Н. Боярчиков. Фото из архива редакции

Находясь в изоляции, я с опозданием узнал о смерти Николая Боярчикова. Это был один из лучших представителей культуры в один из самых лучших периодов нашей послевоенной истории — позднеоттепельный. Тогда подлинным художникам было дано испытать забытое счастье духовной свободы. Совсем не только политической, а художественной, творческой. Оригинальный и тогда Боярчиков поднял на столичную высоту балетную труппу Перми, создав, кроме всего прочего, удивительный спектакль-поэму «Ромео и Джульетта», инсценировав музыку Прокофьева и трагедию Шекспира. А вернувшись в Петербург (тогда еще Ленинград), он выдвинул Михайловский балет в один ряд с акимовским театром Комедии и товстоноговским БДТ. В раздираемом карьеристскими страстями отечественном балетном театре прирожденному интеллигенту, каким был Боярчиков, места не нашлось, и, конечно, он остался недооцененным.

Всю жизнь он хранил верность своему учителю великому Федору Васильевичу Лопухову. Отчасти я об этом и написал в небольшом балетоведческом портрете, оставшемся, не по моей вине, ненапечатанным.

Н. Боярчиков. Фото Ю. Иванова

Когда-то Дягилева мучило то, что люди балета — не самые просвещенные на свете. Затем, уже в наше время, подобную же тревогу испытывал Федор Васильевич Лопухов. Дягилев водил начинающих балетмейстеров по лучшим музеям Европы, вводил в круг самых знаменитых музыкантов, художников, поэтов, певцов, всячески поддерживал и развивал их эстетическую культуру. Лопухов читал своим последователям лекции, посвящал им книги и всячески поощрял интеллектуальное развитие, культуру мысли. Классические дягилевские ученики — Нижинский, Мясин, Лифарь. А тип лопуховского ученика очень ярко олицетворяет Боярчиков. Многие заветы Учителя он воплотил в жизнь — и не только заветы. Возобновляя каноническую редакцию «Лебединого озера», Боярчиков вернул в сцену бала ослепительную мизансцену, сочиненную Лопуховым после войны: характерный дивертисмент (иными словами — весь ансамбль характерных танцовщиков), освещенный зловеще-ярким светом, появлялся под звуки фанфар в свите Злого гения. Мизансцена, повторяю, ослепительной красоты и глубокого смысла.

Естественно, что Боярчиков не мог не вспомнить о ней.

Изощренный интеллектуализм определяет его собственное творчество более всего, равно как и своеобразная интеллектуальная эстетика, красота замыслов, парадоксальность решений. Следить за его мыслью и увлекательно, и нелегко: хореографическая материя Боярчикова слишком насыщена аллегорическими конструкциями и метафорическими ходами. Метафора — душа этого искусства, основа театрального и собственно танцевального языка, и потому Боярчикову так удался «Макбет», блестящий балет, возникший из шекспировских метафор, а не только из шекспировского сюжета. Есть, впрочем, и другое объяснение этой удачи. Боярчикова чрезвычайно интересует Средневековье, и европейское («Макбет»), и российское («Царь Борис»). В художественном мире Средневековья он как у себя дома. И реальные, и метафизические представления этой эпохи он ощущает с завидной остротой, очень зримо, очень пластично. Между тем Боярчиков учился на улице Росси, воспитывался на Петипа, глубоко воспринял культуру классического балета. Классический же балет, как известно всем нам, ведет свое происхождение от эпохи Ренессанса. И вот этот утонченный воспитанник школы Петипа устремляется к другому источнику, к другим берегам, к другим традициям, к другим темам. Что это? Отступничество? Вовсе нет — судьба. Но также и выбор, сознательный, мужественный и нелегкий. При этом средневековые спектакли Боярчикова не выглядят историческими стилизациями; по своей технике, структуре, типажам они вовсе не архаичны. Впечатление таково, что Боярчиков и Новое время считает затянувшимся Средневековьем. Мы словно и не вышли из его недр, как кажется, считает Боярчиков, — Ренессанс еще впереди, впереди и классический балет, праздники Петипа, беспечные праздники петербургского театра.

Сцена из балета в постановке Н. Боярчикова «Царь Борис» (1977)

Сцена из балета в постановке Н. Боярчикова «Макбет» (1984)

Судьба Николая Боярчикова — судьба просвещенного балетмейстера в современной России. Вначале полный успех, преданные ученики, поддержка передовой критики, а главное — уверенный темп работы, не очень частые, но и совсем не редкие премьеры, на которые слетается весь балетный мир. А далее — реванш инерции, вроде бы побежденного застоя, замедляющиеся темпы работы, японские импресарио, репертуарные компромиссы, давно обещанный, но так и не поставленный заветный балет «Фауст». Балет на тему средневековой легенды. Балет с героем-интеллектуалом, мыслителем, мудрецом. Балет о пакте с дьяволом — нежелательном пакте, от которого спасает острая мысль и на который обрекает внезапно подкравшаяся старость.

Сцена из балета в постановке Н. Боярчикова «Корабль дураков» (1998)

Сцена из балета в постановке Н. Боярчикова «Женитьба» (1986)

Классический «шестидесятник», Боярчиков неуютно чувствует себя в наше время. Так и не наступил долгожданный Ренессанс, на пороге которого он себя ощущал (и этим ощущением наполнил «Ромео и Джульетту», может быть самый лучший и, во всяком случае, самый свой светлый музыкальный проект). Вместо этого пришла пора бешеных денег и обезумевшего китча. Бешеных денег у Боярчикова нет, а работать в эстетике китча он не умеет. Он предпочитает молчать. Как некогда его учитель Лопухов, он возвращается к Петипа и восстанавливает в подлинном виде старинные классические балеты.