«Волнение». И. Вырыпаев.
БДТ им. Г. А. Товстоногова.
Режиссер Иван Вырыпаев, художник Анна Мет.

Волнение. Конечно, волнение.

Встреча «внетекстовой» Алисы Бруновны Фрейндлих с мастером ритмизированного текстового потока Иваном Вырыпаевым — волнение. Для Фрейндлих слова и буквы всегда были менее важны, чем звуки, внутренние шепоты, растянутая или спрессованная интонация и характерные взмахи кистей рук. А Вырыпаев (несомненно, самый крупный российский драматург начавшегося ХХI века) писал и пишет именно текст, выверенную ритмо-драматическую словесную партитуру, поток, где важны рефрены, лейттемы, иронические виражи и темп-темп-темп.

Волнение. Как встретятся человеческая мелодия Фрейндлих и философическая музыка Вырыпаева? Исполнительница вырыпаевской музыки (да он еще в данном случае и режиссер) Алиса Бруновна Фрейндлих всегда осваивала текст, перелицовывая его, подкладывая реплики под собственную внутреннюю логику и органику, дробя гладь запинками, заиканиями, повторами, синкопами, а пьесы Вырыпаева не терпят остановок и проборматываний. Волнение…

А. Фрейндлих (Улья Рихте), Р. Насыров (Кшиштоф Зелинский). Фото из архива театра

Фрейндлих никогда не была релятивистом, в ее ролях всегда есть абсолютная определенность, присвоенность, обоснованность каждой реакции знанием реальности и человека. Вырыпаев, напротив, всегда пишет о том, что человек не знает и не может знать ничего и никогда, в том числе себя. Он размышляет на бумаге, ни к чему, в общем, не приходя, а только плывя в потоке того или иного волнения. Он плывет, выговаривая с многочисленными повторами на бумаге то, что волнует его сейчас, пишет текст как процесс собственного мышления, крутит его как бесконечную мантру, и неясно, что тут важнее — сама мысль или ее словесная и ритмическая аранжировка. В недавней «Иранской конференции» Вырыпаев разделил собственные раздумья о путях христианско-исламского мира на несколько голосов и провел конференцию внутри своего сознания, придя лишь к немудреной истине о победе любви надо всем остальным, но дав точки зрения оппонентов этой догмы. В «Волнении» занялся собой — то есть, писателем/драматургом/поэтом и его миром, тоже приходя к финальному выводу о том, что волнение — это любовь. Правда, до этого в ироничных ремарках, звучащих в БДТ голосом Андрея Феськова, «волнение» возникнет в разных вариациях и коннотациях: волнение ощущал нацистский офицер, отправлявший людей в печи, волнение ощущал католический священник, насиловавший детей… По Вырыпаеву, надо дать весь спектр смыслов, чтобы приблизиться к сути понятия. Хотя бы декларативно.

Они оба, в общем, поэты, но поэты разных направлений: классическая вибрирующая лирика Фрейндлих и буддистские псалмы Вырыпаева — не одно и то же. Как встретятся? Волнение…

Ну, и Фрейндлих всегда искренна, а Вырыпаев — искренний мистификатор. И именно такую героиню, творца-мистификатора и мифотворца, то есть, самого себя в юбке (да даже и не в юбке, а в светлых брючках), он помещает в центр новой пьесы «Волнение». Ее зовут Улья Рихте, к ней за интервью приходит польский журналист-гей и либерал, тайно желающий переехать из консервативно-католической Польши в Америку, а явно — желающий откровенного интервью, о котором он договорился за год, поскольку ее предпоследняя книга посвящена Польше.

А. Фрейндлих (Улья Рихте), В. Реутов (Майкл). Фото из архива театра

Спектаклю Вырыпаев предпосылает эпиграф из «Диалектики мифа» А. Ф. Лосева. Не процитирую точно, у Лосева много модификаций, но что-то вроде «Миф — необходимейшая — прямо нужно сказать, трансцендентально-необходимая — категория мысли и жизни; и в нем нет ровно ничего случайного, ненужного, произвольного, выдуманного или фантастического. Это — подлинная и максимально конкретная реальность».

Когда-то Ася Волошина, предприняв мистифицированное исследование творчества Вырыпаева, опубликовала от имени неких психолингвистов рейтинг ценностей Ивана Вырыпаева:

1. Любовь.
2. Юмор.
3. Красота.
4. Главное.
5. Кислород.
6. Совесть.
7. Ответственность.
8. Что-то еще.
9. Ощущать (в значении: ощущать п. 1–8).

В «Волнении», пожалуй, играют п. 8–9, хотя поначалу оно производит впечатление просто хорошо сделанной пьесы-расследования. «Волнение» все время что-то напоминает, действие напрягается опасными поворотами. Ну, есть же масса каких-то пьес, где к старой и исключительно зарубежной даме-интеллектуалке с обязательной седой стрижкой/укладкой приходит корреспондент? Ведь есть много сюжетов, где выясняются подробности ее жизни, а она сама обязательно должна быть элегантной леди с эксцентрической повадкой, причем фоном непременно служит джаз пьяно, и за окном светятся рекламные огни Нью-Йорка?

Они и светятся за огромными рамами просторного лофта, где суетятся литературный агент Стив (Дмитрий Воробьев) и дочь Ульи Натали (не очень понятно, зачем для этой несложной роли БДТ понадобилась прекрасная, но александринская Юлия Марченко). Есть еще фотограф в желтой шапочке Майкл (Василий Реутов). Все они в волнении, о чем нам сообщает голос Андрея Феськова. Он мог бы сообщить также о наличии вудиалленовской атмосферы в доме Ульи Рихте и спектакле Ивана Вырыпаева, но не делает этого. Очевидно — волнение…

«На территории США запретных тем нет, есть только нежелательные», поэтому Стив и Натали заклинают журналиста Кшиштофа Зелинкого (Рустам Насыров) «идти по правильному пути» и не касаться трех тем: не вспоминать, что Улья родилась в Кракове и имеет польские корни, не касаться ее немецкого отца и не спрашивать, почему ее обвиняли в антисемитизме после романа «Кровь», не дав в итоге Нобелевскую премию.

А. Фрейндлих (Улья Рихте), Д. Воробьев (Стив Ракун), Р. Насыров (Кшиштоф Зелинский). Фото из архива театра

«Идти по правильному пути» захочет и Улья, но, идя о нему, мы так и не узнаем точно, была ли ее мать, польская еврейка, изнасилована нацистским офицером или добровольно предала свой народ, родив от фашиста дочь. Мы не узнаем также, была ли ее мать польской еврейкой или там только какая-то капля далеких предков, мы не узнаем, разбилась ли мать, выйдя из лагеря, о столб, продемонстрировав невозможность жить, или дожила в Кракове до глубокой старости, как написано в Википедии… Ну и так далее. Улья плетет сюжеты, выдавая их за эксклюзивное интервью, но нет уверенности, что она не сочиняет новый роман. Впрочем, конечно, сочиняет и признается в этом. Но кто тогда сочинил Википедию? Впрочем, и это неважно: когда Улья «пойдет пописать», Стив и Натали принудят Кшштофа вообще стереть запись. И ничего страшного. Ведь понятно: Улья манипулирует правдой факта, провоцируя и эпатируя окружающих и приближаясь лишь к декларации истины: волнение — это любовь.

Достаточно бесполезно, идя по «правильному пути», пересказывать интеллектуально-парадоксальные диалоги, а также иронические ремарки, звучащие голосом Андрея Феськова. Особенно часто тут повторяется «хокку» про цветок, который, распускаясь, посылает в мир сигнал… Надо думать, это косвенный намек на структуру драматического действия: истина все время готова распуститься, готова, кажется, раскрыться и Улья, но… Только некий сигнал. Максимально конкретной реальностью является исключительно миф. Цветок всегда остается бутоном.

Был когда-то спектакль «Милый лжец». Пьеса Дж. Килти не предполагала ничего, кроме чтения писем Бернарда Шоу и актрисы Патрик Кэмпбелл. И в разных театрах хорошие актеры сидели в креслах и разговаривали. Их было интересно слушать, следить за парадоксами интеллектуального поединка. Так бывает. Спектакль Вырыпаева, мягко говоря, не грешит режиссерской активностью, режиссура присутствует там минимально, актеры разведены по мизансценам и существуют типажно: собственно, они только свита, хорошо играющая королеву, свита эта обозначает прагматический мир устоев, Улья — абсолютную свободу, журналист Кшиштоф пребывает во внутреннем волнении, барахтаясь между этими берегами.

А. Фрейндлих (Улья Рихте). Фото из архива театра

Я видела самый первый спектакль, очевидно содержащий явное волнение Алисы Фрейндлих. Накануне своего 85-летия она отважно предприняла это сценическое путешествие в современную драматургию с горами и тоннами слов. Великую писательницу, любившую молодых сексуальных партнеров (одного, может быть, подтолкнула вывалиться в окно, потому что там была высота, и, падая вниз, он одновременно взлетал вверх — не правда ли это забавно?), употреблявшую ЛСД, изрекающую парадоксальные вещи о национальной идентичности и Холокосте, Фрейндлих играет легко. Играет как характерную роль, выключив всенародно известное собственное обаяние и во всех смыслах «надев парик» (чего не случалось, кажется, со времен Малыша и Марии-Антуанетты). Это не ее собственная исповедь (на что претендовала, и, с моей точки зрения, достаточно неточно и безосновательно, «Алиса»), это именно роль, и фриковатая Улья даже наделена особой манерой речи. Конечно, интонации самой Фрейндлих порой пробивают скорлупу характерности, но это до поры: все мы прекрасно знаем, что Алису Бруновну надо смотреть, начиная с десятого спектакля, когда она обживет все закоулки сцены и роли. Но и сейчас разговор о свободе она ведет свободно и даже озорно, иногда подглядывая в ноутбук, стоящий на столике: вроде бы наклоняется за сигаретой и зажигалкой, а на самом деле подглядывает текст, волнуется. Но делает это она так грациозно и отвязно, что глаз от нее не оторвать (тоже мне, новость). И это вполне в духе Ульи, которой можно все. Она — милый лжец, мистификатор, искажающий реальность по пути к поэтической истине.

И испытываешь в зале волнение. Которое — любовь.