Александр Лушин с 2011 года служит в труппе Александринского театра. Кроме того, на протяжении долгих лет его творчество связано с независимыми театрами Петербурга. В 2001 году вместе с Натальей Пивоваровой и своими однокурсниками Александром Баргманом и Ириной Полянской основал «Такой театр». Лушин не только играет в театре, но еще и ставит как режиссер, пишет пьесы, сочиняет песни. Он занят во многих спектаклях на «Площадке 51», регулярно участвует в вечерах Кабаре современного искусства и перформанса «Нога Бомжа», а в феврале 2020-го поставил абсурдный и провокационный спектакль — нуарный театральный комикс про пришельцев по собственной пьесе «Космический турнепс». Параллельно с театральной карьерой Лушин всегда занимался музыкой. Сейчас он поет в группах «Препинаки» и «Экипаж Молодость».

Ксения Кожевникова Расскажи, чем ты занимаешься сейчас, когда закрыты все театры и не театры.

Александр Лушин Ну, у меня несколько занятий, конечно же. Я сплю, хожу в магазин, на музыкальные репетиции, потому что скоро состоится онлайн-концерт группы «Препинаки». Пытаемся такой жанр тоже освоить — концерт при пустом зале. Предстоит подготовка и к «Ноге Бомжа». Мы на днях с Иваном Вырыпаевым беседовали — он сетовал, что нынешняя ситуация обнулила все драматургические темы и нет ничего более актуального, чем новостные ленты. Как быть нам, творцам? И мне пришла в голову, не то чтобы в свете этого разговора, а вроде бы сама по себе, идея пьесы, которая могла бы быть актуальна сегодня. Ваня сейчас занимается телевизионными спектаклями в okko, там снимаются отдельные видеопроизведения — спектакли в форме фильмов или клипов. То, что я сейчас придумал, вполне могло бы существовать в рамках телеспектакля, и я фантазирую на эту тему. Но пока не буду раскрывать карты. Это может быть очень забавно, если остроумно все сделать.

Кожевникова То, что обнулились все актуальные темы и мы все приходим к онлайн-форматам, — только вынужденная мера, потому что нас заперли по домам, или есть что-то в этом повороте, что дает творческий толчок?

Лушин Творческая энергия просто находит другие выходы. Сейчас переосмысляется понятие «обычного театра», нашего привычного выхода на сцену перед зрителями. Видимое сужение возможностей дает расширение в поиске выразительности. Свобода внутри рамок — вот что интересно.

Кожевникова Про свободу и про рамки я с тобой тоже хочу поговорить. В контексте независимого театра и, может быть… зависимого? Я, когда говорю про негосударственные театры, люблю использовать слово «независимый», потому что у него более широкое значение. В чем тогда выражается зависимость государственного театра? Корректно его противопоставлять независимому? Насколько они разные в художественном смысле?

Лушин В художественном они разные, поскольку разнятся способы производства художественных смыслов. Это совсем другие механизмы: в государственном театре, чтобы у артиста были синие штаны, — нужно подписать порядка нескольких десятков бумаг. Художник не может в последний момент сказать: «нет, пусть будут черные», — если только за свой счет не купит черные штаны исполнителю. Мы, когда пробовали этюдным методом репетировать в государственном театре, сталкивались сплошь и рядом с противодействием: «Нет! Свободному творчеству — нет! Здесь краску разлить нельзя!» Бедный польский режиссер потом сказал: «Ну давайте я вам покрашу пол», — разлили краску во время одного из показов, и в художественно-постановочной части очень обиделись.

Но в то же время именно государственные структуры имеют хорошее техническое обеспечение. Это позволяет художнику создать масштабные впечатляющие произведения. Независимые театры, будучи бедными театрами, не имеют для этого технических возможностей. Конечно, замечательно, когда есть большая сцена и много света, и талантливые люди умеют этим распоряжаться, но движение человеческого духа возникает и в других обстоятельствах. Вот чем ценен независимый театр.

Кожевникова Движение человеческого духа у зрителя или у автора?

Лушин Это обоюдное. Сеять добро и не испытывать приятных ощущений — по-моему, так не бывает. Когда человек делает что-то хорошее — он кайфует. Я из этого всегда исходил. Можно сказать, что это мое кредо.

Кожевникова Мне кажется, это даже в каком-то смысле твое стилистическое направление и в театре, и в музыке. Я не буду задавать тебе дурацкий вопрос, который всегда так притягивают разносторонне талантливые люди: кто ты в первую очередь — актер, музыкант, режиссер, драматург… Но мне интересно немного поговорить о том, как это сложилось исторически. Если я правильно понимаю, когда ты поступал в театральный институт, ты уже вполне успешно занимался музыкой, уже была группа «Младшие братья». Почему театр?

Лушин Да, уже существовала группа, мы выступали на концертах. Но, видишь ли, я только певец, а учиться на певца сразу после школы было бы необдуманно, потому что с точки зрения физиологии голос еще не сформировался, и мой батюшка, будучи как раз преподавателем сольного пения в Ленинградской консерватории, как само собой разумеющееся, не стал меня направлять по певческой линии в столь юном возрасте. Но творческие амбиции все равно вели меня к сцене, поэтому театральный институт был в приоритете.

Кожевникова При этом после театрального института ты довольно долго театром не занимался.

Лушин Не занимался. Но это же был такой момент безвременья в театре. Оказаться там было слишком большим компромиссом. У меня была возможность не идти на этот компромисс, я занимался музыкой — веселым делом, которое не то чтобы особо кормило, но позволяло поддерживать какое-то существование. Мы даже детей растили, ничего, справлялись. Только это уже попозже.

Кожевникова Но в театр ты все-таки вернулся. В музыке чего-то не хватало?

Лушин Ну да, наверное, можно так сказать. Хочется же пробовать другие краски, знакомиться с разными людьми. Стечение обстоятельств — важная вещь, «Такой театр» возник благодаря этому. Хотя сначала появился спектакль «Каприччио» Ромы Смирнова в театре «На Литейном». Привет ему со страниц известного издания, машу ему рукой! Это очень большое влияние на меня оказало, потому что я заново входил в театральный мир в достаточно комфортной обстановке: меня окружали приятные люди, мне все это было очень по кайфу и по силам, все как-то удавалось, мы получали удовольствие. Прелестная была авантюра.

Кожевникова И одновременно вы создаете «Такой театр». Вы понимали, что это такое — сделать независимый театр, или просто хотели вместе творить и играть спектакли, а дальше что-то само из этого выросло?

Лушин Да, именно так. Организационная часть для нас всегда была мучительным моментом. Потому что хотелось придумывать и воплощать, а подписывать какие-то счета или, не дай бог, заполнять заявки на грант… Я, может, неправильно делаю, что делюсь с миром этими переживаниями, но для меня любая бумажная работа — сродни пытке.

Кожевникова Когда «Такой театр» начинался, все ваши спектакли были сочиненными с нуля — чисто авторским театром, со специально написанными пьесами, придуманными жанрами… Мне кажется, что тебе и сейчас ближе такой способ. Это так?

Лушин Да, мне всегда было интересно в театре быть многостаночником. Возможно, это связано с каким-то моим комплексом. Надо это рассказывать или нет?.. Мне проще что-то сделать самому, чем кого-то просить. Такое свойство моей личности во многом мешает, потому что если многие вещи в театре делегируешь профессионалам, то все начинает происходить как бы само по себе. Я пытаюсь себя преодолеть и сотрудничать с людьми. С другой стороны, сам придумал — сам рассказал. Понятно, что это совсем не коммерческий театр.

Но если кто-то в мои игрушки соглашается играть — это один из лучших моментов, ради которых все происходит.

Кожевникова А в другую сторону это работает? Возможна ситуация, что какой-то другой режиссер, например, поставит твою пьесу «Космический турнепс»?

Лушин Да, я буду очень рад. Но опять же, я не знаю, что это за комплексы. Так называемая интеллигентность — я отнюдь не комплиментарно этот термин употребляю… Я бы не стал сам предлагать кому-то поставить мою пьесу. Навязывать не люблю. Ты сейчас слушаешь, возможно, и думаешь: «Вот ни фига себе, никогда бы не сказала, что вообще такие вещи голову эту лысую занимают». А может, сейчас занимают, а через полчаса я забуду об этом.

Кожевникова Так и думаю. Итак, «Такой театр». Ты с ним уже почти двадцать лет. Можешь как-то охарактеризовать, что произошло?

Лушин Вообще все другое, люди другие. Бренд остался — «Такой театр». Ну и я. Многие вещи, которые я не понимал, теперь понял. Конечно, у меня совсем другой взгляд и на театральное искусство, и на себя в театре, чем был двадцать лет назад уж точно. Есть вещи, которые мне нравились тогда и нравятся сейчас, и я являюсь их транслятором. Всегда, когда приходилось принимать какие-то ключевые решения, я руководствовался тем, что если есть что-то живое — не надо ни в коем случае, чтобы оно прекращалось. Это надо поддерживать.

Кожевникова Что на тебя как на актера сильно повлияло?

Лушин Может быть, осознанное отделение зерен от плевел. Иногда такой опыт, который позволяет находить комфорт в неприятном или не своем. Комфорт в некомфортном — это важный лайфхак, даже не только актерский. Сильно влияют и неудачи.

Кожевникова Как ты определяешь, что неудача — неудача?

Лушин Есть ощущение. Получилось — не получилось. В театре ощущения — это главное. Никакого нет уникального опыта. Я вот сейчас думал рассказать, как мы с Гинкасом работали или как мы с Сашей Никаноровым работали в «Цехе» над «Затмением». Потому что это было для меня абсолютно новым — я еще не знал языка этих людей. Они между собой — компашка, и мне надо стать их полноправным союзником. Эта задача не менее важная творчески и сложная психологически, чем попытка обаять и правильно понять великого режиссера, у которого свой язык и который тоже от тебя чего-то хочет. То есть любой опыт с новыми людьми… Да и со знакомыми. Вот с Баргманом мы сколько сделали спектаклей! Я же их помню не только на сцене, но и как процесс, репетиции и обстоятельства этих репетиций, настроение при этих обстоятельствах. Все разное.

Кожевникова Можешь для примера рассказать о каком-нибудь спектакле?

Лушин Как экстремальный могу вспомнить один опыт. У меня долгие годы хранилась ярко-оранжевая футболка с надписью «I’m god. Trust in me», недавно я ее нашел. Это костюм из спектакля Ивана Вырыпаева по пьесе Павла Пряжко «Трусы», который игрался всего один раз, в фойе театра «На Литейном». Это была удивительная авантюра. Приехал Вырыпаев с командой, целая группа актеров: Оксана Фандера, Женя Цыганов, здешние ребята, Паша Юлку, ваш покорный слуга. Вот такая сборная компашка двух городов, некий десант, собравшийся буквально на неделю. Это было похоже на читку — у всех были пюпитры, был текст. Каждый произвольно, как ему было комфортно, с ним взаимодействовал. Несколько суток в небессмысленной пьесе Павла Пряжко мы пытались найти для себя какие-то смыслы. И потом это показали совершенно изумленной общественности.

Александр Гетман — он был тогда художественным руководителем — очень настаивал на публичном обсуждении после показа. Естественно, потому что это было громкое событие, сильно распиаренное. Очень радикальные мнения высказывались зрителями и представителями профессионального цеха нам, только что прожившим эту безумную неделю, просто влюбившимся друг в друга на почве абсолютного творчества! Это был такой пионерлагерь для всех, кто хочет показать такую… херотень. Там большое количество очень остроумного мата в этой пьесе. Между собой мы потом шутили, что вот этот гвалт ненависти со стороны профессионалов — это второе отделение. Мы предполагали, что будет какая-то негативная реакция, но, когда испытываешь это на себе, — это бодрит. Ваня им объяснял: нет такого, что надо, а что-то не надо, потому что Бог во всем.

Кожевникова Похожий принцип — про то, что нет такого, о чем «не надо», работает в «Ноге Бомжа». Ты там регулярно участвуешь, и вживую, и сейчас в онлайне. Скажи, это серьезно и это искусство или это развлечение и главное, чтобы было весело?

Лушин Я к этому отношусь с восторгом, как к абсолютной возможности мгновенной реализации. Полный цикл от возникновения произведения до знакомства со зрителем очень короткий. Замечательный творческий интенсив. Дурацкое современное слово почему-то пришлось кстати.

Вот Александр Валерьевич (Бянкин, артист и режиссер театра «Организмы» и «Площадки 51». — К. К.) сначала разминает какие-то вещи, а потом раз — и из тех самых эскизов, опробованных на «Ноге Бомжа», готов спектакль. Это, конечно, удивительно. Это еще и редкий случай полного отсутствия какой-либо цензуры, кроме личной, мне кажется, это уже само по себе ценно. И, чего греха таить, важно то, что люди, которые этим занимаются, мне очень симпатичны. Мне приятно быть вместе с ними, вместе что-то делать. Совместная деятельность как таковая меня очень подпитывает, именно от этого мне становится особенно хорошо.

Май 2020 г.