из культурных кодов Архангельска. Любой здешний школьник расскажет вам про то, что «оно журчит как ручеек». С Абрамовым также связан целый набор стереотипов, представлений о том, какой он и какими должны быть произведения о нем и по его текстам. Все должно быть возвышенно-лирично, немного надрывно, с переливом колоколов, пением старушек в народных костюмах и зеленой травкой. Благодаря тому, что это не меняется уже несколько десятилетий даже на родине Абрамова, в Верколе, в этой глубокой северной природе, у подростков происходит отторжение писателя и его творчества. А между тем в его текстах много важного для формирования идентичности северян, представления о Русском Севере и истории XX века.
Дмитрий Тарасов и его команда решили поработать с этим стереотипом, поставив иммерсивный site-specific «Мама, мама, я останусь». Повесть, которую воспевают как гимн деревне, прежней правильной жизни и женщине, здесь решена как история о мужской тоске, разрушенной любви. Главная героиня Алька — разрушительница этого уклада, а вот ее мать Пелагея — хранительница всего прекрасного и чистого. Site-specific построен как экскурсия по Верколе, а экскурсовод здесь Сережа. Тот самый милый беспутный парень из повести, что целуется с девушками, провожает их, расстается, а потом тоскует, тоскует… с которым у Альки была «полузабытая лесная любовь». Основное место действия — Иняховский дом, старинное жилище, ожидающее музеефикации. Этот дом — как бы еще одно отражение Сережи, его место обитания.

Е. Сорванова (деревенская Алька), Е. Едакина (городская Алька). «Мама, мама, я останусь». Фото из архива проекта
Сережу играет один из студентов Тарасова — молодой и красивый Макар Алмазов. Играет он очень чутко, нежно, умеет работать как бы внутри, генерировать темы молчания для себя и зрителей. Его работа заключается в том, чтобы вести зрителей за собой и привести в Иняховский дом, передать Алькам (в спектакле их две — городская и деревенская — и они связаны между собой лентой). Его молчание не технично, оно эмоционируемо. Сережа остался один на один с одиночеством, мужской тоской, отсутствием любви. Задача Макара Алмазова — транслировать брутальную грусть. Тарасов сознательно лишает спектакль слова и музыки. Он отказывается от набора традиционных стереотипов спектакля по Абрамову.
Единственные слова здесь — это развешенные по объектам таблички со знаковыми абрамовскими строками. Вместе с героем зрителям (или участникам) предстоит лежать на вымытом и окрашенном деревянном полу (советуем эту форму деревенской медитации). Сначала все — зрители, лишь в сцене с деревянным полом происходит первое разделение: есть те, кто лежит на полу, и есть те, кто за этим наблюдает. Нужно наблюдать за Альками, которые эти полы моют, хохочут и не могут договориться с собой и сделать выбор — остаться в деревне или уехать на автобусе в город. Но проблема в том, что автобус больше не ходит. Поэтому всем предстоит остаться, попробовать деревенский хлеб, омыть руки колодезной водой из жестяного ведра, надеть красное платье и лежать, лежать на деревенском полу, слушая сверчков. Звучит как счастье, но Тарасов доказывает, что русская мечта о деревне — это своеобразный Твин Пикс, пространство между жизнью и смертью.

Е. Сорванова (деревенская Алька), Е. Едакина (городская Алька). «Мама, мама, я останусь». Фото из архива проекта
Все время работы над спектаклем в Верколе был туман. Смысловое наполнение спектакля создается местом — из Верколы не так легко уехать, туда не так легко приехать, жить здесь постоянно тяжело, скучно и пресно. Идеализм места здесь обертка. Нам показывают интересную веркольскую жизнь во время мероприятий и событий, но что происходит во время затишья? Это пространство умирающей человеческой жизни и пышущая жизнью природа.
Эта тема характерна для режиссера. В августе того же года он поставил эскиз по «Общаге» Алексея Иванова. Вновь — о неслучившейся жизни, упущенной любви. Только здесь речь пошла уже не об умирании, не о существовании между жизнью и смертью, а буквально — об аде, наполненном криками, визгом, шумом. Мотив разрушения, невозможности будущего заиграл в этом эскизе с новой силой: коридор Архангельского театра драмы превратился в адскую общагу с дешевым вином, разнузданной сексуальностью, безуспешными поисками любви и принятия.
ЕЩЕ ОДНА АЛЬКА, ТЕАТРАЛЬНАЯ СЕМЬЯ И АДСКИЕ ВЕЧЕРИНКИ ДЛЯ ДЕТЕЙ
Проекты Филиппа Шкаева
Шкаев называет Архангельский молодежный театр «Особняк в особняке» — театр находится в старинном особняке эпохи модерн. Благодаря своим постановкам и фестивальной деятельности, он уникален в архангельском театральном пространстве. Шкаев поставил здесь свою версию истории декабристок «Дамская улица»; детский антимюзикл, смешное запретное веселье, утренник в стиле семейки Аддамс «ВуншПунш»; графическую, черно-белую, в стилистике американского «умного» кино версию пьесы Майенбурга «Урод».
Шкаев, как и Тарасов, обращался к тексту «Альки». «Мой самый нежный спектакль», — так говорит о своем провокационном детище режиссер. Абрамов, как уже было сказано, — фигура в Архангельске священная, шутить здесь нельзя. Но Филипп Шкаев, режиссер и актер, солист группы «Провинциальные меха», любит трэш, а свои спектакли предпочитает делать по формуле «быстро, резко, в подвале». «Алька» намеренно создана и «прокатывается» в нетеатральных пространствах — библиотеках, музеях.
Если «Алька» Тарасова — это спектакль-экскурсия, то у Шкаева спектакль-презентация книги «Как вывести из девушки деревню». Презентует ее сама Алька, названная полным именем: Алевтина Амосова. Девушка пытается вывести деревню из себя, то есть разобраться в самой себе, стать «чисто городской», без деревенских культурных кодов.
Провокация Шкаева — и розовая афиша, где изображен подмигивающий хлебный мякиш, и само отношение к тексту Абрамова не как к намоленной святыне, с которой нельзя экспериментировать, а как к драматургическому материалу, который еще предстоит проверить — нужен он сцене и зрителю сейчас или нет.
У Шкаева водоворот событий и образов — здесь и перформанс бюджетных работников (Анастасия Хуртай в кокошнике и с надувным беременным животом тащит огромный стол, который не влезает в дверь), и психологический тренинг от самой Альки (Марина Земцовская), и влюбленный в Альку уборщик (Кирилл Ратенков танцует со шваброй под музыку Дебюсси), и сентиментальный вэдэвэшник (Дмитрий Тарасов).
Шкаев ставит «Альку» про умершую деревню и живую женщину, за которой тащится призрак этой самой деревни. Алька пытается избавиться от груза прошлого, пишет книгу и презентует ее в родной деревне. Неподвижные фигуры старых женщин выглядят как пугала, мумии, но в какой-то момент начинают шевелиться и завораживают зрителей. В повести читатель узнает о городской жизни Альки от нее самой. Ну а кто объективен, когда говорит сам о себе? Вот и шкаевская Алька прячет под очками синяк и притворяется успешным коучем, а деревня ее разоблачает. Не успешная дива, а одинокая деревенская баба. Призраки дома, мать Пелагея здесь воплощены в голосе, который исходит ниоткуда, как бы с громовых небес (Яна Панова). Все это хоррор. Деревня для Шкаева — русский социальный морок и неустроенность: беременные женщины таскают тяжелые столы, не влезающие в дверные проемы, голос матери громыхает с небес, вэдэвэшник опьянен идеей «Можем повторить». Если Абрамов старался сконцентрировать идеальную Россию в маленькой деревне, то Шкаев распространяет неидеальную деревню на всю Россию.
Ставил Филипп Шкаев и классическую драматургию — сделал бенефис для своего отца Евгения Шкаева «AntiФауст». Спектакль идет на немецком с синхронным русским переводом. Это и привет первому образованию режиссера (переводчик), и сознательное усложнение восприятия сценического текста, и отказ от текста как от защиты. Сам спектакль у режиссера назван «дегенеративной трагедией». В «Фаусте» Шкаева есть зомбирование зрителя телеэкранной головой, Гретхен в мужском исполнении (Антон Чистяков), и, кажется, весь смысл спектакля в том, чтобы поупражняться, попробовать новое, повторить увиденный материал.
Текст для Шкаева, будь то Абрамов или Гёте, это не повод создать театральную иллюстрацию к произведению, а повод поспорить со значимостью, с традиционностью восприятия этого произведения. Но иногда для режиссера становятся значимыми и сам текст, и его восприятие людьми. 1 апреля состоялась премьера онлайн-спектакля «Изоляция» по повести Дефо «Дневник чумного года», сводкам новостей и рекомендациям по защите от коронавирусной инфекции. Все начинается с вечеринки труппы в честь Дня театра. А потом резко сменяются кадры, и мы видим самодельные картонные имитации средневековых фресок. В коробках из того же картона находятся сами актеры — видны только лица. Их связь с нами — видеокамера. У них нет никаких знаний о происходящем — даже выученного текста. Текст им поступает через наушники. Четыре актера — Яна Панова, Александр Берестень, Вячеслав Кривоногов и Валерия Коляскина — иллюстрируют четыре стадии принятия изоляции: от страха со слезами до насмешливого и флегматичного равнодушия. Чумные рекомендации здесь смешиваются с коронавирусными (не выходи из своего дома и закажи доставку вина), а точки гастролей театра (которые были запланированы на этот сезон) совпадают с очагами инфекций, актеры же в конце бунтуют и поют песню Джона Леннона «Imagine». Простая и безыскусная история о вечном страхе человека перед неизвестностью. И этот страх одинаков и в Средние века, и во времена доставки еды и гугл-поиска.
Имена, о которых мы говорили, возможно, с течением времени сотрутся, изменятся, уйдут или останутся. Но нам важно зафиксировать их как самые первые за долгое время. Сейчас эти люди единственные в Архангельске, кто делает независимые театральные проекты, их опыт может послужить примером для следующих режиссеров и кураторов. Если таковые появятся и если независимый театр Архангельска перестанет отличаться от подобных театральных проектов Москвы, Петербурга, Екатеринбурга и других городов своей неустроенностью, неорганизованностью, отсутствием постоянных зрителей и тех, кто способен описать и зафиксировать независимый театральный процесс.
Июль 2020 г.
Комментарии (0)