«Сигнал из провинции» (по рассказам В. Сорокина). Театр «Суббота».
Режиссер Петр Смирнов, художник Давид Дидишвили

Не знаю, является ли молодой режиссер Петр Смирнов, студент мастерской Г. Тростянецкого, поклонником прозы русского концептуализма, однако он решился положить в основу своего спектакля «Сигнал из провинции» рассказы Владимира Сорокина. Девять новелл объединены эпохой — Великой Отечественной войны и сталинских репрессий. «Сигнал…» — трудноуловим, это бродячий спектакль, который театр «Суббота» за неимением собственной сцены изредка показывает на разных площадках Петербурга — в Выборгском ДК, в «Балтийском доме» на фестивале «Рождественский парад», на малой сцене театра Ленсовета. Как узнает о показе публика — не очень понятно, потому что рекламы никакой нигде не бывает. Но зрители собираются и смотрят, во время действия часто громко хохочут, а выходят из зала с несколько странными лицами и округлившимися глазами. Спектакль выбивает из колеи, ошарашивает, смело соединяя смешное с жутким, из нелепого добывая трогательное, а наивное превращая в безжалостное. Пародия, граничащая с издевательством, всегда приводит к серьезным раздумьям «о судьбах моей родины».

От короткой зарисовки «Осень», которая открывает спектакль, зрители поначалу не ждут ничего шокирующего. Четверо солдат и ясноглазая босоногая блондинка исполняют танец — плавные мягкие движения, сплетающиеся и расплетающиеся руки, улыбки партнеров… На девушке — шинель, подол которой разрисован красно-желтыми осенними листьями, и широкополая шляпа, сплетенная из тонких прутиков и веток. Но вот танец прерывает появление мокрого насквозь, раздраженного затянувшимися дождями комдива в плащ-палатке. Солдаты оправдываются: «Осень с нами в блиндажах греется горячим чаем…» Немая девушка с блаженной улыбкой не от мира сего — это осень!.. Комдив устраивает молниеносный допрос: кто, откуда, зенитчица, разведчица? И, не добившись ответа, сухо отдает приказ: расстрелять. Потом рассказывает, как будто о погоде: осень наутро расстреляли, а через час выпал первый снег.

Комментировать такую неожиданную развязку очень трудно, все равно что объяснять состав и смысл поэтического образа. Начало спектакля — эмоциональный удар, сдвиг, взрыв. Столь же резкий и непредвиденный прорыв из одного плана в другой используется и во всех остальных эпизодах. Переносный смысл слов вдруг становится прямым, привычные слуху лозунги, песни, стихи попадают в реальную жизнь, разрушая ее обыденные черты. При этом, так же как в «Осени», беззащитно и быстро гибнут слабые, добрые, наивные создания, так же тупо и жестоко действует сила. Впрочем, зло совсем не обязательно персонифицировано. Оно воплощается не только во всякого рода начальников, командиров, следователей и чекистских палачей, но и, например, в топот сапог, заглушающий лирическую песню, в бой кремлевских курантов, прерывающий любовное свидание. Добрые и хорошие персонажи могут победить, но лишь в бредовом сне, в безумии, настигающем жертву в застенках НКВД. Так летчик-испытатель и его жена, которую истязают в камере, поднимаются в воздух и улетают, превращаясь в самолеты, к великому изумлению следователя! Происходит пластическая, наглядная реализация тропа «лететь как птица», свобода обретается только за гранью реальности и здравого смысла.

Сцена из спектакля. Фото Ю. Пилипенко

Образ искаженной советской действительности возникает в эпизоде «Одинокая гармонь». Девушка — Е. Биргер задушевно поет всем известную песню, а Библиотекарь — М. Крупский словами этой же самой песни пишет донос: «Товарищ начальник, обратите внимание, у нас тут почему-то все замерло до рассвета, дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь — погасили…» Доносчик говорит по телефону и стучит, как на машинке, трое НКВДэшников стучат сапогами по доскам пола, как будто выбивая какую-то злобную чечетку, Девушка-Гармонь поет, но уже без звука, только губы шевелятся на безмятежном лице. Все громче стучит библиотекарь, громче стучат сапоги, оглушительно стучит целая страна стукачей. В наступившей внезапно тишине, выполнив свой «долг», доносчик вешается… Развязка тоже неожиданная, «переворачивающая» зрительское отношение.

Такие непредсказуемые парадоксальные финалы сценических новелл можно назвать «пуантами» (пуант — непредвиденная острая концовка анекдота). «Сигнал из провинции» П. Смирнова стоит «на пуантах».

Режиссер нашел адекватный способ исследования анекдотичной, по сути, советской жизни. В анекдот попадают все — доблестные строители коммунизма, враги народа, отличники производства, пионеры и школьники, трудовые резервы, шпионы и интеллигенты… Когда в камеру, где следователь допрашивает жену летчика, строевым шагом входит сам погибший летчик, чекист обалдело сообщает: «А вот как раз и муж пришел!» Чем не анекдот, в котором в самый ненужный момент «приходит муж»!

Само название эпизода «Степные причалы» содержит парадокс: какие такие причалы в степи?! Но для советского человека, привыкшего к языку лозунгов, в этом нет ничего удивительного. Под бодрую музыку происходит торжественное открытие нового участка ирригационного канала, проложенного в засушливых степях, рабочие рапортуют, страна в лице школьницы с белыми бантами в косичках (Ю. Типанова) приветствует своих героев. Размеренный марш энтузиастов прерывает появление самого «героя» — трясущегося не то от холода, не то от алкоголизма, не то от усталости строителя в ватнике и ушанке. Доходяга (А. Гульнев) смотрит дикими глазами и говорит стихами. «И мнится ему у степного причала»… Ему трясут руку, поздравляют с трудовой победой. Строитель, не переставая дрожать, обещает: «Горячим степям подарю я прохладу, а север готов я согреть, если надо». Принимающий эту клятву начальник внезапно хохочет и без всяких стихов спрашивает: «А, позвольте узнать, каааак?» «Для начала — вот так», — отвечает строитель и, набрав в грудь побольше воздуха, широко и страшно разевает рот и пытается согреть своим дыханием далекий север.

Буквализация метафоры, перевод стихов и песен на разговорный язык или на язык советской бюрократии, обессмысливание стихотворного текста в реальности — постоянный прием спектакля. В эпизоде «Морячка» происходит реализация устойчивого поэтического тропа «отдать сердце возлюбленной». Бравый матрос (А. Гульнев) в тельняшечке, в щегольских белых клешах небрежно напевает: «Отчего у нас в поселке у девчат переполох…» Пропев куплет, он заламывает на затылок бескозырку и лихо выплясывает матросский танец. Встревоженная девушка (Е. Биргер) в ватнике и валенках прибегает к милиционеру (М. Крупский) с вопросом — что ей делать с сердцем моряка, который жил у них в доме, а теперь уехал служить («Ничего моряк не пишет, даже адреса не шлет»). Горячее моряцкое сердце, подаренное ей на память, она принесла в обычной кошелке. На вопрос озадаченного милиционера: «Почему вы пришли к нам?» — бедная морячка отвечает: «А к кому мне еще идти?» Действительно, куда, кроме органов, может обратиться советская молодежь по вопросам любви и дружбы?.. Кошелка с сердцем остается у милиционера, а самое смешное и грустное в том, что у моряка, который был до этого весел и здоров, прямо на наших глазах начинаются сердечные перебои. Он бледнеет, хватается за сердце, сбивается с шага и, с трудом двигаясь, уходит.

Одна из историй, возникшая в начале спектакля, имеет продолжение и завершение ближе к финалу. Во второй новелле мы видим прощание хорошей девочки Лиды (Ю. Типанова) и Сережи Ивашова (А. Гульнев), смешного щекастого очкарика в солдатской шинели, из-под которой он достает смятый цветок. Сережа уходит на фронт, Лида его провожает. Неловкие от смущения, комичные и трогательные влюбленные дети то сталкиваются лбами, то падают с чемодана, на который присели «на дорожку». Морща нос и щурясь, Сережа просит девушку подарить ему на прощанье «папирос хороших, чайник, томик пушкинских стихов». Папирос у Лиды нет, зато она отдает ему мешочек с сухарями. «Я хотел бы поцелуи взять с собой, как сухари», — говорит солдатик. Паровоз гудит, Лида и Сережа бросаются в объятья друг к другу, и девушка дарит ему свои поцелуи, «сколько не жалко». Сыплются девичьи поцелуи — розовые лепестки.

Почти в самом конце спектакля вновь появляется Лида, она читает письмо Сережи с фронта. «Жди со скорой победой!» — пишет солдат. Вновь звучит французский шансон, который сопровождал их последнее свидание. А потом Сергея Ивашова за распространение пораженческих слухов расстреливают бойцы СМЕРШ. Он сам снимает с себя ремень, шинель и сапоги; звучит выстрел, музыка обрывается, Ивашов поднимается на грубо сколоченную трибуну — единственную и универсальную декорацию спектакля. Смершевцы распределяют вещи расстрелянного, фляга достается лейтенанту Горностаеву, томик пушкинских стихов не нужен никому. Из подаренного Лидой чайника усталые бойцы пьют чай и вдруг вспоминают про сухари! М. Крупский — лейтенант (как лицо от автора) сообщает, что сухари вместе с поцелуями высыпались на свежеструганные доски… Сережа сверху сыплет лепестки, а со смершевцами начинает твориться что-то странное. Поцелуи выскакивают из них помимо воли — губы чмокают. Ноги сами несут их в пляс, бойцы обнимают друг друга и пытаются танцевать. «Что за херня?» — орет потрясенный Горностаев и командует: «Отделение! Лечь! Встать! Кругом! Бегом марш!» Ничего не помогает. Когда обессиленные солдаты наконец вповалку падают на пол, Сережа Ивашов, с улыбкой наблюдавший сверху, спускается и заботливо укрывает их шинелью. Потом он находит брошенную книгу и читает им, как будто няня перед сном: «Три девицы под окном пряли поздно вечерком, кабы я была царица — говорит одна девица…» Наверное, можно сказать, что это история о победе любви над смертью, но, боюсь, такой вывод будет сам по себе пуантом.

«Сигнал из провинции» — спектакль короткий, он длится всего час. Обстановка и реквизит — самые бедные и простые (сценография Д. Дидишвили). Актеров немного, все играют не одну роль (лидируют М. Крупский и, конечно, А. Гульнев). При всем том, спектакль не простой, по языку и по жанру он сложен и хитро задуман. В каждой новелле есть выход за пределы вербальности, прорыв в другое измерение с помощью пластики, танца, пантомимы (хореография Э. Смирнова и М. Коложвари). Несмотря на то, что в тексте постоянно обыгрываются советские песни, музыка большей частью — «заграничная», как будто из трофейных фильмов. Все эти сладкозвучные мелодии и слова интересно сочетаются с сюжетом рассказов, и такой контраст — тоже прием, тоже «сдвиг». Самым простым, но очень остроумным способом соединяет режиссер музыку и сюжет в последнем эпизоде, давшем название всему спектаклю. «Сигнал из провинции» — это телефонный звонок «наверх», предупреждение, донос. Капитан Дубцов звонит полковнику Симоненко, а в фонограмме — тоже телефонный разговор, знаменитая французская песня «Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо…». Убийственная ирония!

Спектакль театра «Суббота» — это, на самом деле, сигнал. Театр, недавно отметивший свое 35-летие, живет трудно, бедно, но своей работой сигнализирует критике и зрителям о том, что творческая жизнь в нем вовсе не бедна. Художественный руководитель театра Ю. А. Смирнов-Несвицкий предоставил свою молодую немногочисленную труппу в распоряжение режиссера-дебютанта и не проиграл — и это тоже сигнал всем: и начинающим постановщикам, не знающим, к кому обратиться, и другим худрукам города (придут ли к вам дебютанты?), и пишущим о театре (не пропустите!), и зрителям — приходите (даже без зазывной рекламы) и смотрите.

Апрель 2004 г.