Архангельские театры в поисках своего Абрамова

«Деревянные кони». Архангельский молодежный театр. Режиссер Виктор Панов, художник Ирина Бируля.
«Алька». Режиссер Филипп Шкаев.
«Сарафан». Архангельский театр драмы им. М. В. Ломоносова. Режиссер Мария Критская, художник Елена Соколова.
«Пряслины. Две зимы и три лета». Архангельский театр драмы им. М. В. Ломоносова. Режиссер Владимир Хрущев, художник Анатолий Шикуля.

В этом году в российском литературном сообществе отмечают важную дату — 100-летие со дня рождения Федора Абрамова, писателя, который по темам, глубине понимания российской — и не только деревенской — действительности, тонкости психологической проработки своих героев в тетралогии о Пряслиных («Братья и сестры», «Две зимы и три лета», «Пути-перепутья», «Дом»), в остросоциальных и философских зарисовках выходит далеко за рамки «деревенской прозы». Неудивительно, что его ставили крупнейшие режиссеры («Деревянные кони» Юрия Любимова в Театре на Таганке, «Братья и сестры» и «Дом» Льва Додина в Малом драматическом театре). К большому юбилею писателя особое внимание, конечно, приковано на его родине (Абрамов родился в деревне Веркола Пинежского района Архангельской области).

Свои «Деревянные кони» появились в Архангельском молодежном театре еще в 2009 году. Спектакль по инсценировке Юрия Любимова, в основу которой положена одноименная повесть и еще две — «Пелагея» и «Алька», поставил художественный руководитель театра Виктор Панов. Несколько лет спектакль не играли (Молодежный театр располагается в совсем небольшом деревянном особняке, а для спектакля нужна большая сцена, которую приходится арендовать), но в этом сезоне решили восстановить. Восстановленную версию сыграли не только в Архангельске, но и в Санкт-Петербурге — 12 марта на основной сцене театра «Балтийский дом».

Три дороги — как три линии судеб русских женщин, уходящие вдаль, словно бы в небеса. Лоскутное одеяло, украшенное мезенской росписью — красными конями, символизирующими солнце, плодородие, полную жизнь. И деревянные «коньки» по двум сторонам сцены, которыми украшают крыши домов в деревнях на Пинеге. «Льется речка Пинега в северном просторе…», — звучит напевно и протяжно, с неведомой тоской и все-таки — с надеждой. Так постепенно погружаешься в символическое и в то же время почти физически ощущаемое пространство (сценография Ирины Бирули), где плещется вода в жестяных ведрах, исходит жар от бани и тепло — от человеческих душ.

Женщине в произведениях Федора Абрамова свойственны душевность и теплота. Но в то же время эта женщина и физически сильна, и духом несгибаема. Такова одна из любимых героинь автора — Василиса Милентьевна (Татьяна Потоцкая), для которой нет ничего важнее и дороже данного обещания: «Надо идти, раз слово дадено». Задушевный рассказ о том, сколько было пережито Василисой Милентьевной, ведет ее невестка Евгения (Наталья Малевинская), не переставая заниматься делами по хозяйству — прибираться, мыть посуду, вязать… Ни минуты свободной не проводит без дела женщина в деревне. А когда что-то не ладится, на место деловитости приходит растерянность, не находится места рукам и хочется освежиться водой из кадки. Порой и воспоминания не дают покоя — и о том, как «распотрошили» пять крепких хозяйств на Пинеге, и о том, как парни-лешаки вели расчистки в лесу, и о том, как стали появляться красные ворота и деревянные коньки в деревне… Но вот переведет она дух — и снова берется за работу.

В повестях Абрамова можно увидеть три поколения женщин — вслед за Василисой Милентьевной с ее самоотречением и почти сказочной силой воли появляются все живо смекающая, с деловой хваткой пекариха Пелагея (Яна Панова) и ее дочь Аля (Анастасия Полежаева) — бойкая, с «кипятком в крови», но устремляющаяся уже к совсем другой жизни. Несмотря на расчетливость и властность, которой не отнимешь у Пелагеи, есть в ней и вера в святость своего труда — она не просто печет хлеб, но людям «жизни выпекает». И за эту свою миссию не ждет вознаграждения, а складывает в сундук отрезы ткани на будущие дни, собирает добро, чтобы остались сытные дни про запас. Потому и самое большое разочарование настигает ее, когда результаты дней тяжелого труда оказываются просто никому не нужными «тряпками», вышедшими из моды, — оттого так ожесточенно бьет она ими по полу, словно хочет выбить из себя глубоко застрявшую боль. Но — все невпопад, все мимо. А Василиса Милентьевна кажется в этом новом мире фигурой уже почти сказочной, мифологической, словно воспоминание о прошлом, когда в деревню приезжали за «живой водой» и верили в разные чудеса. Правда, верят в них и до сих пор…

Свой взгляд на женские судьбы в произведениях Федора Абрамова представил в спектакле «Алька» режиссер Филипп Шкаев. И это взгляд уже совсем иной, столь же далекий от первоисточника, как далека Алька от Василисы Милентьевны. Его независимый проект, в котором заняты артисты Молодежного театра, впервые был представлен в зале Архангельской областной библиотеки имени Н. А. Добролюбова. И пространство для спектакля было выбрано неслучайно — зрители оказываются на презентации книги Алевтины Амосовой «Алька. Как вывести из девушки деревню», с которой главная героиня и вернулась в родные места. Что это — попытка адаптировать хрестоматийное произведение к современным реалиям, критичный и жесткий взгляд на знакомых героев без намека на сочувствие или способ разобраться, чем для нас сегодняшних может стать эта история?

Перед зрителями появляются узнаваемые персонажи из современной жизни: молодая писательница, желающая снискать славу на своих откровениях, готовая стать для будущих читателей образцом быстрого и видимого успеха (Марина Земцовская), и люди из ее прошлого — близкая подруга Лида (Анастасия Хуртай) и бывший ухажер Митя, ставший ее мужем (Дмитрий Тарасов). Однако эти образы нарочито утрированы и во многом искажены. Вот Алька снимает модные темные очки и демонстрирует красноречивый синяк под глазом. Пелагея говорила про свою дочь «иная березка и с ободранной корой красавица», и в образе претерпевшей насилие, но не сдавшейся девушки есть своя эстетика. А вот Лида в аляповатом китчевом сарафане и кокошнике словно напоказ пьет водку, и ее заботливый муж, которого поведение жены не смущает, а радует: так сын будет крепче. Даже первую «военную форму» для ребенка уже купили — детский костюмчик, в который его, когда родится, обязательно нарядят… Стиль «милитари» теперь в моде с детства, а показной патриотизм превыше всего.

Все это кажется странным и вызывает противоречивые чувства. От «родникового слова» и нравственной чистоты, о которой принято говорить в связи с творчеством Федора Абрамова, далеко, а от дня сегодняшнего?.. Абрамов вскрывал проблемы деревенской и городской жизни, возникавшие в его время на стыке этих жизненных укладов противоречия и размышлял о возникающих соблазнах, которых с годами становилось все больше и больше (стоит только сравнить жизни Василисы Милентьевны, Пелагеи и Альки). На смену размышлениям и увещеваниям писателя приходят ирония и сарказм режиссера, которые нужны для заострения все тех же противоречий, ставших лишь сильнее. Неслучайно в спектакле звучит страшная статистика умирания деревень на русском Севере, криком о помощи — сообщения о ликвидированных медпунктах и магазинах, с надрывом — напоминание о строительстве мусорного полигона в Шиесе под видом «технопарка» по переработке отходов. Остросоциальный контекст неожиданно и не вполне органично входит в китчевую стилистику спектакля, однако внимание к себе привлекает едва ли не больше.

В финале Алька делает выбор вполне в духе своего времени: если не находишь себе места ни в городе, ни в деревне, лучше всего… улететь еще дальше, например, на Марс. А может быть, в виртуальное пространство, которое сегодня становится для человека новым космосом. Поэтому Алевтину Амосову мы видим облачившейся в костюм космонавта, который медленно, но верно покидает опостылевшую реальность.

Космическая тема, так неожиданно возникшая в современной интерпретации «деревенской» прозы Абрамова, продолжилась в спектакле «Сарафан», который поставила на камерной сцене Архангельского театра драмы Мария Критская.

Спектакль стал результатом режиссерской лаборатории «Рыбный обоз» (она прошла в Театре драмы в июне прошлого года). За основу постановки режиссером было взято несколько рассказов Федора Абрамова — «В Питер за сарафаном», «О чем плачут лошади», «Старухи» — и зарисовки из сборников «Были-небыли» и «Трава-мурава». Объединить несколько разноплановых, не связанных сюжетной линией рассказов — всегда непростая задача для постановщика. В случае с «Сарафаном» объединяющим началом становится фигура самого писателя (Игорь Патокин), который появляется в начале действия и уже не покидает сцену, то восседая, как на троне, на замысловатой конструкции (здесь и писательский стол, и музыкальный орган, и колодезный сруб с ведром на цепочке), то внезапно вторгаясь в мирную жизнь обитателей деревни со своими наблюдениями и замечаниями.

С первых минут ясно одно: деревня писателя не радует, но есть ли будущее у русской деревни? На этот вопрос он и пытается ответить через истории своих героев, ничем вроде бы не выделяющихся (все они вначале предстают перед зрителями в однотонных холщовых балахонах), но самобытных, со своими особинками. У кого-то здесь вдруг просыпается желание бунта — так один из персонажей скидывает на землю свой пиджак с каким-то странно жизнеутверждающим возгласом «Живи, живи, да и не топни!» (Михаил Андреев). И так пускается в путешествие в большой незнакомый город из маленькой пинежской деревни героиня рассказа «В Питер за сарафаном».

Молодая девушка (Мария Степанова) отправляется в неизвестный и полный опасности путь за символом своего будущего счастья — сарафаном, подсмотренным у одной из деревенских подруг. А когда попадает в город и оказывается среди каменных домов (вокруг нее на полу выстраивается условная «стена» из кирпичей, окружая со всех сторон), кажется, что враждебное пространство сужается, наступает на нее, давит со всех сторон — так, что боишься с места сдвинуться. Однако и здесь испуганная и растерянная деревенская девушка не спасовала — освоилась и даже жила «в няньках» у немца (кирпичи теперь — младенцы, которых надо баюкать).

И хотя желанный сарафан, ставший в сознании девушки почти сказочным атрибутом (под тонкий перезвон он медленно проплывает под потолком), так и не принес желаемого, сам путь к нему и в старости остается для нее событием, ради которого стоило жить. Поэтому с таким удовольствием вспоминает о своем вполне сказочном похождении Филиппьевна (Людмила Советова). В этом, кажется, какая-то особая философия русского человека — в стремлении к несбыточному и непостижимому. И это «непостижимое», загадочное находит себе место в пространстве обычной северной деревни. Словно затянутым эхом разносятся голоса из коллективного сознания: «Как там наш народ в космосе?.. Войны не будет ли?..» Человека здесь занимают не только свой быт и хозяйство, но и то, как спасти родную деревню (которая, по убеждению жителей, вовсе не болото), а вместе с ней и всю Россию. Но вместо молитвы о спасении — тяжелый ежедневный труд: где-то заколачивают гвозди (идет починка или строительство), где-то набирают воду из колодца, а где-то точат серп. Каждый звук разлетается по деревне далеко, и слышно, как на соседнем дворе и даже на другом конце деревни идет работа. Словно хозяева ведут нескончаемый разговор друг с другом, приветствуя, и значит, жива еще деревня.

Звукопись спектакля становится одним из основных режиссерских приемов. Здесь все оживает и издает звуки — железное ведро, деревянные палочки и веточки, бубенцы… Подают голоса и животные — петух, куры, коровы, лошади. Оказывается, что своим ритмом, своими интонациями могут обладать и предметы, если начать пробуждать в них голоса. А своеобразным дирижером этого многоголосия становится писатель, то наблюдающий за своим «оркестром» и «хором» издалека, то погружающийся в самую его гущу. Со всех сторон эта полифония окутывается напевной северной речью — правда, порой излишне акцентированной, — и каждая история начинает звучать как отголосок предыдущей.

В сказовой манере начинается еще одна премьера Архангельского театра драмы — «Пряслины. Две зимы и три лета». В спектакль введен особый персонаж — Сказительница, роль которой исполняет специалист по «северной говоре» Софья Сыроватская. От ее лица звучат авторский текст и характеристики героев, зачитанные без излишней стилизации и нарочитости.

Спектакль в жанре «деревенской хроники» поставил режиссер Владимир Хрущев. В первые же минуты на заднике появляется черно-белая заставка: за время действия зрители увидят на экране деревенскую улицу, спускающийся к реке косогор с банями, работников на покосе, сцену встречи первого вернувшегося с фронта мужчины (Александр Дубинин в роли Ильи Нетесова). Словно старые фотографии или чудом сохранившиеся кадры, проходят перед глазами моменты из жизни Пекашино. В сценографии Анатолия Шикули обращает на себя внимание большая конструкция с закрепленным в ней белым полотном: то ли кружевная занавеска на деревенском окошке, то ли видавшая виды праздничная скатерть, то ли прохудившийся женский платок. В оконцах-прорезях этого кружевного полотна иногда и будут появляться персонажи. В спектакле почти нет деталей деревенского быта, сюжет разворачивается, скорее, в условном символическом пространстве, которое мгновенно трансформируется: из бани — в деревенский дом, улицу или сельский клуб, где показывают кино и проводят партийные собрания.

Хроникально, эпизодически появляются в спектакле известные абрамовские герои: например, председательница Анфиса Минина (Елена Смородинова) или старовер Евсей Мошкин (Сергей Чуркин), истории которых, возможно, стоило бы представить полнее. В центре внимания оказывается молодое поколение, в первую очередь Михаил Пряслин (Дмитрий Беляков) и Егорша (Михаил Кузьмин) с их поиском своей, личной правды, когда хочется не упустить свое счастье и найти единственно верный ответ на вопрос о том, как жить. Оттого так внимательно всматривается в оставленные на деревянном срубе дома зарубки Михаил Пряслин: а был ли кто-то из его предков счастлив?

Режиссер следует избранной им сюжетной линии, и первое действие становится похожим на мелодраму: на первый план выходят отношения Михаила и Варвары Иняхиной (Мария Беднарчик). В каждом из героев есть тяга к вольной жизни, к свободе и независимости, но каждый из них выбирает свой путь к ней. Если для Егорши это — мечта о том, чтобы «добыть серп с молотом» (то есть получить паспорт, которого у крестьян в колхозе не было) и добиться признания в деревне, то для Михаила проводником к внутренней свободе, а затем и взрослению становится Варвара с ее жизненной энергией и силой: «На зло всем петь буду, жить буду!» Она выделяется на фоне остальных персонажей — не только своим ярким голубым платьем на деревенском празднике (остальные женщины почему-то садятся за стол в одинаковых платьях красного цвета, словно народный хор), но и своим природным обаянием.

Не столь объемным и не до конца раскрытым в спектакле остается образ Лизы Пряслиной (Анна Рысенко): приносит ли она себя в жертву ради благополучия семьи, выходя замуж за Егоршу, или все-таки есть место влюбленности в задиристого, бойкого парня? Сцена свадьбы кажется совсем невеселой: звучит протяжная песня «Нет конца просторам северной реки…», а белый кружевной платок становится свадебным платьем, в которое укрывается Лиза. Все происходящее на сцене транслируется крупным планом на задник, и внимание зрителей невольно фокусируется на церемонных поклонах, которые отдают жених и невеста собравшимся гостям.

В финале спектакля Михаил и Егорша, два товарища юности, сидят рядом, словно вспоминая быстро пролетевшие годы, бывшие для них легкими и беспечными, несмотря на тяготы военного времени. Кажется, что совсем другая, вселенского свойства тяжесть человеческой жизни подступает к ним все ближе. И дома их, и дворы теперь смотрятся ненастоящими, игрушечными: макет деревенского двора появляется на авансцене в начале и конце спектакля, при этом в первых сценах мы видим его укрупненно, рассматривая изображение на экране. И хотя еще меньше и незначительнее будут эти домики в мировом пространстве, человек не перестает всматриваться в зарубки памяти, сделанные на бревенчатых стенах.