Ж.-Ф. Туссен. «Месье». ТЮЗ им. А. Брянцева.
Режиссер Игорь Ларин
На малой сцене ТЮЗа состоялась премьера спектакля «Месье», поставленного Игорем Лариным. Он же — автор инсценировки и сценографии. Однако инициатором спектакля явился исполнитель главной роли артист Валерий Дьяченко, который в течение нескольких лет искал возможность воплотить на сцене изящный, странный и очень «французский» роман из серии "мини«-романов известного писателя и кинематографиста Жана-Филиппа Туссена, основателя литературного минимализма последней волны, которую называют «Новый „новый роман“». Роман написан в 1986-м, у нас напечатан в 2001-м, время же действия, как указанно в программке, — «сейчас».
В темноте человек закуривает сигарету. И начинает говорить, описывая предметы, выступающие из тьмы, словно бы отзывающиеся на его голос, — стол, окно, корзину для канцелярского мусора, послушно вращающееся кресло — «интерьер персонального кабинета на шестнадцатом этаже башни „Леонардо да Винчи“». Подробнейшее и бесстрастное перечисление — раскладывание бумаг по пластиковым папкам, поездка в лифте на первый этаж в кафе, наблюдение за рыбами в аквариуме, покупка чипсов с паприкой — почему бы нет?
Все эти действия В. Дьяченко энергично и гротесково иллюстрирует, «показывая» нам и себя — Месье, и — виртуозно — рыб в аквариуме, и сослуживцев, и девушек-регистраторш… Визуальный ряд время от времени отстает от смыслового или вовсе «разъезжается» с текстом, распадается на несколько смысловых дорожек, заставляя зрителя активнее «включаться», например в сцене, когда Месье во время разговора с воображаемыми партнерами вытирает себе лоб деловыми бумагами, выбрасывая их затем в корзину. Этот прием — расхождения видео- и семантического ряда — Игорь Ларин успешно использовал и раньше в своих спектаклях, здесь же Дьяченко применяет его мастерски, привнося оттенок элегантности.
Итак, возвращение на 16 этаж, в кабинет, встреча в лифте с генеральным директором, напряженно пытающимся вспомнить имя случайного попутчика, занимающего одну из руководящих должностей… Напрасно, кстати, он пытается это сделать, ведь у нашего героя нет конкретного имени — он называет себя «Месье». В этом отстранении от имени собственного, в долгих описаниях простых процессов жизни — отзвук философии феноменологии, поэзия нарушенных связей между следствием и причиной явлений, подробности бытия, в котором реальность внешняя «обтекает» реальность «внутреннюю», не прикасаясь к ней, не задевая, превращая в далекое воспоминание или грезу все, что происходит «сейчас» или только будет происходить.
При активном физическом действии, демонстрации, «показе» внешних событий актеру и режиссеру удается сохранить эту «невключенность» души, и это тем более сложно, что герой романа немногословен, его же сценический двойник вынужден высказываться и от лица автора. Месье ходит на работу, варит кофе, участвует в совещаниях, раз в неделю посещает спортивный зал, играет в футбол, у него «все в порядке» — а мы понимаем, что этот хрупкий человечек неизбывно, трагически и вполне справедливо одинок. Одинок, хотя у него есть невеста, а у невесты родители, в доме которых он остается жить даже после расставания с нею, одинок до бессилия сопротивляться воле случайного соседа-минералога, заставляющего его писать под диктовку научную книгу о кристаллах. Одинок — и лучше одиночество, чем мистическое проникновение в тайны рождения этих самых кристаллов, один из которых магически разрастается до размеров медузы в руках Месье и загорается холодным потусторонним светом.
Поиски подходящей квартиры в тщетной попытке избавиться от соседства назойливого минералога, посещение врача, короткие путешествия, общение с другими людьми — все эти события «внешней» реальности представляются герою (и зрителю) потоком абсурда, то и дело врываясь в его воображение фантасмагорическими картинами: напугавший его средневековый рыцарь оказывается просто хозяином очередной квартиры, упавший сверху парик означает приход незваной гостьи. Всех этих попутно возникающих персонажей актер играет сам, мастерски используя немногочисленный реквизит, штору, спускающуюся с потолка, и свои пластические возможности. И только один вопрос, который периодически задают Месье случайные люди, не «обтекает» его, попадает прямо в сердце, доставляет ощутимое, видимое нам беспокойство: чем Месье занимается в жизни? На этот вопрос он ответить не может.
Он, вытащив стул на крышу своего дома, смотрит в небеса, «погружаясь в них все глубже и глубже, не различая ничего, кроме точек и линий созвездий, и небосвод постепенно превращается для него в гигантскую схему метро, озаряющую ночь». Слабый свет остается только над площадью Одеон, что — по схеме метро — является созвездием Альдебарана.
И вот когда наконец в закономерности и неизбежности одиночества авторы спектакля убеждают зрителя всецело, вдруг появляется Она.
Анна Дюкова играет парижанку Анну так, как будто сама родом с берегов Сены. Впрочем, сегодняшние француженки и выглядят, и ведут себя гораздо прозаичнее. Она — девушка-мечта, девушка из сна. От костюма — классического беретика и шарфа, скромной длинной юбки, забавных «клоунских» башмаков — и до пластики, слегка неуверенной из-за плохого зрения, порывистой из-за природной живости, все в ней бесконечно обаятельно утверждает идею о том, что в мире бывают — иногда бывают — любовь и свет. И хотя она имеет и имя и фамилию, состоит из плоти и крови, соглашается поужинать с Месье, все равно она останется мечтой, недостижимым идеалом каждого «Месье». Мы поймем это в финале, после остроумной сцены в ресторане, куда придут ужинать наши герои: погаснет свет, и они несколько минут в полной темноте будут искать друг друга среди зрителей. Найдут и вместе отправятся домой, но трудно было бы ожидать, что режиссер-философ Игорь Ларин допустит такой однозначный мелодраматический «хэппи-энд». Нет, после соединения их рук и совместного прыжка над крышей, в которую превратился серебристый ковер-половик сцены, они расстанутся. Правда, расстанутся скорее метафизически, перед лицом роскошного космоса, мерцающего звездами на театральном горизонте. Она нахлобучит на него белый длинный парик, сверху — свой беретик, он мгновенно постареет лет на семьсот, и мы вспомним, что каждый человек и приходит в этот мир, и уходит совершенно одиноким. Даже если есть кто-то, кто, кажется, тоже умеет летать, и даже если над площадью Одеон струится неяркий ночной свет.
Этот спектакль по своим приемам напоминает прежние ларинские спектакли, но вышел на удивление лиричным и акварельным.
Комментарии (0)