В. Шекспир. «Ричард III». Театр «Сатирикон» им. А. Райкина.
Режиссер Юрий Бутусов, художник Александр Шишкин

Сага «петербуржцы в Москве» продолжается. Опровергнуть версию о «культурном занудстве» питерских режиссеров удалось только Юрию Бутусову, а стать «звездами» на московской сцене — только Хабенскому в паре с Пореченковым, бывшим когда-то, как известно, с Бутусовым одной компанией. При этом на фоне запредельного качества многих спектаклей так называемой «новой волны» придирчивая московская критика нынче обрушилась на спектакль Бутусова в «Сатириконе». Это, строго говоря, удивляет. После потока быстрых, банально смонтированных и моторных московских спектаклей на «культурность» Ю. Бутусова — А. Шишкина взираешь с благоговением.
Распахивается широченный серый «мятый» занавес, и посреди шишкинского «бедного» великолепия из картонной двери без косяков и стен (один из любимых мотивов в бутусовско-шишкинском творчестве) возникает хромой горбун — с этого начинается «Ричард». Невольно вспомнилась череда тусклого хай-тека, столь любимого молодыми московскими режиссерами, — никакой подобной халтуры, равно как и безвкусицы, здесь не было и быть не могло. Шишкин явил блестящее чувство формы и целесообразности: в сером бумажном пространстве с «детскими» фигурками доисторических животных и «криво» нарисованным троном и столом нет места ненужным красивостям, как нет в нем и натужной метафоричности. Здесь все — для хорошо тренированных актеров, которые легко осваивают заданные координаты по горизонтали и по вертикали. Вот Ричард (Константин Райкин) быстро ковыляет к высокому, не по росту, стулу, ловко скособочившись, запрыгивает на него и на время становится «королем», еще не став им по ходу спектакля. Театральная «графика» Шишкина, который увлеченно играет с тенями на мятом белом заднике, то увеличивая их до гротескных размеров, то уменьшая, как нельзя кстати в новом фарсе Юрия Бутусова.

Ричард III. Рисунок Энтони Шера, английского актера, игравшего Ричарда III в Королевском Шекспировском театре в 1984 г.
«Балаган», которым попрекают Бутусова, в данном случае не самое удачное определение. В программке написано «трагифарс», но сам режиссер осторожно замечает, что в данном случае фарс — это только стилистический прием, которым он воспользовался для вскрытия смысла пьесы. Бутусову вообще свойственно манипулировать фарсовыми приемами — но до того ему это легко прощалось, благо материал, над которым «измывался» режиссер, был по природе своей абсурдистским.
В «Ричарде» сделана ставка на открытую театральность. Максим Аверин играет сразу три роли, в том числе и старую королеву, — и делает это со свойственным ему мягким травестированием, не утрируя «женское», но и не скрывая «мужское». Между короткими динамичными сценами выходят «рабочие сцены» и готовят площадку к следующему эпизоду — скажем, расстилают рулон жести, на котором двое убийц прикончат Кларенса, и делают это бодро, как на субботнике. У королевы Елизаветы (Агриппина Стеклова) — бутафорские, ниже пояса, рыжие волосы — в своем антрацитовом платье с высоким воротником и лохматыми патлами она выглядит настоящей фурией.
Это — приметы стиля, которые являются смыслообразующими. Режиссер выбирает жанр фарса, чтобы выразить идею шекспировской трагедии, — что может быть проще.
Ведь и пьеса — про странную прихоть судьбы, избравшей своим любимцем урода и подонка и заставившей окружающих поверить в его непогрешимость с детской наивностью. Вряд ли можно считать этот спектакль высказыванием на антитоталитарную тему — время не то. И все-таки Бутусов, которого, похоже, занимает только искусство ради искусства, невольно высказался на злобу дня.
Кроме того, режиссер использует жанровую природу смежных искусств — скажем, гангстерского кино. Вот сцена совещания в Тауэре: Ричард, Бэкингем, Хестингс, не подозревающий, что он уже приговорен, и приближенные. Стол, бокалы с вином, сухорукий Ричард—Райкин возвышается на стуле, бандитского вида джентльмены, собравшиеся для убийства, и наивный Хестингс, которому Ричард, не стесняясь, затыкает рот. Классика диктаторского поведения. Через несколько минут Хестингса, трясущегося от ужаса, посадят на стул и намертво забинтуют газетами и скотчем. А еще через минуту «газетную» голову бросят Ричарду под ноги. Типичное заказное убийство — вот как выглядят кровавые сцены в «Ричарде». И это холодно-эффектное нарастание количества трупов столь же оправданно, как в фильмах Тарантино. Бутусов остраняет трагедию с помощью хорошо опробованных массмедийных клише. Как известно, они всегда работают.
За музыкальные «отбивки» Бутусову от критики попало отдельно: что музыки много и что она — эстрадная, не сказал разве что ленивый. В самом деле, музыка не несет отдельной смысловой нагрузки, разве что вздрючивает зрителя и актера на сцене, но, безусловно, является структурообразующим элементом. Спектакль построен как череда аттракционов — что, в принципе, свойственно Бутусову, — и музыка здесь иронически или, напротив, драматически предваряет «выходы» персонажей на сцену. Она функциональна, как и шишкинское оформление, как и пластические этюды от Н. Реутова. Может быть, не так обязательна.
Спектакль Бутусова — пример синтетического зрелища. Разделять его на «уровни» так же нелогично, как упрекать в несоответствии первоисточнику. В нем каждый элемент — практически по Мейерхольду — работает на целое. И актер тоже. Но, по большому счету, этот слаженный механизм, в котором любой выход артиста на сцену предваряется или сопровождается каким-нибудь трюком, а одна сцена отбивается от другой с помощью заводных мотивчиков в духе европейского easy listening, — сделан в расчете на конкретный театр (как иначе?) и на конкретного зрителя, который не может удержаться, чтобы не похлопать каждому появлению Константина Райкина на сцене. Вот здесь лежит корень компромисса, без которого, очевидно, нельзя было обойтись.
Райкин играет главную роль, и Бутусов нашел остроумный ход, дав ему, по сути, роль персонажа от театра, снабдив лацци и разомкнув таким образом пространство спектакля. Райкин—Ричард комментирует публике происходящее на сцене, в том числе и собственные злодеяния. Ричард-актер недоумевает, до чего легко Ричарду-персонажу, уроду и злодею, достается все — женщины (леди Анна), власть, признание. Ричарду позволено нарушать ход событий не только как будущему королю, но и как действующему шуту. Он появляется на сцене с затакта, когда убийцы еще отмывают пол после убийства Кларенса (Максим Аверин), которого они до смерти залили красным вином. Ричард уже приковылял, а кровь убийцами еще не смыта — правда, это его совсем не заботит, когда дело сделано.
В череде аттракционов иронические кульбиты неожиданно перемежаются пафосной мелодекламацией. Вот безумствующая Маргарита (Наталия Вдовина) вся в белом, в луче света, под барабаны и под падающим с колосников «снегом» предрекает всем гибель — и этот монолог слишком высокопарен, чтобы ему верить. Впрочем, собравшиеся — во главе с лохматой Елизаветой — реагируют на это как на номер художественной самодеятельности, и пафос снимается. А с другой стороны — маленький герцог Йорк (Тимофей Трибунцев), спасаясь бегством на одноколесном «велосипеде» от разгневанной матушки, королевы Елизаветы, успевает курнуть из трубки бабушки, герцогини Йоркской, и глотнуть из ее бокала. Интермедия с шаловливым ребенком вовсе заставляет забыть об ужасах и море крови. Куда больше страха внушают деловитые джентльмены в черных шляпах и белоснежных рубашках, зарезавшие и придушившие не одного «хестингса». Их самоуверенность незыблема — вот на чем основана власть герцога Глостера.
Многое в спектакле Бутусова обрекает его на то, чтобы быть коммерческим — это не хорошо и не плохо, но это, видимо, условие работы с «Сатириконом». Такой театр — идеальная модель коммерческого, рассчитанного на публику с запросами «выше средних». И это тоже важная тема для разговора в связи с «Ричардом» и московским опытом представителя питерской «новый волны». Бутусов сделал спектакль, уравновесивший «мечты» талантливого актера и представления менеджера об успешном проекте. Не стоит забывать, что К. Райкин — худрук и менеджер — играет на двух полях сразу.
«Ричард», несомненно, по-настоящему энергичное и порой провокативное представление. Режиссер не пренебрег традициями дель арте, позаимствовал у кино «черный» жанр и ловко посадил зрителя на крючок шекспировской истории. Он — вместе с командой отличных актеров — заставил зрителя смотреть не только на «звезду» и хлопать, как в балете, каждому его появлению на сцене. Он заставил этого немного вялого зрителя поработать вместе со спектаклем. Хотя бы потому, что шекспировский текст (перевод Георгия Бена и Александра Дружинина был подвергнут сценической редакции театра) Константин Райкин произносит так, что невольно чувствуется «слом дискурса» — иногда и сквозь фарс доносится трагический гул. Трагедия — не из лексикона этого спектакля. Не потому, что выбранный жанр ее не предусматривает, — как выясняется, наоборот. Трагедию не предусматривают эти стены, эти висящие над головами актеров микрофоны, это нескрываемое здоровье и вкус к иронии, свойственные артистам, и — даже — это благополучие, которым пышет публика. Бывает, что среда оказывается сильнее собственного художественного чутья. Бутусов говорит, что ему не интересно делать спектакли о человеческом благополучии, — и ему веришь, потому что концептуально это реализовано. Но и концепции разбиваются о быт.
Март 2004 г.
Комментарии (0)