В Санкт-Петербурге показали спектакль «Титий Безупречный» — первую постановку одноимённой пьесы Максима Курочкина (лауреата премии «Антибукер» «За поиски новых путей в драматургии», Гран-при VII-го фестиваля современной пьесы «Новая драма») на большой сцене
Максим Курочкин. «Титий Безупречный». ТЮЗ им. Брянцева.
Режиссёр Борис Павлович, сценография Александр Мохов, костюмы Мария Лукка,
музыка Illuminated Faces, художник по свету Гидал Шугаев
УПРЕК В БЕЗУПРЕЧНОСТИ
«Это невозможно понять. Это современная пьеса» — констатирует Врач-убийца, персонаж произведения Максима Курочкина. Подтрунивая таким образом над поэтикой новейших драм и (особенно) над отношением к ним публики, автор несколько сгущает краски. Понять «Тития» возможно. Вернее, возможно упростить сознательно усложненные числитель и знаменатель до вполне лаконичной дроби, которая не исчерпает содержания, но будет в какой-то мере описывать его. Можно, впрочем, не предпринимать усилий, а просто созерцать затейливую вязь «цифр». Как число секунд до конца света.
Название, сулящее древнеримский колорит, не должно сбивать. Перед нами не стилизация под античность, а космическая эпопея. История не Рима, но мира эпохи упадка. Хотя в это пространство, рассекаемое полированными телами ракет, действительно внедрены люди с мироощущением римлян эпохи империи. Ход не нов: он использовался в пьесе «Мрамор» Бродского, где вполне древний римлянин и древний варвар коротают время в отдаленном будущем. В «Титии» Рим опосредован дважды: не только вписан в футуристический контекст, но и пропущен через Шекспира. Пьеса родилась в лабораторных условиях. В 2008 году Шекспировский Королевский театр и театр Royal Court предложили нескольким драматургам провести эксперимент, написать тексты с шекспировскими аллюзиями. Курочкин выбрал в качестве ориентира самую раннюю и самую кровавую (тридцать четыре трупа, три отрубленные руки, один отрезанный язык) трагедию Шекспира «Тит Андроник» и создал сложносочиненную историю. Пьеса получила Гран-при на фестивале «Новая драма», затем было несколько эскизных постановок. Но очевидно, что сам замах и размах этого текста требует проверки на большой сцене.
Титий Безупречный (Алексей Титков), Субурбий (Радик Галиуллин).
Фото — Виктор Васильев
Борис Павлович — художественный руководитель кировского «Театра на Спасской» — поставил в пространстве петербургского ТЮЗа первый монументальный спектакль по «Титию». В микрокосмосе, созданном совместно с художником Александром Моховым сама плотность среды, сама густота черного задымленного воздуха соответствует нарочитой туманности пьесы. В этом мире героям трудно ориентироваться. Только ощетинившиеся антеннами ресниц, вертящиеся на ажурных стойках глаза камер слежения проникают сквозь постиндустриальный чад. В архитектонику тюзовских подмостков вписываются и огромный полиэтиленовый цилиндр ракеты, и очерченные контурно угловатые капсулы, зондирующие пространство авансцены, и вертящаяся металлическая конструкция, похожая на радар, выкроенный из опоры Эйфелевой башни.
Капитан (Виталий Кононов) на приеме у врача-убийцы (Артемий Веселов).
Фото — Виктор Васильев
Порк (Елизавета Прилепская), жена и шут Тития.
Фото — Виктор Васильев
Если ориентироваться на антураж, может показаться: спектакль ультрасовременен (что можно воспринимать как в положительном, так и в отрицательном смысле). На самом деле, степень современности его языка может быть, главный и самый занимательный вопрос. Павлович делает парадоксальный ход. Он берет текст с игровой структурой (игровой не в привычном, театральном, а в дискурсивном смысле: текст, играющий со зрителями в классики) и… осуществляет традиционную постановку. То есть отмыкает пьесу почти «архаичными» ключами. С давно вышедшей из моды бережностью относится к словам, вычитывает, а не насаждает смыслы, последовательно идет за автором, делает оркестровку… Словом, предлагает свое видение мира драматурга, а не конструирует собственный мир. И, оказывается, это удивляет. Странно видеть детально воплощенный текст Курочкина на той сцене, где мы так недавно посмотрели вдоль и поперек перелицованного «Лира»… В таком ходе есть и бесстрашие, и беззащитность. При подобном положении вещей нет ничего проще, чем обвинить режиссера в излишней доверчивости. В том, что он, очарованный текстом, занимается созданием прихотливой оправы, применяя дешевые (или, по тюзовским меркам, дорогие) эффекты. В недостатке иронии. Но здесь отсутствие явной иронии, быть может, и есть ее главное проявление.
Так, тюзовские приемы игры — очень серьезной, но приправленной изрядной долей наигрыша, в этой конструкции сами по себе выглядят вполне иронично. Деликатный уход в тень характерен для Павловича, как режиссера. Но на сей раз тени падают от объектов, которые мы привыкли видеть в голливудских космических сагах… И эти тени неизбежно настораживают… Начать хотя бы с того, что здесь, как и во всех фантастических эпопеях, зазомбированное человечество находится на грани уничтожения. Считается, что ему угрожает более высокоразвитый вид, нарождающийся во Вселенной. Тугодумного рубаку Капитана, который неожиданно проявил себя как человек с высоким духовным потенциалом (сумел выругаться в состоянии полуанабиоза), власти начинают насильственно развивать. Чтобы в итоге он посмотрел современную пьесу и понял, что именно пророчат сумасшедшие драматурги. Дабы уменьшить стресс, ему говорят: это постановка пьесы Шекспира. В ней безупречный герой Титий, свято верящий в совершенство государственной машины, отказывается от предложенной ему власти над человечествами (так как есть риск, что на высоком посту он превратится в свою противоположность). И назначает верховным правителем безопасную посредственность — Субурбия. Тот, в страхе, что Титий замыслил немыслимое злодеяние, казнит двадцать пять его сыновей, убивает его жену-шута и в итоге, переполнив чашу терпения Тития, гибнет от его руки. Сам герой, соответственно, перестает быть безупречным, умирает от голода и одиночества, потому что, как бывший правитель, обладает привилегией: за ним не следят камеры, его не «видят» электронные замки, кассы в магазинах… Капитан, кажется, понимает, в чем смысл представления, но пьеса Курочкина заканчивается раньше, чем он успевает об этом сказать.
Агенты Локального Бюро пытаются понять «современную пьесу».
Фото — Виктор Васильев
Итак, принципиальная двусоставность. В числителе явлен загнивающий мир будущего. Как и в пьесе, человеческие отношения здесь выхолощены до предела, а души людей — что «души последних пиявок». Например, «нерегулярная жена» героя (эту роль в очередь играют Анна Дюкова и Василина Стрельникова) — зачехлённая в малиновое дама, будто запрограммированная на жеманство. Сам же Капитан — человек несмеющийся (и в прямом, и в том же контекстном, постмодернистском смысле). Он — воплощение топорной силы. Герой Виталия Коконова с последовательным, закоренелым упорством, следуя приказу, вглядывается в этот мир, надеясь рассмотреть в нем хоть что-то понятное.
Как истинный постмодернист, драматург прививает к своему тексту побеги множества произведений. Но полюса притяжений и отталкиваний все те же: Чехов и Шекспир. Хотя Чехов здесь «упрощается» до Шекспира. Даны цитаты из «Чайки» (например: «Я ничего не понял, если честно» — отклик «зрителя» на спектакль). Н о эта сцена у Чехова — аллюзия на гамлетовскую «Мышеловку». А значит, мы опять возвращаемся к истокам. Отсылки к английскому барду (не только к малоизвестному «Титу Андронику») пронизывают всю вставную пьесу. Например, проигрывается наоборот мотив из «Короля Лира». Безоговорочно преданные отцу сыновья пытаются открыть ему глаза на опасность, которая грозит извне, а он не верит.
Агенты Локального Бюро пытаются разгадать заговор Сверхразума.
Фото — Виктор Васильев
Титий из знаменателя — во многих смыслах двойник Капитана. Персонаж Алексея Титкова, то и дело бьющий себя в грудь, на которой нарос металлический панцирь, тоже закоренелый вояка. Но свойствами он все-таки чуть богаче. Несмотря на все страсти, мир обеих частей пьесы, как лед, холоден. Да, он чуть-чуть подогреваем любовью — но не как светилом, а как последней лампой накаливания, по недосмотру оставшейся гореть где-то на задворках империи; не замененной на энергосберегающую. Герои обеих частей в меру сил любят своих жен. Но, боги, как же скудны эти силы! В сквозной холодности, кажется, главная беда пьесы, переросшая в главную проблему спектакля. Мы упираемся в вопрос жанра. С одной стороны, заявлен трагический ход. Как известно из Нобелевской лекции Бродского, «в настоящей трагедии гибнет не герой, гибнет хор». Здесь роль хора, по всей видимости, выполняют «Люций, Папос, Микс, Бетон и еще 21 молодой красавец — сыновья Тития». На сцене сыновей пятеро (двадцать, разумеется, в уме). Все они одеты в точно такое же сизое хаки, как и Титий, все они внешне безмозглые голливудские герои, внутренне — герои античные. Готовые ринуться грудью на нож или вырвать себе глаза, чтобы доказать чистоту помыслов. Скажем в скобках: не драматические, а эпические герои — слишком безупречные, не раздираемые противоречиями. Все они гибнут, но их гибель происходит как-то вскользь. Не достаточно горько для трагедии, не достаточно смешно для черной комедии. (В финале, когда Капитан предлагает «нерегулярной жене» стать регулярной и целует ее, возникает еще элемент мелодраматизма. И повисает в дымном воздухе).
Даже предсмертные судороги вырвавшего себе глаза мальчика, которого мать пинками провожает в могилу, кажутся какими-то механическими. Слишком уж схематичны все персонажи. Слишком мало в них — в тех, кто будет жить через двести, триста лет — человеческого. И апогей этого схематизма — идея безупречности (она же идея гордыни). Титий теряет все даже не потому, что не способен усомниться в непогрешимости государственного устройства, а потому, что не может признаться себе, что сам допустил ошибку. Безупречность Тития, так же, как и безупречность его сыновей, несовместима с человечностью. И это обрекает зрителей на недостаточное подключение и сопереживание, на слишком рациональное, интеллектуальное восприятие спектакля.
Десять тысяч прорицателей.
Фото — Виктор Васильев
Я была на двух премьерных спектаклях, видела два состава. Но начну разговор с реплики миленькой старушки, которая на проверку оказалась распространительницей билетов. Я ничего не выдумала: ситуация до смешного напоминала спектакль.
Она, подобная Администратору-Убийце, спросила:
— Как вам?
— Мне кажется, что это очень важный для ТЮЗа спектакль.
— Но я ничего в нем не поняла! Я не знаю, как к этому относиться!
Страшно оказаться в шкуре Капитана сразу на выходе из зала. Но это — моя работа. Начала с истории создания пьесы, закончила объяснением, что это саморефлексия современного театра.
— Надо ли мне продавать билеты 10-11 классу?
Вопрос в лоб, не увильнешь. И я твердо ответила:
— Да. Конечно. Это именно то, что им нужно.
Хотя это был первый показ спектакля, и его смысл от меня ускользал. Почему костюмы а ля древняя Греция сменяются египетскими, почему Архитектон надевает то белый костюм, то жреческое одеяние, зачем Субурбий вдруг выходит в мундире под Наполеона? Возникало впечатление, что актеры существуют на сцене как в обычном спектакле в ТЮЗе, хотя пьеса Курочкина не предполагает такой манеры игры (внимание, я не имею в виду стопроцентно негативного слова «тюзятина» — это не про этот спектакль). Были люди, которые похоронили спектакль. Как показал второй показ — заживо.
Я дала верный ответ старушке — Администратору. На втором показе исчезло воспоминание о ТЮЗе, появилась жесткая ирония, которая оправдала все. Такое ощущение, что на первом показе просто не нашли пароля к запрограммированной изначально игре со штампами. На втором же актеры взломали эту игру, переживали пародийно или по-настоящему (в зависимости от ситуации) шекспировские страсти вполне убедительно, гротескно. Возникло даже сопереживание персонажам, которого, соглашусь с Асей Волошиной, не было в первый день, хотя пьеса и предполагает не сочувствие, а какой-никакой мыслительный процесс.
Хоть бы и первый, и второй состав не забывали пароль к этому спектаклю, знали бы наизусть. Рефлексия современного театра по поводу самого себя, причем с хорошим чувством юмора, дорогого стоит.
Зову всех в мае посмотреть спектакль: надеюсь, он будет так же жив, здоров и весел, как и во второй день премьеры.
Мне кажется, что авторы рассуждают о спектакле с точки зрения жанров и стилей, к которым он не имеет никакого отношения. Честное слово, смешно обвинять подчеркнуто карикатурных персонажей в плоскости и уж тем более в недостатке любви к женам. И нет ничего настораживающего в том, что режиссер идет вслед за автором и выстраивает спектакль по законам пьесы. Мне кажется, что достоинство постановки именно в том, что она позволила прозвучать тексту. «Лира», которого знаешь наизусть, можно и перекроить, а «Тития» Курочкина, которого ставят впервые, обкрадывать грех! Очень смешной, интеллектуальный, насыщенный реминисценциями и самоиронией текст и адекватное сценическое воплощение. Странно подетально разбирать намеренно нагроможденную кучу мусора. Да, древнегреческие костюмы сменяются египетскими, Субурбий неожиданно выходит в мундире Наполеона, а на заднем фоне в это время вообще прыгает огромная говорящая белка. Абсолютно осмысленный кич и стеб, не содержащий в себе никаких противоречий!
Не понимаю о каких таких «тюзовских мерках» говорят уважаемые авторы. Пожалуйста, расшифруйте это кодовое словосочетание, исходя из уважения к актерам, служащим в ТЮЗе, которые могут читать наш блог. Я была на втором показе и могу отвечать только за то, что увидела. Но актерский состав поменялся лишь отчасти и довольно сложно представить, что эта перемена так сильно повлияла на остальные точно созданные образы. Например, изворотливый, как червь, трусливый Субурбий (Р. Галиуллин) и «американский герой» Титий-Безупречный (А. Титков) – убедительные и умные работы. Особенно хочется подчеркнуть А. Веселова в роли врача-убийцы: смешной и гротескный персонаж, такой злодей из комикса, в огромных очках на пол лица и белом халате. Щурит глаза, скептически кривит губы и нервно потирает ладони, словно вынашивая в своей лаборатории план о завоевании мира. Поразила работа Ольги Белинской. Она играет жену/шута Тития (что одно и то же). В ироничном насквозь спектакле О. Белинская играет настоящее страдание и настоящую боль. Это выводит действие за рамки эстетики комикса, но парадоксальным образом не противоречит ей…
Стеб и кич на первом показе не всегда выглядели осмысленными, о чем я уже написала в комменте. В отличие от второго, который видела Оля.
Я думаю, что здесь дело не в разных составах. Заметно, что те, кто играет во всех, стали это делать чуть иначе. К примеру, на первом показе Архитектон в исполнении Николая Иванова говорил «космосА», а на втором — уже «кОсмосы».Это мелочь, конечно, но она говорит о том, что люди работали на спектаклем после премьеры, «подкрутили гайки». И машина заработала.
Дорогие молодые коллеги! Оборот «тюзовские мерки» не катит в применении к Дому на Семеновском плацу. Напоминаю. Этот театр на протяжении десятилетий справедливо славился спектаклями, в которых с ребенком, подростком, взрослым разговаривали всерьез. Не кондово, не плоско. Умно, иронично, забавно и ни на кого непохоже. Тюзятина выжигалась каленым. Многие живы, могут рассказать. Рассказать про то. что велосипеды, на которых ездили, не устарели. Режиссерская фантазия в лучших тюзовских спектаклях времен Корогодского, Диманта, молодых тогда Додина-Фильштинского выходила из всех возможных берегов. Кстати, и после катастрофы многое созданное не забывается. То есть – контекст крутой.
Я бы с удовольствием поверила Елене Вольгуст, но одно из самых страшных воспоминаний моего детства — спектакль в вышеупомянутом ТЮЗе, скучный, насквозь фальшивый, где и речи не было о разговоре с ребенком как со взрослым. Выжженная каленым тюзятина вернулась как ни в чем не бывало. Не вспомню уже названия спектакля, к сожалению. А славные времена Корогодского, Додина, Фильштинского и даже Праудина я уже не застала. Не каждый спектакль после них был на должном уровне, но это нормально, жизнь на месте не стоит.
ДИАЛОГ УЧИТЕЛЬНИЦЫ ЛИТЕРАТУРЫ С УЧЕНИКОМ 11-го класса
УЧИТЕЛЬНИЦА: Володя, ты прочувствовал дыхание современной пьесы?
ВОЛОДЯ: Само собой. Я же лучше всех в нашем классе сочинения пишу! (Напевает.)
Жил я, баба, много лет.
Видел, баба, белый свет.
А таких разумных слов
Не слыхал я от козлов.
УЧИТЕЛЬНИЦА: Владимир, ты издеваешься?
ВЛАДИМИР: Нет, я вспоминаю. Вы проблемный вопрос тогда, в детстве нам задавали: «Чему учит эта сказка, и какие мысли скрыты между строк?».
УЧИТЕЛЬНИЦА: Ты сейчас между строк кого козлом назвал?
ВЛАДИМИР: Это у меня затакт такой. Экспозиция.
УЧИТЕЛЬНИЦА: Ишь ты подишь ты! Экспозиция у него! Мы для чего всем классом в ТЮЗ на «Тития», как вы любите говорить, выдвинулись? И я, и директор наш, Артемий Евгеньевич, хотим понять про суть этого спектакля. И не можем.
ВЛАДИМИР: Понимаете, Валерия Львовна, как бы Вам объяснить? Могу через монти-пайтоновского «Грааля», через гиллиамовских «Барона Мюнхаузена» и «Воображариума доктора Парнаса» к «Битлджусу» Тима Бертона.
ВАЛЕРИЯ ЛЬВОВНА: Володя, я же по-хорошему, спрашиваю.
ВЛАДИМИР: О’кей! Тогда по-другому. Понимаете, Валерия Львовна, там вот персонаж один чем-то очень похож на нашего Артемия Евгеньича.
ВАЛЕРИЯ ЛЬВОВНА: На кого????
ВЛАДИМИР: Космический рейнджер, специалист по уничтожению всего, что умнее зажигалки. Помните его?
ВАЛЕРИЯ ЛЬВОВНА: Владимир, ты забываешься…
ВЛАДИМИР: Да он хороший, Вы не поняли. Просто, если бы наш Артемий Евгеньич, больше бы ходил по театрам, смотрел бы спектакли по шекспирам, тирсо де молинам, то и чувствовал бы, как человек. А он что? Кричит, как урыл бы нас, недоносков, дали бы ему волю.
ВАЛЕРИЯ ЛЬВОВНА: Не хами ты, Христа ради! А мне показалось, что в спектакле и над Шекспиром издеваются.
ВОЛОДЯ: Тут, Валерия Львовна, сложно все, надо вдумчиво к этой пьесе подходить, со всей филологической ответственностью. Разбираться. Со смыслами. А их — море. Вот, возьмем, к примеру, только одну линию. Шекспира, когда—то написавшего пьесу «Тит Андроник». Ее тогда ни в грош не ставили. До сих пор многие шекспироведы считают не им сочиненной. Они говорят, что даже незрелость молодого Шекспира не может объяснить такое нагромождение ужасов (четырнадцать убийств), дурной вкус и примитивную фантазию. А Элиот? Он же, вы разве не помните? — просто обозвал ее глупейшей! Современные критики метадраматической школы склонны считать многочисленные шекспировские ужасы своего рода аллегориями, символизирующими протест молодого драматурга против традиции «кровавой трагедии», основанной Марло и Кидом. Следите за мыслью, Валерия Львовна?
ВАЛЕРИЯ ЛЬВОВНА (рот приоткрыт): Не понимаю. Космический капитан после просмотра старинного сюжета начинает вроде чувствовать. И с женой сладилось.
ВЛАДИМИР: Ну, так драматург же смеется и над этим просветлением тоже.
ВАЛЕРИЯ ЛЬВОВНА (ошеломленно): Над просветлением?
ВЛАДИМИР: Да вообще над всем: над старой драмой, всеми империями, властителями, над собой и своими сочинениями, над театром этим гребанным.
ВАЛЕРИЯ ЛЬВОВНА: Володя, ты, при всей своей начитанности, приличиям-то соответствуй!
ВЛАДИМИР (вдохновенно): Валерия Львовна! Над нами он смеется, которые, как дураки, это все сначала смотрят, а потом обсуждают.
ВАЛЕРИЯ ЛЬВОВНА: А тебе тоже смешно?
ВЛАДИМИР (хитро прищурившись): Мне, Валерия Львовна, стремно.
Как жаль, что старые, исконно русские обороты речи становятся непривычными и редко употребляемыми, отсюда неточности — извините, Софья, разрешите, я Вас поправлю: можно оказаться «на ПОВЕРКУ», не «на проверку» кем-либо. К оборотам «иметь ввиду» вместо «иметь в виду» я уже привыкла — может, уже пора менять орфографию?
Извините, реплика в сторону…
Я правильно понял, что Елена Вольгуст вспоминает спектакль ТЮЗА «Открытый урок»? То есть, как бы в этом спектакле обсуждали премьеру, о которой идет речь?
Уважаемая простая зрительница! Есть такой прием, называется — «деконструкция фразеологизма». А дальше я просто молчу как рыба об лед)
СТАРОМУ ТЮЗОВЦУ
В первой реплике диалога мой привет-поклон спектаклю «Открытый урок». Не более того.
Уважаемая Софья! Да я, может быть, и поняла бы, что у Вас случилась «деконструкция фразеологизма» (простите, что я продемонстрировала свою полную неграмотность!), если бы Вы при этом «имели в виду»! Извините, такая изысканность Вашего стиля не была столь уж явной, но теперь и мне пора молчать как вышеозначенной рыбе, хотя это уже и не имеет никакой роли, и не играет никакого значения.
Максим Курочкин после премьеры 6-го апреля 2011 года (расшифровано с диктофона):
Я бы хотел сказать спасибо артистам. Я видел умных артистов. И я видел умных людей, которые их готовили, поддерживали, одевали, гримировали. Которые сделали все, чтобы они вышли в правильное пространство и были уверены в себе. Я понимаю, как им было нелегко. Потому что со стороны кажется: ну, ТЮЗ, да еще и в Питере… это вообще подозрение. Понимаете, масса каких-то предубеждений… с которыми я ехал, которых я боялся и которые у меня с первых секунд были сняты. Я понял, что собрались умные и талантливые люди для того, чтобы сделать что-то, чего раньше не было. Большое спасибо вам за то, что вы готовы работать с неизвестностью. Это значит, что вы очень сильные.
Наверное, счастье быть поставленным в Питере. Это интересно, факт биографии. Но для меня гораздо важнее было то, что я просто видел свою пьесу. И видел именно те слова, которые я писал. С тем контекстом, в котором я писал. Со следованиями тем ремаркам, которые я написал. Я видел режиссера, который «распаковывает» пьесу. Обращается с ней, как с чем-то, что существует как какая-то потенциальная возможность для чего-то еще. И он, режиссер, пытается с помощью этой пьесы решать какие-то другие вопросы. Вопросы, которые она не должна решать по праву рождения, понимаете. И это – огромное счастье. Это, к сожалению, редко. Редко.
Если даже у этой пьесы будет еще какая-то, более яркая постановка (в чем я не уверен), то я останусь признателен такому подходу и такой постановке Бориса, его отношению и его смелости. Потому что заставить людей поверить в это… нагромождение обстоятельств достаточно сложно.
Каждый раз в каждой новой пьесе ты пытаешься придумать другие законы и другие задачи. Да, эта пьеса была написана по случаю, но… можно по-другому, как-то по-другому посмотреть на это. Всю жизнь ты мечтаешь о чем-то, а потом предоставляется случай это получить. И ты по случаю делаешь что-то. И в тот раз случай с одной стороны заставлял что-то делать, а с другой – очень мешал делать. Это была такая сверхмотивация: Шекспир. А сверхмотивация опасна. Потому что понимаешь: счастье уже близко и ты практически его достиг… но… Да, там много отсылок к Шекспиру, это же не случайно, потому что он тебя волнует и вдруг тебе можно хотя бы попытаться к нему подойти, и взять пьесу «Титий Андроник» из которой ты пытаешься воровать без воровства, по-честному… Это настолько было счастливое предложение — эксперимент с Шекспиром, со стилем, что, конечно, я не справился, мне надо было сперва проиграть. То есть для того, чтобы просто дописать эту пьесу, мне надо было сначала завалить саму ситуацию, которая инспирировала ее написание.
Я очень рад, что Королевский Шекспировский театр и Ройял Корт затеяли тогда эту провокативную историю. Там задача была ни в чем себе не сдерживать. То есть можно было написать в списке действующих лиц: «Десять тысяч прорицателей», не мельчить.
И я рад, что Борис тоже следовал каким-то таким импульсам, идущим от текста. Ну, что это не скромная постановка. То есть понятно, что сделано все это скромными достаточно средствами, потому что они недорогие, они просто изобретательны… извините, я, наверное, чушь несу…
А какой драматург не будет рад постановке себя? Примеры приведите? Всегда довольны. Если слова все сказаны со сцены — уже хорошо. Они не бывают довольны только в случае сокращений. А когда недовольны — запрещают постановку. Только мнение автора как-то никогда роли не играет в оценке спектакля… Написал — умер, дальше не его дело.
Подумала: хорошо, что мы не можем записать по телефону Шекспира или Чехова…
А выступление Курочкина как-то напоминает обычное выступление на премьерном банкете… Молодцы — следовали ремаркам. Это сомнительный комплимент спектаклю для меня, спектакля не видевшей. Надеюсь, посмотрю и выскажусь позже.
«А какой драматург не будет рад постановке себя? Примеры приведите? Всегда довольны».
Ну… многие, мне кажется. Очень многие. Я не так много знаю драматургов, правда. Но точно: Михаил Дурненков не был рад недавней петербургской постановке «Самого легкого способа бросить курить».
Да и Чехов тоже не особо радовался некоторым постановкам, если верить литературе.
С Шекспиром, как Вы понимаете, вообще туманная история.
И в данном случае, с «ТБ», важен сам прецедент первой постановки драматурга Курочкина, автора из «новой драмы», на большой сцене в городе Петербурге.
Да, постановки совр. драматургии на большой сцене у нас были (пару раз).
Но не столь сложносочиненных текстов, не столь насыщенных, как бы «обманных» с виду. Как бы трешевых и в то же время исполненных пафоса (тоже, возможно, обманного).
Недаром многим хорошим режиссерам эта пьеса нравится, а ставить никто не спешит.
И важно: в этой постановке Павловича текст драматурга был оставлен целиком, с одним, незначительным изменением.
А текст здесь (сплав юмора, иронии, культурных аллюзий и пр.) важно слышать. Слышать хоть одну составляющую этого текста. Чтобы хотя бы улыбаться, слушая. Потому что смешно написано у Курочкина, остроумно.
И в том, что этот текст было слышно в дни премьеры — удача.
В него же еще никто не вслушивался, никто не открывал.
Именно об этом говорит Курочкин.
Говорит, что пьесу не легко расслышать («заставить людей поверить в это… нагромождение обстоятельств достаточно сложно» — и это правда), однако, мы расслышали — это важно.
В том, что ТЮЗ и режиссер — первопроходцы этой пьесы, я вижу главную
удачу, главную цель постановки.
Может быть, это вообще историческое событие. То, что механизм был запущен.
Может быть, ее теперь будут ставить, пытаться подобрать ключи.
Мне кажется, к этой пьесе есть целая связка ключей. Очень пьеса не однозначная.
Мне бы хотелось посмотреть спектакли по этой пьесе у других режиссеров. Мне это интересно.
А драматург Курочкин никого в своем комментарии не перехвалил, никому не польстил — ни себе, ни режиссеру, ни актерам. Скромно ответил.
Не могу взять в толк особенность прецедента. Ну, приглянулась пьеса и худруку ТЮЗа, и директор нашел денежки на разнообразные сценографические изыски -конструкции, и режиссер обнаружил ключи –отмычки для прочтения.
Но не могу не учитывать контекст, не могу не вспоминать.
Прецедент, причем силы неимоверной, случался в те далекие времена, когда новое слово пробивалось на сцену не просто с боем. Кровью харкали!
Первая постановка в стране на сцене ТЮЗа спектакля «Будь здоров, школяр» Булата Окуджавы, первая постановка на этой сцене «Радуги зимой» Михаила Рощина, «Трень-брень» Радия Погодина.
Не велели ставить, ставили поперек железобетонную стену.
И то, что все равно наперекор властям, цензуре и хрен знает каким тупарям, заведующим культурой, эти произведения обрели тогда жизнь, и было настоящим ПРОРЫВОМ. Я просто еще раз про контекст, который не могу не учитывать.
Здесь, как мне кажется, мы в ситуации нормальной, штатной. Безо всякой экстраординарности и исторического события.
Сценический текст обгоняет пьесу Курочкина. Режиссер не обходит тюзовские очевидности в сюжете, плохо сочетающиеся в пьесе с филологическими претензиями. Но главное, возникает специфическая ирония, свойственная театру Бориса Павловича, известная по его петербургским и вятским (кировским) опусам.
Социальный месседж очевиден. Он парадоксально тем убедительнее, чем более уравновешен яркостью сценической ткани, вплоть до клоунады — не дежурно-детской, а желчной (у Субурбия — Р. Галиуллина) и горькой (у Порк, жены Тития — Е. Прилепской).
Спектакль о праве человека на свою жизнь. У театра получилось показать, что это не банальность, а проблема, которую нужно личностно ощутить — как смог этот новый Слай, немудрящий Капитан (В. Кононов).
Уважаемая простая зрительница! Я не хотела написать обидный для вас ответ, а словосочетание «молчу как рыба об лед» использовала в качестве примера деконструкции фразеологизма. «Иметь в виду» — действительно, ошибка, опечатка. Как хорошо, что она всего одна. Спасибо за то, что помогаете мне совершенствовать свой стиль (это не ирония)
Надежда Александровна, как всегда, великолепна в своей краткости. Очень точно про особенности пьесы.
Мне думается, истина — где-то посередине, между подробной рецензией Аси Волошиной и уморительной сценкой Елены Вольгуст. Возможно, и сам автор пьесы не наделял свой текст столькими смыслами, сколько их углядела А. Волошина. А после прочтения вышеупомянутой сценки невозможно не согласиться с Е. Вольгуст и не сказать: Take it easy.
Мне было очень интересно смотреть этот спектакль (несмотря на довольно сильное «провисание» действия в его первой трети). И, очутившись здесь «к шапочному разбору», все таки хочется о впечатлениях просто по пунктам:
— пьесу читала перед просмотром, но именно в зале поняла, до чего же этот текст хорошо написан!
— порадовала ироническая атмосфера, по-хорошему ироническая, не ограниченная поверхностным слоем стёба, который тоже вполне состоятелен (взять хотя бы эту пресловутую белочку, приветик чудному ролику минздрава и давешним черным кроликам — в одной меховой шкурке)))
— порадовало наличие отчетливого и недидактичного мессиджа, который можно трактовать достаточно широко, но несомненно гуманистически. Например — необходимость искусства, как института создающего героев, идентифицируясь с которыми человек идет к самопознанию (кто возьмется утверждать, что проблема героя не актуальна?)
— распределение ролей тоже не могло не порадовать.
— и еще была весьма твердая уверенность в том, что этот спектакль найдет своего зрителя, и может стать вполне кассовым. При соблюдении определенных административных условий, разумеется — если дадут разыграться и проч. — когда он там, в следующий раз в афише???
Надо бы ребенка отправить посмотреть…
Ходила на спектакль с приятельницей, она-педагог. Не буду писать в «высоком » стиле. Наше человеческое мнение:
Низкий поклон актерам, да и только.
Для получения поверхностных эмоций, которые вызывает данный спектакль, есть интернет, ТV и др., но ТЕАТР……
Очень жаль…..
Караул!!!
Спектакль ….нет, капустник с претензией на философию.Ни о чем. Ни одна идея не доработана.»Белочка» ассоциируется с состоянием драматурга, «слепой»… с состоянием режиссера… Печально.
Сейчас совсем нет возможности писать сколько-нибудь подробно — извините, цейтнот. Не получится ни привести аргументы, ни описать впечатления от увиденного. Скажу коротко: хороший спектакль. Режиссерски продуманный до мелочей, выстроенный, умный. Не знаю, как было на премьере, но сегодня актеры играли здорово, с тонким пониманием жанра, чувствуя стиль, транслируя месседж. Спектакль и смешит, и волнует, и заставляет думать — такое редко встретишь сегодня, господа! Борис Павлович вложил в «Тития Безупречного» свое владение профессией и свою ненаигранную человеческую боль — этих двух составляющих хватило, чтобы увлечь артистов таким странным, непривычным материалом и сделать с ними отличную работу. А сценография какая!.. Просто радость, театральная радость.
И, думаю, если ТЮЗ не прошляпит возможность привлечь в свой зал молодых, да и не только молодых — любых нестандартно мыслящих людей, сделает правильную рекламу, найдет интеллектуальную, незашоренную публику — которая несомненно есть в городе, этот спектакль может стать популярным.