«А.Л.Ж.И.Р.»
Русский драматический театр им. А. С. Грибоедова (Тбилиси).
В рамках фестиваля «Балтийский дом».
Режиссер Автандил Варсимашвили, художник Мириан Швелидзе

Кто-то в зале упал в обморок, не перенеся тяжести фактов. Женщину вынесли…

Кто-то вышел сам, не перенеся театральной выспренности происходящего.

Кто-то сказал: «Лучший подарок театру Грибоедова — промолчать об этом спектакле».

Кто-то ответил: «Дело не в эстетике».

Правы в данном случае все.

И эти «все» — я, у которой нет определенной точки зрения.

Я знаю только, что видела в жизни лишь один спектакль, достойный лагерной темы.
Он назывался «По ту сторону смысла», был поставлен студентом А. Кладько и шел в институтском коридоре, точнее — в обшарпанном углу этого коридора, в тупике.

Фото из архива театра.

Поставлен он был по фрагменту книги Т. Петкевич, которая отбывала начальный срок в таком же лагере, как тот, о котором идет речь в спектакле Тбилисского театра, только знойный А. Л. Ж. И. Р (Акмолинский лагерь жен изменников Родины) был в Казахстане, а она умирала в Киргизии. Как говорится, «одна караганда»: с Петкевич сидела жена Сандро Ахметели Тамара Цулукидзе, в АЛЖИРе — 284 грузинские интеллигентки, исключительные красавицы, прекраснейшие лица которых светятся на сетке —главной декорационной детали спектакля (она же — колючая проволока, такая висела у Додина в «Жизни и судьбе», обозначая ровно то же самое).

А недавно еще один спектакль показался настоящим. «Чук и Гек» М. Патласова. Особенно — то, как играет там лагерные мемуары О. Белинская.

Все остальное, включая давний «Крутой маршрут» «Современника», не казалось правдой. На сцену выплескивалось много лишней актерской «страдательной» краски. В этом смысле не только проза Шаламова, но даже его скромный музей в Вологде вызывают боль, с театром не сопоставимую.

И вот вопрос: надо ли ставить, красить, интонировать, коллективно читать тетрадь ужасов (одна судьба на всех — как бы говорят нам, взяв за основу, видимо, воспоминания писаной красавицы Нины Орджоникидзе-Лаперашвили)? Надо ли надевать фуражку, изображая конвоира и делать переживательно-детское лицо, рассказывая о мальчике, который видит бритый наголо череп мамы в теплушке, увозящей ее в лагерь? Ведь все это — неправда, и мы видим в спектакле много театральщины, кулисной пыли, актерских штампов. Ведь привычно считать, что тема — ничто, важны средства. А средства вот такие. И нынче уважающий себя театр явно сел бы за пустой черный стол и прочитал документы, собранные в лагере и о лагере, в режиме отстраненной читки — как теперь «носят». И не иллюстрировал бы жару, холод, страдания и лишения, радость и изнеможение прямой дрожью и слезами в глазах, как это делают семь красивых актрис под руководством режиссера Автандила Варсимашвили, вдобавок посыпающего еще сцену пошлым театральным снежком…

Но этим летом на русском Севере я уткнулась в фургон, всю «задницу» которого занимала морда усатого вождя, режим которого давал крысам грызть живое мясо женщин-заключенных в карцерах, а им, еле живым, по нескольку суток стоять в битком набитых комнатах без окон, испражняясь прямо тут же и умирая тоже тут. Водителем мебельного фургона был молодой вологодский паренек, а возле уса Сталина красовался адрес группы сталинских поклонников ВКонтакте.

И этим же летом праздничный Тбилиси был битком набит портретами и бюстами «усатого», смерть которого славят грузинские женщины-узницы АЛЖИРа в этом спектакле.

И, прекрасно понимая, что «вот тут — Кура, а тут — твой дом», что «А. Л. Ж. И. Р» с его архаической эстетикой и сценической аффектацией приехал из страны, родившей великое «Покаяние» (единственное настоящее покаяние не покаявшихся народов СССР), — я не брошу в спектакль камень. Да, «дом» — в фильме Абуладзе, «Кура» текла сегодня на малой сцене Балтийского дома, но есть моменты, когда средства оказываются менее важны, чем тема. И есть контекст: ряды «Сталиных» на Сухом мосту в Тбилиси и социологические сводки российских исследователей, свидетельствующие о том, что «Варлам» не захоронен и очередной раз поднялся из могилы.

Именно поэтому кто-то в зале упал в обморок, не перенеся тяжести фактов. Женщину вынесли… А кто-то сказал: «Дело не в эстетике».

Фото из архива театра.

Потому что некоторые мои студенты ничего не знают про лагеря и путают оттепель и перестройку. И им полезно бы было услышать, как разбирали прибывших в АЛЖИР голых женщин конвоиры. И как мужу Кетуси (Кетеван Орахелашвили), выдающемуся дирижеру Евгению Микеладзе, по личному приказу Берии сперва выкололи глаза, а когда он узнал Лаврентия Павловича по голосу (абсолютный слух), — пробили гвоздями барабанные перепонки. Это уже после того, как зверски были замучены ее родители — отец-дворянин, старый большевик и мать-нарком просвещения Грузии. (Кстати, в «Покаянии» под именем Кетеван Баратели Абуладзе вывел именно Кетеван Орахелашвили, которая, вернувшись в Тбилиси после восемнадцати лет лагерей, зарабатывала себе на жизнь изготовлением тортов.)

Спектакль полтора часа звучит ровным хором женских голосов (кто из них Рахиль Плисецкая, кто жена Пильняка Кира Андроникашвили, кто мать Окуджавы Ашхен Налбандян, а кто мать Льва Кулиджанова Екатерина, кто Лидия Русланова, а кто Анна Бухарина, кто мать Нодара Думбадзе Анна, а кто его тетя Тамара — тут не различить). Приведенные этими женщинами факты не могут не поражать даже читавших Шаламова. Потому что боль не зависит от того, что когда-то у кого-то болело так же. Да, можно тоньше, художественнее, с большим вкусом и тактом. Но, может, страна без истории, страна, живущая мифами, уже не нуждается в тонкости? Важно — сказать?