«Город-герой».
Новая сцена Александринского театра.
Авторы Екатерина Бондаренко, Марат Гацалов, Татьяна Рахманова.
Летним теплым вечером с ним можно сойти с ума. Он не дает к себе привыкнуть, как изощренный любовник. Он смотрит нервным своим огромным серым глазом, молчит, улыбается, обнимает небом, желтоватыми облаками, гранитом, конями, львами, домами, рекой — обнимает всем своим прекрасным существом, а ты, в ощущении абсолютного счастья, шепчешь ему, именно шепчешь, потому что ему нельзя ничего по-южному кричать, он же нордический:)): «Люблю тебя навсегда…»
Простите за лирику среднейшей словесной руки, но именно так думалось мне о Петербурге 21 июня вечером, на Фонтанке, по дороге к Новой сцене Александринского театра.
…Дорогие книжки, дорогой алкоголь, кофе и свежевыжатый сок, удобные кресла ожидания — в вестибюле респектабельный, приветствуемый мною комфорт.
Юные служители, проверяя билеты, просят зрителя на отдельной бумажке оставить номер мобильника. Зрителей всего сорок. Сорок раз не сложно повторить, что впереди — интерактив, а включенный гаджет — участник действия. Не знаю, все ли доверили императорскому театру «телефонов своих номера». Не стану ворчать про внедрение в тайну персональных данных. Но мы же не на Западе. Российская душа — нараспашку! 🙂
Проводили нас в маленькую неосвещенную комнатку. Она где-то там, совсем высоко находится. В черном-черном пространстве расселись сорок человек. Таинственно. Но сразу душно. Две молодые девушки от театра тихими голосами попросили следить за приходящими sms. И читать их вслух!
Зритель покорился. Смешная электронная разноголосица замурлыкала на разную свою гаджетову мощность.
Кто-то свыше уберег от такого, например, возможного рингтона: «Саня-Саня, Сашок, за тебя, корешок…»
Комнату вслед sms’кам заполнили голоса. Не актерские. Наши. Речь отчетливая и не очень. Интонация взволнованная или равнодушная. Произношение петербургское или с говорком. Экраны включенных телефонов чуть-чуть освещали лица, вернее головы, склоненные к ним. Читали иногда без пауз, стройно, один за другим. Будто прошли репетиционный процесс. Но часто с паузами. Причем большими.
Что читали? Короткие, выборочные реплики, написанные в блокадном Ленинграде.
Создатели акции/перформaнса/некоего, может быть, нового жанра «нечто» изучили книгу Владимира Пянкевича «Декорации войны: Блокадный Ленинград в восприятии горожан», разложили на короткие цитаты и попросили озвучить. Нас, не артистов. Публику. Драматургическая мысль проста: от первых, еще не страшных, дней начала блокады до катастрофы. До горы трупов…
Сорок человек, сорок минут интерактива. Сорок ли было sms? Не знаю.
Моему голосу выпало прочитать три. Эти:
«На улицах больше не горят фонари. Окна домов не отражаются в каналах. Автомобили имеют только два рыбьих глаза, тускло освещающих асфальт перед колесами».
«На Советском проспекте мне показались какие-то фантастические ветви деревьев. Подошла ближе — погнутые железные балки. В Кирпичном переулке в 3-м этаже дом, вернее угол, пострадал сверху донизу, и все этажи открыты, как на постановках Мейерхольда. Над погнутой кроватью на стене висит скромное маленькое зеркало».
«Не люблю я Ленинград. И вот парадокс: наряду со всеми, я его защищал. В это время, когда он был окружен, когда немцы пытались удушить его голодом и уничтожить снарядами, — в это время он мне был дорог, мне и всем ленинградцам, которые тем или иным способом сражались за его свободу».
Казалось бы, каждое входящее сообщение призвано… обжечь. Или, по крайней мере, сильно оцарапать.
Нет! Не случилось. Зритель сосредотачивается не на смысле полученного текста, а на том, чтобы суметь его достойно прочитать. Сидящий рядом напряженно ждет своего «выхода» и не вполне слышит то, что уже сказал сосед.
Город-мученик остается там, в своем и только своем страшном времени, один на один со страшной судьбой.
Без нас сегодняшних. Сытых. С нокиями, самсунгами, айфонами.
Финальную sms венчает распахнутая штора. И освещенная белой ночью дверь. На ней надпись «Выход».
Зритель выходит. На крышу Новой сцены Александринского театра. Комфортабельную. Ухоженную.
Воздух. Зритель смотрит с верхотуры на Фонтанку. Он закуривает, хоть и нельзя, говорит, что чего-то не случилось главного с этим интерактивом, спрашивает недоуменно: «А что, в сущности, это было?», скромно высказывает желание видеть не себя в искусстве, а профессиональных артистов.
А Фонтанка улыбается летней своей улыбкой. Зимой она улыбнется уголками льда.
Кто-то сказал: «А я сохраню эти sms».
И я их сохраню…
Вот вам и смысл. Мне он дорог.
Описание прекрасное!!!!!! Но что это было????Что за действо за счет зрителей???Это не мой театр, это вообще не театр!!!А что это?????
Большое спасибо! Было крайне любопытно прочитать об этом опыте от непосредственного участника.
Мне (как описано) такой спектакль понравился
Прекрасный текст. Но заставляет задуматься о насилии интерактивности над зрителем и добровольности на насилие со стороны жертвы.
Ольге Быковой. Непосредственный участник был бы крайне смущен, помещенный в пространство сцены Мариинского театра в минуты балета))
Во всех остальных драматических случаях — 100% раскованность. Не вопрос. стихи, проза, басня. С листа. Не хуже многих со спец.образованием.
Другое дело, что театр не учитывает ту публику, которая не ловит кайф от публичной вербальной ипостаси. Не учитывает людей стеснительных, тихих, не способных возвысить голос… Для которых вслух что-то сказать при чужих!, да еще в театральном пространстве — конец света. Правда!
Вот и возникали паузы. Кто-то, естественно, манкировал. Получал, но молчал.
На старшеклассниках хорошо бы сыграть. Не боясь их реакций, лишенных трепетности. Посмотреть, что получится. Причем на разных залах: одних детей подготовить, а других — нет.Дети должны быть одного при этом «поля ягоды»)))
Я написала о «Городе-герое» в обзоре петербургских премьер, связанных с темой блокады Ленинграда. Статья выйдет в ближайшем номере «ПТЖ», он уже в типографии. Для меня этот час, проведенный в темноте, когда мы по очереди читали присланные нам эсэмэски, оказался очень важным. Собирая материал для статьи, и вообще — собирая номер, посвященный войне в театре, я посмотрела много спектаклей о Великой Отечественной. И среди них этот перформанс — один из самых сильных. И самый… Как бы сказать… Отдельный. Стоящий особняком.
В документальной пьесе Т. Рахмановой и Е. Бондаренко монтаж «реплик» сделан так, что план постоянно меняется – с общего на крупный, потом опять панорама. Очень конкретные, частные заметки о жизни в осажденном городе, о блокадном быте, о том, что ели, где брали воду, как хоронили умерших ленинградцы, соседствуют с обобщенными наблюдениями, иногда совершенно неожиданными. Например, я до сих пор не сталкивалась с размышлениями о том, как красив был Ленинград в ту жуткую пору, а сейчас расслышала, что на эту особенность обращали внимание блокадники. Город был нереально пустым (ни людей, ни транспорта), и благодаря безлюдью, отсутствию привычного электрического освещения словно обнажился весь изначальный план «умышленного» города. Классическая архитектура представала еще более совершенной, поскольку ее «строгий стройный вид» служил фоном для хаоса и разрухи.
Ленинградцы взаимодействовали с городом не отстраненно, а весьма тесно. Все городские расстояния тогда оказывались заново физически освоенными – ведь люди передвигались пешком, чуть ли не ползком. Тяжелые двери, высокие ступени полуразрушенных лестниц – все становилось препятствием, которое надо было физически преодолевать. В кромешной тьме надо было ходить по памяти, улицы оказывались лабиринтом, в котором шли почти на ощупь, вытянув руки, трогая стены. Мне кажется, одно из явных достоинств перформанса «Город- герой» как раз в попытке сделать таким же конкретным, плотным наш контакт с темой: она нас по-настоящему (не метафорически) трогала.
И еще, я думаю, этот способ соединения блокадной (военной) темы и зрителя надо «применить» к подростковой аудитории. Сегодня «уроки мужества», лекции и даже, я боюсь, обычные сюжетные спектакли о войне слабо действуют на совершенно в ином мире родившихся и живущих юных людей. А вот такое взаимодействие через их самый главный канал связи – через любимый гаджет, который детям как родной – может стать событием. Отстраненная информация превратится в эмоциональный, лично пережитый опыт.
…………………….И, да, конечно, я сохранила эсэмэски в телефоне. Я не могу их стереть.
Великолепно! И текст Елены и задумка Авторов. Я, читая sms в тексте, сам на секунду стал частью спектакля. И не только спектакля. Каждое слово эхом отдалось где-то внутри меня, гулким таким звуком. Спасибо!
Добрый день! Елене Вольгуст. Большое спасибо за ответ. Лично я считаю непосредственным участником события любого зрителя, сидящего в кресле зрительного зала, даже если он проспал весь спектакль. Потому что без зрителей спектакль – не спектакль.
Что касается интерактивности, то публика сейчас меняется в эту сторону. И театр на это реагирует таким способом. Подобный опыт может нравится не всем, но так со многими спектаклями случается, что мнения резко расходятся. Что касается старшеклассников, то многие из них регулярно проделывают похожее в школе во время празднования знаменательных дат. Просто там у них не гаджеты, а клочки бумаги и другое отношение к происходящему, как к чему-то школьному.
Похожий опыт был у нас недавно и на экскурсии в Музее Блока, посвящённой 100-летию встречи Блока с Есениным. Экскурсанты прошли в квартиру поэта чёрным ходом, так как когда-то шёл в неё Есенин. Потом каждый неожиданно получил по листочку со стихотворением и читал вслух, как делал это когда-то Есенин у Блока. Тоже у многих было смущение, но все читали с желанием прочесть. Я была просто счастлива, что так случилось.
Евгении Тропп. Ещё известно, что в блокадном городе многие вели дневники, даже те, кто никогда этого не делал. И многие писали стихи. Возможно, что под влиянием Берггольц, которую часто можно было слышать по радио. Мне это кажется парадоксом, что в атмосфере блокады было что-то поэтическое. Но это так.
Ольге Быковой. Ольга,то, что в блокадном городе многие вели дневники не «еще известно», как Вы пишите, а известно хорошо. И давно.)) Недавно ко мне попал толстенный дневник известного архитектора. Идеальным почерком. Много-много тетрадей…