«Золушка». Рождественская пантомима.
Большой Санкт-Петербургский государственный цирк.
При участии Королевского цирка Гии Эрадзе и клоун-мим-театра «Лицедеи».
Режиссер Максим Диденко.

Закончились новогодние каникулы. 11 и 12 января в Цирке на Фонтанке в последний раз сыграют «Золушку». А 9 и 10 января ее показали более 1600 воспитанникам детских домов, приютов, интернатов, маленьким пациентам больниц из Петербурга, Ленинградской, Архангельской и Псковской областей. Эта благотворительная акция — только начало социальной программы, задуманной Вячеславом Полуниным, конечная цель которой — сделать цирк доступным для детей любого социального статуса, с любыми психическими или физиологическими особенностями. В дальнейшем Цирк будет меняться, как в плане внутренней архитектуры, так и в художественном.

«Золушка» — первая попытка изменить представление зрителей о возможностях цирка и, вместе с тем, плод очень глубокого компромисса. Базовой основой новогоднего представления стали номера шоу Королевского цирка Гии Эрадзе «Пять континентов». Играть героев сказки (преимущественно комических) пригласили клоунов театра «Лицедеи». Соединить в одной упряжке «коня и трепетную лань», нанизывая номера, уже существующие в программе Королевского цирка, на сюжетную нить, был призван Максим Диденко.

А. Олейник (Золушка).
Фото — Б. Власов.

Ситуация, когда драматический режиссер приходит в Цирк на Фонтанке и работает с «цирковыми» — не первая. Давайте вспомним «Кракатук», поставленный 10 лет назад Андреем Могучим. У того спектакля были свои недоброжелатели. Но у него была сюрреалистическая атмосфера, своя особая визуальность, привнесенная художником Александром Шишкиным и отличная от цирковой. Была паучья магия Дроссельмейера — Анвара Либабова, «дирижировавшего» оркестром оживших монстров. Безусловно и то, что был сценарий, в который вплетались-сочинялись номера, причем удельный вес традиционно цирковых был в целом не так уж велик.

Начало «Золушки» отдаленно напоминает о том давнем проекте. Заболевшая девочка, опекаемая родителями — гигантскими куклами, обнимает игрушку-клоуна, засыпает и видит себя героиней любимой сказки. На сцене появляются ожившие объекты — актрисы в костюмах торшеров и буфетов, которые героиня, танцуя, обмахивает метелкой, вздымающей облака пыли… И даже кудрявая Золушка — Алиса Олейник — чем-то отдаленно напоминает рыжую Машу — гимнастку Желудеву. Но уже после сцены, в которой похожие на жирных гусениц клоуны, изображая сводных сестер Золушки, кидаются подушками, а мачеха — Николай Терентьев — преследует вылетевшего из шкафа клоуна-моль, все катится по какому-то своему, никем не катанному пути.

Г. Эрадзе в сцене из спектакля.
Фото — пресс-служба Королевского цирка Г. Эрадзе.

Если «Кракатук» был всецело авторским проектом Могучего, то Максиму Диденко была отведена не иначе как служебная роль организатора-координатора. Следы авторского начала, единого художественного замысла в этом представлении обнаружить сложно. Полагаю, что уже исходные условия не располагали к его выявлению, и едва ли помогла бы самая жесткая режиссерская диктатура. Номера программы «Пять континетов» существуют сами по себе, «Лицедеи» (интермедии которых, как с удивлением обнаруживаешь в аннотации, ставил вовсе не Диденко, а руководитель «Мимикричи» Владимир Крюков) — сами по себе. А между ними — выразительная Алиса Олейник (Золушка), пытающаяся вступить в партнерские отношения с пустотой.

Ситуация многовластия визуально обострена присутствием на арене двух королей. Одного — статно-надменного красавца в золоте и горностаях — Гии Эрадзе. Другого — почти гнома, в традиционной клоунской раскраске «рыжего» с неизменным чупа-чупсом в руке, но тоже в королевской короне. То, что второй король — не король, а Принц (Леонид Лейкин), становится понятно много позже. Но сказать, что столкнулись две художественные системы координат, два несоединимых жанра (или же, что их столкнули намеренно), — значило бы покривить душой. Потому что, если шоу «Пять континентов», легшее в основу программы, следует этой выраженной идее, то о клоунских интермедиях того же не скажешь.

Никаких отдельных вопросов к профессионалам из шоу Эрадзе у меня нет. У украшенного международными премиями цирка — своя блестящая гламурная эстетика, в чем-то близкая мюзик-холльной. Прекрасные номера: воздушные гимнасты, вольтижировка, дрессура. Крылатый конь Пегас, галантно опускающийся на колени; золотая карета, запряженная голубями; фея, реющая под куполом цирка на белых крыльях; соблазнительные танцовщицы в белых чулках и павлиньих перьях, в финале, будто Афродиты, рождающиеся из белой пены кружев, устилающих арену. Одним словом, у шоу есть все, что способно потрясти воображение 7-летней девочки и сопровождающего ее папы. Номера прекрасны сами по себе, как демонстрация ловкости, техники, артистизма. Судить о большем не возьмусь — это работа циркового критика (а есть ли у нас такие?).

Но «Лицедеи» радуют нас здесь исключительно фактом своего присутствия: клоуны на арене есть, а клоунады, единицей которой должен быть гэг, — нет. Допустим, была идея столкнуть гламур Королевского цирка и антигламур «Лицедеев». Допустим, она пунктирно прослеживается там, где Принц —Лейкин раз за разом отказывает роскошным «невестам» с «Пяти континентов» цирка в ожидании подлинной красоты — Золушки. Но если эта идея и имела место быть, то финал — пышный парад-алле («закадровый» голос именует его свадебным кортежем Золушки и Принца) — не оставляет от нее и следа.

Л. Лейкин (Принц), А. Олейник (Золушка).
Фото — Б. Власов.

Очевидна проблема как целого, так и соотношения его частей. «Цирковые» делают свою работу умело, но так, словно на арене нет никого, кроме них… Клоуны присутствуют, но не выполняют основной своей задачи — пародирования и пересмешничанья.

И, наконец, ощущение мощного диссонанса, соединения несоединимого вызывает центральная лирическая пара. Кто сказал, что маленькие девочки мечтают принцах-клоунах? Маленькие девочки мечтают о принцах-гимнастах, принцах-балетных, принцах-фигуристах… Кто сказал, что у клоуна, у маски нет возраста? У Принца — Лейкина он есть, и транслируется ватной пластикой, старческой переваливающейся походкой. Живая, подвижная Олейник и застывшая, монструозная по своей природе маска образуют какой-то чудовищный мезальянс. Возможно, потому, что брутальная издевательская личина неспособна транслировать любовь, нежность и участие. Противоестественность этого союза можно было бы исправить, будь принц заколдован, подобно Щелкунчику. Или будь на месте Ай-Яй-Яя кто-то из молодого поколения «Лицедеев», чья маска еще не кристаллизировалась… Или будь на месте «рыжего» какой-нибудь «белый».

Словно напоминание о последнем среди клоунов, выходящих на арену, несколько раз мелькает длинное печальное лицо Роберта Городецкого, ненарочно отсылая нас к приставке «мим» в названии театра «Лицедеи» и разным граням клоунады.