К. Гоцци «Ворон».
МДТ — Театр Европы.
Режиссер Григорий Дитятковский, художник Эмиль Капелюш
Григорий Дитятковский уже трижды ставил Гоцци («Счастливые нищие», «Король-олень», «Зелёная птичка»). Режиссёр, конечно, любит и глубоко понимает эту шутливую, запутанную и стильную мифологию. У фьябы Гоцци почти античные измерения: наивные герои пытаются выпутаться из злоключений непонятной, необъяснимой судьбы. Обычной, жизненной, психологической логикой не объясняются ни заговоры тёмных сил, ни направление воли героев. Здесь в качестве подарка преподносится такой заговоренный конь, который заведомо убьет всадника, такой сокол, который выклюет ему глаза.
Режиссёр, сценограф Эмиль Капелюш, хореограф Сергей Грицай, художник по костюмам Яна Глушанок сочиняли нереальную, магическую среду действия. У «берега моря» не существующей Фраттамброзы «сад» из бамбука (не настоящего, синего!), на фоне нейтральной черной пустоты, в «море» пустые деревянные дуги, изображающие ладьи. Вся остальная «натура» производится слугами просцениума. Например, губительного «коня» они изображают с помощью нескольких шестов своими движениями. Они же представляют земные бури, небесные явления. Единственный конструктивный элемент «дворца» — золотая панель с магической клинописью и мистическими схемами, рядом — проем в синее никуда. В невремени/непространстве злой маг Норандо (в свою очередь, исполняющий чужую губительную волю) появляется в виде мумии, у которой видеопроекция «лица», а в то же время, с другой стороны, выходит тот же «живой» Норандо (Михил Самочко), с тем же лицом. Тут двойники и видения — на своем месте.
Стилистически в эту игру идеально входят слуги просцениума — Игорь Гоппиков, Алексей Козлов, Данил Мухин, Данила Шевченко. Их нет, и они есть, духи и силы, собственно совершающие действие, то, что творится с действующими лицами помимо их воли и понимания. Это очень хорошо поставлено, протанцовано, сыграно, физически активно и в то же самое время как будто совершенно незаметно.
С другим «классом» персонажей, с четырьмя масками, всё сложнее. Гоцци недаром не назвал их конкретными именами и не придал им конкретных жизненных связей с главными лицами драмы. Это у автора, скорее, духи, четыре разные стихии, эмоциональные и игровые, чем люди, они вне человеческой среды, хотя в кого-то как-то иногда воплощаются и людьми (с людьми) играют, они в сюжете и над сюжетом, в него вмешиваются, но главное, его комментируют, «отстраняют», пытаются тащить его в свою стихию. Это сложные, главные, философские роли, важнее персонажей-«людей». Их в МДТ сильно сократили и решили изобразить ярко характерно. Один, добрый дух, Панталоне (Адриан Ростовский), трогательный, как диккенсовский старичок. Тарталья с очевидным грузинским акцентом (Олег Гаянов), и Труффальдино (Владимир Артёмов) с комичным дефектом речи, в общем, ограничиваются функцией репризного аккомпанемента действию. Все трое представлены слишком реально, в житейском плане, жанрово, тяжеловато, слишком сочно, а главное, без связи с философией всей драмы в целом. Пожалуй, только Олег Рязанцев — Леандро, печальный клоун из феллиниевского кино, нездешний и странный, мог бы поработать на философский план спектакля, но роль сокращена до минимума.
Самая сложная задача для театра — в том, как сыграть людей как бы «земных», но которые в этой истории всё-таки совсем не так действуют, как люди в жизни, у них другая посвященность идее, другая самоотверженность, другая идея пути, другое самоотречение, другая страсть. Всё другое. Идеальное, преувеличенное. Архетипическое. Только внешне — очень даже человеческое. Конечно, Дитятковский всё это прекрасно понимает. Он явно хочет добиться двуплановости существования. Чтобы было человеческое и сверхреальное, психологическое и масочное. Патетическое и ироническое. Обязательно — ироническое, потому что, по смыслу пьесы, вся путаница человеческой жизни, до последнего момента — сплошное заблуждение.
Молодая актриса Полина Приходько, видимо, особенно внимательная к советам режиссёра сделала очень жестко стилизованную роль Армиллы. Только плоскостные позы. Только неподвижное лицо-маска. Только патетическая декламация. Понятно, что в этом было стремление к иронии над персонажем, но актриса из-за маски не «высовывалась», а в роли больше ничего не было, и сложное отношение к этому родиться не могло. Я думаю, это упрощённый подход к «масочному» способу игры. Подход — распространённый. Почему-то считается, что «масочно» надо играть плоско и однозначно, примитивнее, чем «психологически». С точки зрения истории театра это неверно. Вот Мейерхольд считал, что в отличие от единичной персональности реалистического образа, маска предполагает «бесконечно большое количество различных видоизменений, оттенков», «очаровательную игру света и тени», игру ракурсами, уровнями, отражениями вечного человеческого типа, и обязательную двойственность актёр-маска-актёр-маска…
И Владимир Селезнёв, и Алексей Морозов, играющие роковых братьев Миллона и Дженнаро, явно пытаются найти этот сложный способ игры. Вообще-то, у Селезнева есть удачный опыт роли Перлимплина, очень сложной, стильной и совсем не бытовой, но он решил им не пользоваться. Здесь актёры пытаются расколоть прямолинейную патетическую зашоренность своих персонажей (над ней и в пьесе Гоцци издевается, конечно) преувеличением внутренних переживаний. На спектакле
Если говорить о сквозном драматическом напряжении спектакля, на первый план вышел мотив, в общем, имеющийся в пьесе. Герои встают перед выбором: погубить себя или родного человека, долго топчутся в переживаниях и передают следующему (Норандо — Дженнаро — Миллону — Армилле — опять Норандо) неразрешимую ситуацию выбора. Но выбор не в их воле.
Комментарии (0)