«Урожай». П. Пряжко.
Театр на Таганке.
Режиссер Марфа Горвиц, художник-постановщик Николай Симонов.

На Основной сцене Театра на Таганке Марфа Горвиц поставила «Урожай» Павла Пряжко — он оказался очень смешной комедией и горькой притчей одновременно.

Драматургию Павла Пряжко мы как-то уже привыкли воспринимать в контексте сдержанно-лаконичных, минималистичных постановок Дмитрия Волкострелова. И меньше всего ожидали увидеть его пьесу на большой сцене, в зрелищной и яркой постановке. Хотя в свое время Филипп Григорьян ставил Пряжко именно так: смешивая гиперреализм его текстов с фантастическим антуражем и костюмами. Вспомнить хотя бы «Поле» в Школе современной пьесы, где комбайнеры, тоже, кстати, убирающие урожай, были одеты в космические скафандры, а женщины — в футуристического вида кокошники-нимбы, отчего пьеса, и так попахивающая абсурдизмом, превращалась в полный сюр.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

В «Урожае» Марфы Горвиц мы попадаем, скорее, в пространство притчи, заданное уже сценографией Николая Симонова. На заднем плане стоит огромная яблоня с резной кроной и стволом из ящиков, а в центре сцены — гигантская воронка, куда постепенно, с центростремительной силой засасывает героев. Очевидно, что перед нами библейская модель мира: дерево познания добра и зла и преисподняя, куда поступательно скатывается человечество. Потерянный рай, который новые Адамы и Евы точно так же не могут сохранить и уберечь, как и их праотцы.

В пьесе две пары персонажей: Люба и Валера, Ира и Егор. Они так же нейтрально окрашены, как условные Лауры, Магды, Карлы и Лоуренсы в пьесах Вырыпаева. Невозможно понять, из какого они времени и среды, кем посланы убирать в саду яблоки зимнего сорта ранет. Они пользуются устаревшим словом «ребята», но на пионеров и комсомольцев точно не похожи. Художник по костюмам Анна Хрусталёва одела их в шорты, рубашки и юбки одинакового песочного цвета, вневременные и не персонифицированные.

Это просто некие имяреки, юные и неопытные, только что пришедшие в этот мир. Молодые артисты играют не характеры и индивидуальности, но скорее типажи и социальные роли. Люба (Инна Сухорецкая) — женственная блондинка, прелесть какая дурочка, хлопающая глазами и жертвующая прокладкой для остановки крови. Ира (Надежда Флёрова), наоборот, на контрасте с ней, — резкая, суховатая, нескладная и мужеподобная. Валера (Роман Колотухин) — неформальный лидер, очень трепетно относится к своей роли командира и расстраивается, когда инициативу перехватывает кто-то другой. Егор (Сергей Цымбаленко) — мальчик на побегушках, вечно все делает не так и попадает впросак.

В первой сцене персонажи очень медленно, сомнамбулически ходят по наклонному помосту, собирая в ящики разбросанные яблоки и тщательно изучая каждое. Это похоже на какой-то ритуал, который они выполняют со священным трепетом неофитов. Но с включением текста магия моментально рассеивается. «А прикольно собирать яблоки», — говорит Егор. Читай «прикольно жить». И понеслось. Эта четверка словно решила воспользоваться правилом драматургов «сделай хуже»: они роняют, рассыпают и портят яблоки, ломают ящики; их кусают осы, они попадают молотком по пальцам и с каждым шагом приближают миссию к провалу.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Во-первых, это очень смешно. Марфа Горвиц использует на сто процентов комедийный потенциал пьесы Пряжко, в том числе и нецензурную лексику, которая здесь работает на контрасте с преувеличенно правильными, какими-то неестественно гладкими героями, которые хотят как лучше, а получается как всегда. Все эти нелепые ситуации, гэги, рассыпавшиеся яблоки, отбитые пальцы и главное — преувеличенно-пафосная реакция персонажей на любое микрособытие, будто каждое побитое яблоко — это драма, а испорченный ящик — трагедия. Но ведь, по сути, так оно и есть. Потому что в метафорическом плане каждое яблоко — это частица нашей жизни, возможно, один из дней, которые мы последовательно, один за другим, портим, выбрасываем впустую. Недаром в начале спектакля время тянется медленно, как в детстве, а к финалу все более ускоряется.

Хореограф Анна Абалихина, которую Марфа Горвиц называет равноправным соавтором постановки, выстраивает движение персонажей концентрическими кругами вокруг воронки. Иногда они застывают почти в скульптурных позах пионеров-героев, но потом снова продолжают свой бег по кругу, пока не скатываются внутрь.

Пьесу Пряжко, конечно, можно воспринимать как диагноз поколению миллениалов: ее герои гвоздя не умеют забить, не могут дышать без пиносола и испытывают боязнь открытого пространства, зато отлично разбираются в антидепрессантах. И тут «Урожай» перекликается с недавней пьесой Алексея Житковского «Посадить дерево», где отец и сын, выполняя традиционный мужской завет «построить дом, вырастить сына и т. д.», пытаются вкопать китайский пластиковый саженец на элитном поле для гольфа. Но Житковский пишет о несовместимости старых понятий и ценностей (пусть догматических и патриархальных) с новыми жизненными реалиями, где нет места естественному, природному, где все живое превращается в фейк, дешевую подделку.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

А у Пряжко (по крайней мере, в трактовке Марфы Горвиц) речь идет не только об оторванности современного человека от природы, его непоправимой урбанистичности, но и о более универсальных понятиях. О нашей неспособности распорядиться жизнью как таковой — ни преумножить, ни сохранить ее дары. Вместо того, чтобы насладиться райскими яблочками, мы прячем их в ящики, откладываем на потом и обрекаем себя на труд, который в итоге оказывается сизифовым и совершенно бессмысленным. И в этом смысле финал спектакля с возникающей на экране картиной постапокалипсиса — «мусорный ветер, дым из трубы» — кажется мне слишком конкретным, сужающим тему до экологической повестки, без сомнения, актуальной, но все же более поверхностной по сравнению с заявленной в начале притчевостью.