О XVII Международном театральном фестивале «Науруз — 2025»

В этом году театральный фестиваль тюркоязычных народов «Науруз» проходил в двух зданиях Театра Камала — не столь давно введено в эксплуатацию новое, совершенно космическое произведение архитектурного искусства, которое, подозреваю, весьма нелегко насыщать новым содержанием и осваивать в работе. Фестиваль тут в помощь, тем более что протяженность его велика — более двух июньских недель и около тридцати спектаклей. Помимо говорящих на тюркском театров Татарстана, Башкортостана, Якутии, Хакассии, Алтая, а также Узбекистана, Азербайджана, Казахстана, Кыргызстана и Турции, в смотре участвовали и коллективы, принадлежащие другим языковым группам: чувашский, адыгейский, марийский. А еще добавились Колумбия с Бразилией и ЮАР. Заседала Ассоциация национальных театров России. Приехали сам Теодорос Терзопулос, а потом и Валерий Фокин. Одному критику объять всю программу не представлялось возможным, поэтому эти заметки носят выборочный характер. Однако кое-какие особенности и даже тенденции разглядеть удалось.

Сцена из спектакля «Сын нового дня».
Фото — Р. Якупова.

Так, в программе были целых три спектакля-байопика, посвященные крупнейшим деятелям национальных культур: «Возвращение Тукая» (режиссер Айдар Заббаров, на основе пьесы Резеды Губаевой, Театр Камала), «Туташ, Прерванный полет» Уфимского татарского театра «Нур» (режиссер Азат Зиганшин, пьеса Айгуль Ахметалиевой), «Сын нового дня» Чувашского ТЮЗа им. М. Сеспеля (постановка Бориса Манджиева, пьеса Марины Карягиной). Вся эта история могла бы стать темой отдельного текста, потому что, ох, не простое это театральное занятие — оживить на сцене культовую личность национальной культуры. И прежде всего — нужна не ходульная пьеса, не биографическая справка, поддержанная диалогами и беглым дайджестом, взятым из исторического фона. Но именно отсутствие такой пьесы помешало спектаклю «Сын нового дня», посвященному чувашскому поэту и общественному деятелю Михаилу Сеспелю, стать полноценным театральным высказыванием. Несмотря на откровенно метафорическую ткань постановки, на намеренную яркую театральность и отличные данные актера Николая Миронова, исполняющего главную роль, получилась поверхностная история короткой жизни выдающегося человека. Стихи поэта, его публицистические высказывания (как тут не вспомнить многочисленные советские фильмы, где композиторы или писатели изъясняются фрагментами из собственных статей), трагические эпизоды биографии, карикатурные чекисты (а жизни практически всех национальных культурных лидеров пришлись на события революции, и почти все эти лидеры подпали под репрессии), неизбежный пафос, уводящий в сторону от реального, противоречивого, одаренного и уязвимого человека… Так называемая «историческая» часть — тоже отдельная тема, ибо и в спектакле о Сеспеле, и в истории о театре «Нур», который создала бесстрашная, практически первая в татарском театре женщина-актриса Сахибжамал Гиззатулина-Волжская, все эти комиссары революции выглядят так, будто их фигуры выписывали не наши соотечественники, а какие-нибудь иностранные сценаристы. В уфимском спектакле есть две отличные актрисы, играющие заглавную фигуру: Фаина Валеева воплощает пожилую, всеми брошенную и оказавшуюся в психушке Волжскую, а Чулпан Раянова — ее молодую проекцию, очаровательную женщину-мусульманку, героически разорвавшую оковы традиций и шагнувшую на сцену. Временные планы в спектакле все время меняются, создавая-таки биографический объем роли. Однако множество еще других мотивов втиснуто в пьесу: тут и тема одинокой старости в психбольнице (этакое «кукушкино гнездо»), и чисто театральные сюжеты с новыми художественными идеями и старым как мир актерским соперничеством, и исторические катаклизмы, и собственно судьба женщины в искусстве, часто сопровождающаяся отречениями от личного счастья. Все это неизбежно летит впроброс, беззастенчиво толкается в небольшом объеме спектакля, не добавляя рассказанной истории ни внятности, ни цельности.

Сцена из спектакля «Дядя Ваня».
Фото — Ф. Гарифуллин.

А вот спектакль Айдара Заббарова о Габдулле Тукае устроен иначе. Играется на помосте, со всех сторон окруженном зрителем, где по ходу возникает намеренно наивный антураж, а главными остаются сам Тукай и его не менее известные в татарской культуре друзья, в том числе даже Галиаскар Камал (Искандер Хайруллин). Снова рубеж веков и дальнейшая революция. Снова в центре личность, опережающая время и его казавшиеся незыблемыми устои. Снова странный талант, не умеющий жить как все. Однако и импрессионистский замес текста, и легкая, полная остроумных условностей театральная ткань делают живыми, теплыми и самого выдающегося татарского поэта (отличная работа Эмиля Талипова), и ту жизнь, что его окружает. Создавая атмосферу старой Казани эпохи Тукая, спектакль одновременно устремлен в бесконечность, ибо исследует природу культурной элиты на любом временном отрезке. Есть сцена, когда все эти одаренные ребята, весь, как говорится, цвет нации, собравшийся в комнатушке Тукая, танцуют какой-то безответственный фокстрот — и в этом эпизоде о свойствах «передовой интеллигенции» сказано, кажется, даже больше, нежели в диалогах.

Театр Камала, база и вдохновитель фестиваля, по-прежнему держит планку. Так, удалось увидеть студенческую работу учеников Фарида Бикчантаева «Тысяча и одна ночь», поставленную Данной Афауновой в круглом, как манеж, зале нового здания. После этого остро захотелось перечитать эти сказки Шехерезады, которые обычно ставят только как лихо закрученные сюжеты. Плохой падишах, коварный визирь, находчивый бедняк, жадный хозяин… И вдруг сюжеты будто «поплыли», перетекая друг в друга, оставляя финалы с победившим добром весьма проблематичными, везде по ходу расставляя знаки вопроса и задумчивые паузы. Свойства особой театральности режиссера Афауновой и художника Валентины Николайчук: эти «крымовские» игры с предметом, этот зыбучий песок арены, эти яркие, вроде восточные, но не совсем, костюмы, эта не типичная для сказочных спектаклей внешность типичных, казалось бы, героев… Кажется, будто создатели спектакля разрыли поверхность сюжета, и открылась целая бездна: тут и философия Востока, и таинства Корана, и сегодняшние рефлексии древнего сюжета.

Сцена из спектакля «Башмачки».
Фото — Ф. Гарифуллин.

Наконец, вот и «Башмачки» Тази Гиззата на музыку Джаудата Файзи, недавняя постановка Фарида Бикчантаева, это неувядающее татарское развлечение, подобно грузинской «Хануме» не сходящее со сцен во имя зрителя и кассы. Однако Бикчантаев вместе со сценографом Сергеем Скомороховым и художницей по костюмам Мариной Марьянич создают акварельный, без единой «смачной» краски, тонкий сценический текст на заведомо, казалось бы, грубом жанровом материале. В пространстве уходящих ввысь слюдяных и цветных казанских крыш, на фоне белых лодочек на озере Кабан, одетые в костюмы фристайла, где сугубо национальное остроумно перемешано с нейтрально сегодняшним, герои старой комедии совсем не «жмут» и не работают на публику. Актерские оценки просто ювелирны! И ни капли нет ностальгического пафоса, вместо него — исполненная иронической грусти и не нуждающаяся в малярных красках любовь.

Из так называемой «большой формы» назову «Царя Эдипа» Софокла, привезенного Национальным театром республики Адыгея. Его поставил Константин Мишин, ученик Анатолия Васильева, и в спектакле эта школа явно угадывается. Хор в черных масках отбивает ритм, создающий трагическое предчувствие. Затянутые в черное трико актеры ходят по сцене с головой сакрального быка и позолоченными приметами грифона — так неумолимый рок материализуется в символических фигурах. Графически отточенная «матрешка», сложенная из разновеликих квадратов (художник Анна Федорова, она же автор стильных костюмов), создает некое загадочное, «античное» пространство лабиринтов судьбы. Спектакль очень красив, он буквально завораживает обрядовыми движениями, строгой графикой мизансцен, богатым музыкальным обеспечением. Со смыслами дело обстоит хуже. Главный, на мой взгляд, смысл содержится в выборе на роль заглавного героя артиста Ислама Удычака. Он отличается малым ростом, не мощным телосложением и похож на забиячливого мальчишку. Где такому справиться со зловещими роковыми стихиями? Вот этот контраст живого парня со свинцово неумолимыми обстоятельствами и придает красивому и несколько отрешенному действию обыкновенный человеческий смысл.

Сцена из спектакля «Царь Эдип».
Фото — архив театра.

Крепким орешком стал «Дядя Ваня» Степана Пектеева, заявленный в программе фестиваля как копродукция Башкирского театра драмы им. М. Гафури и Марийского театра драмы им. М. Шкетана. И хотя, как говорят, на каждой из сцен он идет в своем составе, на фестивале игралась именно копродукция: два Войницких, два Астровых, две Елены Андреевны и т. д. были ловко распределены в пространстве сцены и передавали друг другу реплики, а также действия. Русский текст шел бегущей строкой, и сама работа режиссера по деструкции, а затем новой сборке убедила: параллельные диалоги, совершенное выпадение из реальности и тотальное одиночество каждого из героев, общее пребывание в зоне практически уже небытия. Художница Катерина Андреева придумала замшелый дом-склеп и уходящие в туман железнодорожные пути. В спектакле начисто отсутствуют бытовые подробности, много символизма, много поз и пластических композиций. И создается впечатление, что жесткий концепт исчерпывает себя, по крайней мере, на середине действия, а прием, соответственно, буксует. Впрочем, возможно, кода спектакль играется одним составом, ситуация выглядит иначе.

Театр кукол, конечно, всегда история отдельная, и бывают случаи, когда она даже переигрывает сюжет «драматический». На этот раз, кажется, не переиграла, хотя и выглядела достойно. В особенности маленький спектакль якутского Театра кукол из города Нерюнгри. Режиссер Александр Иванов и художник Афанасий Аргунов берут один из многочисленных сюжетов эпоса «Олонхо» и у нас на глазах погружают в него современных молодых людей. Из простых на вид аксессуаров возникают таинственные экзотические фигуры, искусно меняется свет, звучит завораживающий, знаменитый горловой распев, и рождается ощущение невидимого «моста» между древней легендой и нынешней обыденностью. А вот спектакль Казанского театра «Экият» «Абугалисина» — про двух братьев-волшебников, один из которых пошел по пути зла и обогащения, а другой презрел блага и убежденно творил добро, — выглядит, несмотря на наличие в нем марионеток и двухуровневых декораций (режиссер Ильгиз Зайниев, художник Сергей Рябинин), весьма незамысловато. Движется сюжет, открываются верхние или нижние «этажи», возникают колоритные сказочные персонажи, и все кончается хорошо. Очень красивый «по картинке» спектакль, кажется, иных целей и не преследует.

Сцена из спектакля «Гамлет».
Фото — Ф. Гарифуллин.

Зато каков сюжет «Гамлета», с большим энтузиазмом сыгранного кукольниками из Кейптауна! По два артиста (чернокожие в пару с белыми) ведут одну большую куклу-голову, периодически «выходя» из конструкции в живой план. Играют добросовестно и азартно всю пьесу целиком, экшн так и наступает нам на пятки: Призрак пугает; Полоний прячется за ковер; Клавдий молится, не замечая Гамлета с кинжалом; Розенкранц и Гильденстерн не в меру суетятся; Гертруда выпивает бокал, игнорируя мужнины предостережения… Головы пепельного цвета и с «подробными» чертами лиц взаправду хороши, постепенно даже начинаешь воспринимать их живыми существами. Тем временем, в спектакле нет ни капли философии или рефлексии, зато присутствует уважительное отношение к оригиналу. Главное — пересказать все перипетии сюжета. И вот, группа критиков, долго и горестно обсуждавшая нехватку у многих театров хорошо написанных пьес, пришла-таки к оптимистическому выводу: театру из Кейптауна с драматургом явно повезло!