«Тварь». По пьесе В. Семеновского на основе романа Ф. К. Сологуба «Мелкий бес».
Новая сцена Александринского театра.
Режиссер Никита Кобелев, художник Михаил Краменко.

«Красота спасет мир, это всякий дурак понимает», «Бог умер, об этом в газете написано» и так далее. Вывороченный наизнанку человек, душный учитель словесности сыплет именами и цитатами, и не он один. Здесь все — вдребезги, в какой-то момент на сцене рассыпается в прах и бюст Пушкина.

Сцена из спектакля.
Фото — Анастасия Брюханова.

Вот новейшая театральная обойма, начало которой положил изумительный Смердяков — довлеющий, по моему впечатлению, всему отличному ансамблю «Братьев Карамазовых» Льва Додина в МДТ: «Бесы» Алексея Слюсарчука в Театре им. Ленсовета и просто «бесовское действо» Романа Габриа («Петруша, сын ли ты мой или нет?») в театре «Мастерская». В этом ряду возникает «Тварь» Никиты Кобелева по пьесе Валерия Семеновского на основе «Мелкого беса» Федора Сологуба.

Спектакль на Новой сцене Александринского театра элегантен, даже щеголеват. Никаких обоев, сладострастно загаживаемых перед тем как съехать с квартиры. Хай-тек: кофе, выплеснутый на белую поверхность огромной, во всю сцену классной доски, становится ее эффектным декором. На ней вдруг могут появиться большие тени персонажей, и это так же театрально эффектно. Перед нею стоит мобильная шведская стенка (рудимент гимназического спортзала) — вертикаль, которую осваивают персонажи. Классная доска (она же экран, задник) может переворачиваться вокруг своей оси: масштабный сдвиг в сценическом пространстве производит впечатление и сам по себе. Не однажды вся ее поверхность на наших глазах становится плотным коллажем поэтических фрагментов — из оды «Бог», например. «Я телом в прахе истлеваю, / Умом громам повелеваю, / Я царь — я раб — я червь — я бог!»

«Твоей премудрости я тварь», — говорит Державин в следующей строфе. Кимвальное звучание кованых державинских строк оттеняет хлесткое заглавие спектакля. Впрочем, Варвара (Янина Лакоба) зовет Тварью своего сожителя Передонова со звонкой, едва ли не восторженной, почти державинской, интонацией.

Сцена из спектакля.
Фото — Анастасия Брюханова.

Спектакль идет каким-то своим путем, и как будто не стоит апеллировать ни к роману Федора Сологуба, ни даже к пьесе Валерия Семеновского, ни к двадцатилетней давности постановке Николая Шейко по этой пьесе во МХАТе с Виктором Гвоздицким — при всех имеющихся перекличках.

Пришла другая минута. Не томительная мистика гибельного омута «Мелкого беса» и не остроумный скетч с современными аллюзиями.

Другое. Но что? Именно пришедшее время «дребезгов». Серые — никакие — бюстики узнаваемых классиков на обочинах стильной хайтековской сценической площадки, а на ней — трезвая антиутопия мира, уже не просвечиваемая ничем. Здесь Передонов — сам себе Недотыкомка, сам себя дезавуирует, сходит с ума, по всей клинической форме, но и все вокруг (нет, не все, об этом ниже) недалеко от него ушли.

Остроумные репризы, которыми начинен текст пьесы «Тварь», кажется, тут не смешны программно, эти петарды не взрываются (впрочем, смешливые зрители в зале находятся).

У Передонова, которого играет Иван Ефремов, глубокий, красивый голос в разительном контрасте с его функцией в действии. Что движет этим персонажем? Есть ощущение, что дурной инерции подчинен весь этот мир, начиная с заглавного героя. Само действие воспринимается пока как некий концепт. И вот тут обращают на себя внимание три женских персонажа, которых играют Янина Лакоба, Ольга Белинская, Мария Кузнецова.

Сцена из спектакля.
Фото — Анастасия Брюханова.

Варвара, лукавая сожительница-раба Передонова, у Янины Лакобы — персонаж неотразимый. Именно она и ее наставница-эмансипе (Ольга Белинская) делают то, что пока не достигнуто другими: обе великолепны в роли не совсем людей — это некие существа, наделенные одновременно витальностью и механичностью, сочетающие бездушие с живучестью. Сильнейший иронизм присутствует в обеих этих артистичных работах. Право, здесь некий эталон, к которому, видимо, и стремится спектакль. Но в какой-то момент оба эти персонажа наравне с другими начинают буксовать и меркнуть — что прикажете делать в мире уже задохнувшемся? И лишь перевертыш во втором акте, когда мы видим эмансипированную Варвару, обуздавшую вконец сбрендившего Передонова, как будто возобновляет зрительский интерес.

Мария Кузнецова играет «простую душу» в этом вертепе («ВертепЪ» — так назывался давний спектакль Романа Смирнова по «Мелкому бесу»), женщину, давшую кров и защиту сироте-гимназисту. Сильно звучит сцена, когда Передонов, расставляющий свои сети на ученика, встречает неожиданный отпор. И тем горестней видеть далее, как и эта добрая женщина вязнет в мороке, охватившем всех без исключения.

Спектакль заканчивается эпизодом карнавала в гимназии. Эпизод отнюдь — и намеренно — не ударный. Просто апофеоз инерции, превращения в труху любого содержания. Должно закончиться все, как известно, убийством, рефлекторным каким-то убийством — но перед тем Передонов, без пяти минут «инспектор», заручившийся, как пушкинский Германн, мифической протекцией Графини (явление Светланы Смирновой на экране!), произнесет мартиролог: шеренга за шеренгой, век за веком большие имена отечественной литературы. Вот тут Пушкин на наших глазах и рассыплется в прах. Вслед за пьесой весь текст спектакля — в лоскутах цитат, которые существуют на правах, примерно, рекламных слоганов. Целое культуры — давно тлен. Не смешно, пожалуй.

Сцена из спектакля.
Фото — Анастасия Брюханова.

Спектакль только-только начинает жить, он должен еще вырасти. Но вот думаю: пьеса написана не сегодня. Хлесткий скетч по мотивам «Мелкого беса» был возможен еще не так давно. Сейчас, пожалуй, время сдвинулось. Да, мистическим, символическим пластам, так же как теме поругаемой молодости и красоты, не находится места в новой постановке на Новой сцене. Так, три сестры Рутиловы интересуют постановщика более всего как формальная отсылка, одна из многочисленных, к соответствующей чеховской пьесе. Но парадоксальным образом роман берет свое. Хлесткость уступает место более фундаментальной печали, она недопроявлена, но угадывается в новейшей александринской «Твари».