К. Гоцци «Ворон».
МДТ — Театр Европы.
Режиссер Григорий Дитятковский, художник Эмиль Капелюш

Григорий Дитятковский уже трижды ставил Гоцци («Счастливые нищие», «Король-олень», «Зелёная птичка»). Режиссёр, конечно, любит и глубоко понимает эту шутливую, запутанную и стильную мифологию. У фьябы Гоцци почти античные измерения: наивные герои пытаются выпутаться из злоключений непонятной, необъяснимой судьбы. Обычной, жизненной, психологической логикой не объясняются ни заговоры тёмных сил, ни направление воли героев. Здесь в качестве подарка преподносится такой заговоренный конь, который заведомо убьет всадника, такой сокол, который выклюет ему глаза.

Сцена из спектакля.
Фото — из архива театра

Режиссёр, сценограф Эмиль Капелюш, хореограф Сергей Грицай, художник по костюмам Яна Глушанок сочиняли нереальную, магическую среду действия. У «берега моря» не существующей Фраттамброзы «сад» из бамбука (не настоящего, синего!), на фоне нейтральной черной пустоты, в «море» пустые деревянные дуги, изображающие ладьи. Вся остальная «натура» производится слугами просцениума. Например, губительного «коня» они изображают с помощью нескольких шестов своими движениями. Они же представляют земные бури, небесные явления. Единственный конструктивный элемент «дворца» — золотая панель с магической клинописью и мистическими схемами, рядом — проем в синее никуда. В невремени/непространстве злой маг Норандо (в свою очередь, исполняющий чужую губительную волю) появляется в виде мумии, у которой видеопроекция «лица», а в то же время, с другой стороны, выходит тот же «живой» Норандо (Михил Самочко), с тем же лицом. Тут двойники и видения — на своем месте.

Стилистически в эту игру идеально входят слуги просцениума — Игорь Гоппиков, Алексей Козлов, Данил Мухин, Данила Шевченко. Их нет, и они есть, духи и силы, собственно совершающие действие, то, что творится с действующими лицами помимо их воли и понимания. Это очень хорошо поставлено, протанцовано, сыграно, физически активно и в то же самое время как будто совершенно незаметно.

Сцена из спектакля.
Фото — из архива театра

С другим «классом» персонажей, с четырьмя масками, всё сложнее. Гоцци недаром не назвал их конкретными именами и не придал им конкретных жизненных связей с главными лицами драмы. Это у автора, скорее, духи, четыре разные стихии, эмоциональные и игровые, чем люди, они вне человеческой среды, хотя в кого-то как-то иногда воплощаются и людьми (с людьми) играют, они в сюжете и над сюжетом, в него вмешиваются, но главное, его комментируют, «отстраняют», пытаются тащить его в свою стихию. Это сложные, главные, философские роли, важнее персонажей-«людей». Их в МДТ сильно сократили и решили изобразить ярко характерно. Один, добрый дух, Панталоне (Адриан Ростовский), трогательный, как диккенсовский старичок. Тарталья с очевидным грузинским акцентом (Олег Гаянов), и Труффальдино (Владимир Артёмов) с комичным дефектом речи, в общем, ограничиваются функцией репризного аккомпанемента действию. Все трое представлены слишком реально, в житейском плане, жанрово, тяжеловато, слишком сочно, а главное, без связи с философией всей драмы в целом. Пожалуй, только Олег Рязанцев — Леандро, печальный клоун из феллиниевского кино, нездешний и странный, мог бы поработать на философский план спектакля, но роль сокращена до минимума.

Самая сложная задача для театра — в том, как сыграть людей как бы «земных», но которые в этой истории всё-таки совсем не так действуют, как люди в жизни, у них другая посвященность идее, другая самоотверженность, другая идея пути, другое самоотречение, другая страсть. Всё другое. Идеальное, преувеличенное. Архетипическое. Только внешне — очень даже человеческое. Конечно, Дитятковский всё это прекрасно понимает. Он явно хочет добиться двуплановости существования. Чтобы было человеческое и сверхреальное, психологическое и масочное. Патетическое и ироническое. Обязательно — ироническое, потому что, по смыслу пьесы, вся путаница человеческой жизни, до последнего момента — сплошное заблуждение.

Сцена из спектакля.
Фото — из архива театра

Молодая актриса Полина Приходько, видимо, особенно внимательная к советам режиссёра сделала очень жестко стилизованную роль Армиллы. Только плоскостные позы. Только неподвижное лицо-маска. Только патетическая декламация. Понятно, что в этом было стремление к иронии над персонажем, но актриса из-за маски не «высовывалась», а в роли больше ничего не было, и сложное отношение к этому родиться не могло. Я думаю, это упрощённый подход к «масочному» способу игры. Подход — распространённый. Почему-то считается, что «масочно» надо играть плоско и однозначно, примитивнее, чем «психологически». С точки зрения истории театра это неверно. Вот Мейерхольд считал, что в отличие от единичной персональности реалистического образа, маска предполагает «бесконечно большое количество различных видоизменений, оттенков», «очаровательную игру света и тени», игру ракурсами, уровнями, отражениями вечного человеческого типа, и обязательную двойственность актёр-маска-актёр-маска…

И Владимир Селезнёв, и Алексей Морозов, играющие роковых братьев Миллона и Дженнаро, явно пытаются найти этот сложный способ игры. Вообще-то, у Селезнева есть удачный опыт роли Перлимплина, очень сложной, стильной и совсем не бытовой, но он решил им не пользоваться. Здесь актёры пытаются расколоть прямолинейную патетическую зашоренность своих персонажей (над ней и в пьесе Гоцци издевается, конечно) преувеличением внутренних переживаний. На спектакле 1-го июня это вышло, по-моему, довольно однообразно и тяжеловато. Помогла бы игра актёра с маской, с её сложностью, серьёзностью, абсурдностью, необходимо удивление актёра перед странным и загадочным, трогательным и идиотским поведением персонажа…

Если говорить о сквозном драматическом напряжении спектакля, на первый план вышел мотив, в общем, имеющийся в пьесе. Герои встают перед выбором: погубить себя или родного человека, долго топчутся в переживаниях и передают следующему (Норандо — Дженнаро — Миллону — Армилле — опять Норандо) неразрешимую ситуацию выбора. Но выбор не в их воле.