«Профсоюз работников ада». Фото А. Исаева
Пока театр, лишенный во время коронавирусной пандемии привычной для себя сцены-коробки вкупе со зрительным залом, практически поголовно ушел в сеть, наводнив ее огромным количеством спама и пытаясь в большинстве случаев заново изобрести искусство видеоарта, телеспектакля или задокументированного перформанса (включая, кстати, и «Точку доступа», несмотря на то, что на этом фестивале были показаны одни из самых передовых «цифровых» спектаклей), отдельные его представители решили не замыкаться в пока еще не обжитом для себя сетевом пространстве, а, напротив, выйти на улицу и разрушить матрицу карантина прогулками по городу.
Жанр, казалось бы, не новый, но в условиях самоизоляции вдруг выстреливший с новой силой. Так в Петербурге появились два летних хита — «4elovekvmaske» Кирилла Люкевича и «Профсоюз работников ада» Семена Александровского, — рассказывающих о внутренней и внешней свободе человека, живущего в каменных джунглях. Можно даже, убрав кавычки, назвать их революционными, поскольку именно они заставляют все больше и больше людей возвращаться в когда-то ими покинутый театральный мир. Впрочем, разве разговор о свободе когда-нибудь был иным?
О ВНУТРЕННЕЙ СВОБОДЕ, ИЛИ БАР-ХОППИНГ ДЛЯ ФЛАНЕРОВ
Спектакль Семена Александровского «Профсоюз работников ада» начинается как петербургский нуар. Вместе с уходящим солнцем, когда в городе появляются длинные тени и в безлюдных закоулках начинает просыпаться ночь, зритель заходит в бар и заговорщицки сообщает бармену: «Я пришел вступить в профсоюз работников ада». Тот незаметно кивает, тут же опускает глаза и удаляется в полумрак бара. Через пару минут перед пришедшим на спектакль стоит бокал с забористым стаутом на картонной подставке, а рядом лежит профсоюзный билет работника ада с первой печатью бара «The Red Corner». Процесс инициации запущен. С каждым новым местом, с каждым следующим глотком зритель погружается не столько в полудетективный сюжет, сколько в глубины собственного сознания, ведомый надтреснутым голосом Билли Новика, и открывает для себя простые этаноловые истины.
«Профсоюз работников ада». Фото А. Исаева
Это уже третий «барный» спектакль Александровского. Первый — «С Чарльзом Буковски за барной стойкой» (2017) — вырос из его моноспектакля «История обыкновенного безумия» 2008 года, созданного по прозе отца «грязного реализма». Однако спустя три года петербургский Генри Чинаски покинул подмостки театров и прописался в клубе Dusche, что пошло ему только на пользу. Неожиданно на наших глазах возникло явление immediate theatre, непосредственного театра, в котором герой был частью среды и его «монологи» стали восприниматься как беседы за барной стойкой. Второй — «Задержанный/Довлатов» (2017) — был следственным экспериментом, во время которого Валентин Кузнецов в роли советского милиционера рассказывал семь эпизодов из жизни писателя Сергея Довлатова, а зрители, выпивая «пять по пятьдесят» водки, погружались во все перипетии его судьбы. Третий — «Профсоюз работников ада» — стал настоящим бар-хоппингом, в котором барная стойка одиночки Буковски соединилась с довлатовскими «поисками человеческой природы». Но будьте осторожны! После второго напитка (а их будет четыре!) этанол легко может стать эталоном и все, что вы услышите за время этой прогулки, окажется поводом для высвобождения ваших скрытых творческих ресурсов. Собственно, на это и расчет.
«Профсоюз работников ада». Фото А. Исаева
Спектакль резко берет с места. Рассказчик спокойно, чуть понизив тон, сообщает о возможной слежке и советует быть осторожным. И происходит мгновенное включение в игру с предлагаемыми обстоятельства. Но на самом деле детективный сюжет — это уловка (драматург Евгений Казачков), отвечающая исключительно за зрительское внимание, но не имеющая никакой смысловой нагрузки. Это прием быстрого взятия слушателя в добровольные сообщники и попытка обозначения правил игры, привносящих необходимую долю саспенса в простую историю пьяницы, который внезапно оказался на кушетке перед доктором, названным за островатую бородку Чеховым (Игорь Скляр), и впоследствии отправился на его поиски. Они-то и проведут слушателей через четыре бара, открыв им те истины, которые выпустят их в ночной мир города другими людьми — все-таки действие градусов заметно сказывается.
Перед нами ловко упакованная лекция «О пользе алкоголя» (ироничный привет тому самому Чехову). В ней будет и путеводитель по выпитым напиткам, и заговор по расшатыванию изнутри матрицы жизни, сковывающей творческий потенциал человечества (для этого каждый зритель вступает в профсоюз с обязательной выдачей членского билета), и тайное знание в виде неоспоримых правил — между людьми нет границ, они свободны и, творя свою жизнь, в итоге оказываются бессмертны. Однажды все приходят к этой мысли, но хрипловатый доверительный тон рассказчика, который сменяют найденные им пленки с голосами доктора Чехова и его пациента (Дмитрий Лысенков), помогают этим этаноловым истинам закрепиться в долговременной памяти.
«Профсоюз работников ада». Фото А. Исаева
Лично для меня по своей атмосфере этот спектакль напоминает чем-то фильм Мартина Скорсезе «Остров проклятых», рассказывающий историю Эдварда Дэниелса, который, будучи пациентом психиатрической клиники, пытался отделить правду от лжи в отчаянном стремлении остаться человеком. Так и здесь «хождение за истинами» напоминает постепенное осознание своей внутренней свободы. Возможно, сиюминутное, как знать. Как и Скорсезе, Александровский ловко манипулирует зрительским вниманием. С одной стороны, он вроде бы рассказывает историю напитка (иногда, впрочем, чрезмерно детальную), с другой — мягко и неторопливо (в баре спешить не принято!) подводит к осознанию очередного тезиса, переворачивающего внутренний мир слушателя или озаряющего его внезапным светом прозрения. Удивительно, как бессюжетный текст, основанный на событийных допущениях реальной жизни («если увидишь их, сделай вид, что ты просто прогуливаешься»), неожиданно становится чуть ли не библейским откровением.
Быстрая и точная речь Игоря Скляра, не оставляющая сомнений в исследовательской осведомленности его персонажа относительно предмета рассказа, своей убедительностью увлекает зрителя с первых же предложений. Его герой предстает человеком, как минимум, вскрывшим обман секты незримых узурпаторов мира (увы, мы про таких знаем). Иронический скепсис Дмитрия Лысенкова, развеивающийся по мере получения веских доводов на свои, как кажется его персонажу, обидные выпады, привносит в эту историю необходимую долю тревожного ожидания. Слушатель постоянно ощущает какие-то перемены в развитии событий (хотя единственным развитием событий является его путешествие по барам), погружение в пучину неких новых открытий, забытых им за суетой жизни, и ему становится интересно дойти до конца, узнать рецепт своего внутреннего раскрепощения. Располагающий к себе тон Билли Новика в этом ему помогает окончательно, раскрывая перед ним внутреннее пространство борьбы, где многое зависит от него самого, на то он теперь, после четвертого бара, и представитель профессионального союза работников ада, который призван этот ад уничтожить с помощью только что полученного тайного знания в виде четырех этаноловых истин.
In vino veritas! Так восклицал Плиний Старший, античный классик и по совместительству прокуратор Африки и Тарраконской Испании, взрастивший первые ростки внутренней свободы, — тот, кто обладает знаниями, будет жить вечно.
О ВНЕШНЕЙ СВОБОДЕ, ИЛИ ПИТЕРСКОЕ КРИМИНАЛЬНОЕ ЧТИВО
В 2002 году на Old Street в Лондоне появился руфтоп1, изображающий Винсента Вегу и Джулса Уиннфилда из фильма Квентина Тарантино «Криминальное чтиво», в руках у которых вместо пистолетов были бананы. Так Бэнкси иронично возразил тем, кто причисляет уличное искусство к вандализму и пытается криминализировать его создателей. В этой работе прочитывался явный посыл: «Мы не преступники, у нас в руках нет оружия». Но сила высказывания, которое несет в себе граффити, начиная от простого тега2 и заканчивая сложносочиненным муралом3, была и остается до сих пор намного громче выстрела.
«4elovekvmaske». Фото А. Исаева
Сегодня интерес к граффити находится на новом витке развития — за работы команды Hoodgraff вступается Смольный, и они остаются не закрашенными коммунальщиками, на летних торгах русского аукционного дома «Vladey», проходящих каждую субботу онлайн, работы уличных художников Кирилла Кто и Покраса Лампаса улетают по ценам в несколько тысяч евро, фестивали пестрят новыми фильмами об уличном искусстве (только на недавнем Beat Film Festival показали три — «Бэнкси. Расцвет нелегального искусства» Элио Эскана, «В погоне за Бэнкси» Аурелии Рувье и Шеймаса Хэйли и «Марта Купер: история о граффити» Селины Майлз), а творческое объединение «Артмоссфера» в декабре прошлого года выпустило первую в нашей стране «Энциклопедию российского уличного искусства». Тренд налицо. Однако, несмотря на это, искусство граффити продолжает оставаться подпольным видом арт-коммуникации, связанным с опасностью быть пойманным за руку.
«4elovekvmaske». Фото А. Исаева
История развития уличного искусства — это всегда история взаимоотношений с властями. Заявляя о себе надписями на городских «холстах», начиная от стен и заканчивая панелями4 на поездах, райтеры5 выплескивают в мир свое несогласие с теми законами, по которым тот живет. Их агрессивный захват окружающей среды — это простое стремление изменить существующий порядок вещей. Начиная с первых филадельфийских тегов Корнбреда в 1967 году и по сегодняшний день полиция, коммунальщики, сотрудники метро, железных дорог и частных охранных предприятий пытаются побороть этот мощный протест, возникший из простого человеческого желания самовыразиться и развившийся до демонстрации уязвимости какого бы то ни было контроля. Однако парадокс заключается в том, что, как только за райтером или стрит-артистом, помимо блюстителей порядка и охранников, начинают бегать менеджеры топовых брендов, штрафы неожиданно превращаются в гонорары.
Но это уже следствие упорной и бескомпромиссной партизанской борьбы, будни которой проходят в постоянном тегировании новых территорий. Стена за стеной, забор за забором, асфальт за асфальтом. Об этой повседневной жизни как раз и рассказывает Никита Касьяненко, в мире граффити-сообщества известный как GASP, в спектакле «4elovekvmaske», поставленном Кириллом Люкевичем.
«4elovekvmaske». Фото А. Исаева
Как и положено нелегальному искусству, в спектакле соблюдены все предосторожности: место и время встречи приходят сообщением в мессенджере, а сам проводник в петербургский мир граффити появляется совершенно неожиданно, словно материализовавшись из насыщенного шумом города летнего воздуха. «Ну что, погнали!» — бросает он и тут же срывается с места, ведя за собой небольшую группу участников вдоль Загородного проспекта до ближайшего перехода к Витебскому вокзалу. Это будет едва ли не единственная «законная» часть прогулки. Дальше пойдут крыши гаражей, железнодорожные перегоны, ограждения, заброшки, подворотни и дворы-колодцы — обычный маршрут и среда обитания райтера.
Погружение в атмосферу иного, скрытого от глаз большинства людей, города увлекает не меньше хорошего детектива. Здесь все интригует. Петербургский Бэнкси? Пожалуйста. Нью-йоркский стиль? Посмотрите направо. Флоп, керек, ролл-ап?6 Только успевай вертеть головой. В какой-то момент город престает быть визуально означенным топонимом и неожиданно предстает в виде текста, который нужно «читать». Здесь идут свои войны, празднуются победы, обозначаются территории и существует особый дресс-код — левайсы, газели, истпак7. Быть райтером — значит быть заметным для своих, но при этом оставаться невидимым для других. В этом магия этого образа жизни, связанного с пространством и искусством его заполнения.
Это видно даже по тому, как построен спектакль (драматург Настасья Федорова). Он похож на непрерывную линию из банки8 с добавлением обязательных фишек9. Плавно переходя из двора во двор, от стены к стене, Никита успевает не только рассказать о стилях и направлениях, о свойствах тех или иных красок или о других райтерах и историях, с ними связанных, но и в узком дворе-колодце с зарешеченными окнами зачитать статью из уголовного кодекса о вандализме, включить соответствующие рассказу треки, звучащие из его рюкзака, инсценировать, уйдя за железный забор, какие обычно бывают в «обезьянниках», историю о том, как его спасла из отделения полиции мама, и тут же ответить ей на звонок.
«4elovekvmaske». Фото А. Исаева
Так, шаг за шагом насыщая информационное поле спектакля новыми подробностями, Кирилл Люкевич и Никита Касьяненко приходят к его высшей точке — посещению хофа (hall of fame), или зала славы, где представлены во всем своем великолепии практически все виды граффити стилей, которые можно увидеть в городе. Это точка полного погружения в нелегальный, но притягательный мир уличного искусства. Своеобразное обращение в новую религию творцов, инициация свободой.
Но процесс погружения в субкультуру стрит-арта был бы неполным без процесса изображения самого граффити. И вот в конце этой адреналиновой прогулки в одном из дворов центра Петербурга у тебя в руках неожиданно оказывается аэрозольный баллончик, и ты уже начинаешь делать заливку10 тега, подготавливая его для финального аутлайна11. GASP — красуется на полиэтиленовой пленке, натянутой между деревьями. И на какие-то полминуты ты ощущаешь себя не только частью этого сообщества, но и самым свободным человеком в городе — запах акрила, сигналы близких машин, чьи-то шаги за спиной и внезапно исчезающий страх быть другим. Чувство, которое останется с тобой надолго.
Август 2020 г.
1 Рисунок, созданный на стене с уровня крыши соседнего дома.
2 Подпись райтера, первоэлемент граффити.
3 Большая уличная композиция, настенная роспись.
4 Одиночный рисунок на поезде.
5 Граффитист, покрывающий своими тегами стены, вагоны метро и другие поверхности в публичном пространстве.
6 Флоп — быстрый рисунок с одноцветной заливкой или состоящий только из контура букв; керек — граффити, в котором присутствует персонаж; ролл-ап — рисунок, сделанный валиком на стене с уровня земли.
7 Джинсы фирмы «Levi’s», кроссовки «Gazelle» фирмы «Adidas», рюкзак фирмы «Eastpak».
8 Баллон аэрозольной краски.
9 Узоры на граффити.
10 Основной цвет рисунка.
11 Контур рисунка.
Комментарии (0)