Подход был авантюрный. Для себя я понимал, что нельзя мне подходить к этой пьесе, как к пьесе, нельзя репетировать ее, занимаясь действенным анализом. Мы заменили это рассказами о пьесе, воспоминаниями о ней. Актеры не читали пьесы со студенческих лет. Какое-то время мы в эту игру играли. Потом, когда пьесу прочли, все равно пересказывали ее еще какое-то время, делали упражнения. Я применял методы, которые исповедовал еще в Формальном театре, на ранней стадии: тренинги на импровизацию, вариации упражнений Михаила Чехова, Кристиана Люпы, танцы тела… В таком расслабленном режиме мы прожили довольно долго. Премьера откладывалась два раза, потому что спектакль не созревал до конца.

Мне не хотелось никаким образом ассоциировать этот спектакль с постановкой Вахтангова, запрещал всем и себе смотреть его видеозапись и читать литературу о нем. Но когда накануне премьеры мы его посмотрели (чтобы включить в антракте как некую цитату), я был удивлен: я увидел много методологических созвучий. В студенческие годы я увлекался Вахтанговым и Таировым, читал об этом много, и сработал какой-то подсознательный момент. Видимо, от этой традиции отделаться невозможно.

Вначале меня интересовал эстетический аспект, не этический. Важно было найти некий прием в заданных условиях: я имел как данность пьесу, актеров и площадку (инициатива постановки исходила от художника Эмиля Капелюша и была для меня никак не связана с Формальным театром). В какой-то момент я стал эту эстетику понимать. И когда стало ясно, что актеры готовы отозваться на мои предложения, способны их развивать, мне стало не хватать этической стороны. Ответ был найден в невероятной для меня области — в социальной ситуации сегодняшней нашей жизни. Поначалу актеры меня в этом с трудом понимали: как и я, они никогда не занимались политическим театром. На этой волне мы стали двигаться дальше.

Потом стало ясно, что роль Калафа будут играть А. Шимко и А. Ронис. Для меня привычный ход, когда спектакль делается «от актера». Ронис вывел на иррациональную, алогичную, бессознательную историю. Не найти объективных причин, на уровне реальности, по которым вот этот Калаф — Ронис мог быть так зациклен на этой любви. Он совершает метафизический поступок (как у Пушкина, у Достоевского) и соединяет любовь со смертью. Любовь проявляется через смерть. И тут политический стержень был опрокинут.

Когда начинаются репетиции, они не совпадают с тем, что я планирую. План нужен только как мотивация для первого шага. В спектакле есть своя идейная стройность, но действенным анализом я обычно занимаюсь в конце репетиций, по нему корректирую кое-что. Такой анализ обязан быть, и для актеров не должно быть никаких неясностей. Разбор пьесы — это пища для энергии актера. Но не для понимания зрителя, зритель может понимать совсем другую историю.

В спектакле играют актеры, имеющие разный опыт, разные методы, разные представления о театре, они знают друг друга гораздо лучше, чем меня. Я пытаюсь это использовать. Например, у В. Салтыкова много разных интересов в жизни параллельно с театром: и дайвинг, и саксофон, и сценарии… Он близок к тем людям, с которыми я работал раньше, потому что мы были очень открыты миру. И мне это очень нравится. Мир гораздо богаче, чем то, что называется нашей профессией. И Д. Готсдинер близок к этому. У этих двух актеров тот способ существования, какой мне более привычен, и поэтому они быстрее откликнулись. А А. Носкову, актеру ситуативному, психологическому, я старался помочь создать такие ситуации, в которых он бы мог себя достойно проявить. Вот он — абсолютно театральный человек, сталкер в этом путешествии. Другие его гоняют, пинают, а он вдруг выходит неожиданно на очень тонкие психологические и драматические моменты, переворачивая систему ценностей. И мне кажется, это очень важно. Я и пытался строить «здание» спектакля, исходя из того, с кем я работаю, чем интересен каждый человек и в чем его мир. Складывая миры, я стремился сложить концепцию этого спектакля, которая заключается в игре. А играя в театр, не всегда понимаешь, ты в него играешь или он в тебя, где находится персона, а где персонаж (слова, которые я произношу уже несколько лет). Может быть, это становится привычным штампом мышления, и от него трудно отделаться или не надо отделываться. В моем поколении все — заложники мифа о бабочке, рассказанного Лао Цзы: философу приснилась бабочка, которая думала, что она философ…