Мне кажется, что «Синхрон» нельзя считать безусловной удачей театра, хотя сам факт обращения к современной западной драматургии, бесспорно, ценен. Пьеса Хюрлимана, при ее очевидной «размытости» и пробуксовках, концентрирует в себе проблемы и смыслы, не чуждые литературе двадцатого века: бесконечная повторяемость обыденных ситуаций, приобретающая абсурдистский масштаб (что-то от Ионеско), обессмысливание языковых взаимодействий («У меня кризис слова!» — конечно, не только о писательстве), экзистенциальные мучения, соотношение искусственного и подлинного и т.д. Одновременно она содержит вполне конкретный игровой потенциал, который, видимо, и привлек «ленсоветовцев». Но при этом видно (по крайней мере, было видно на премьере), что прохладное «рацио» О. Рыбкина, тяготеющее к абстракциям, находится в противоречии с живой, теплой актерской энергетикой. Синий парик на голове Е. Комиссаренко, казалось, больше мешал ей, нежели настраивал на нужную режиссеру волну; актриса чувствовала себя уютно лишь там, где ей давалась возможность отойти от интеллектуальных ребусов и сыграть нечто «женское» (эпизод, когда выясняется, что героиня потеряла ребенка). Создавалось ощущение, что актеры тоскуют по чему-то привычному, не совпадают с материалом. Это, кстати, подтвердил в интервью О. Леваков: «Готов согласиться, что причина всех сложностей, которые я испытываю на репетициях, во мне… я всегда считал, что разгадывать шарады, которые автор загадывает специально, скучно» (Театральный Петербург. 2004. 16–31 января). Наиболее гибкой здесь оказалась Е. Маркина, которая сумела «войти» в спектакль почти на медитативном уровне и блестяще вписалась в яркий, цветастый режиссерский узор.
Оформление оригинально и четко работает на основную мысль: все эти ящички, ячейки символической «камеры хранения» подчеркивают одинаковость, зарифмованность ситуаций и диалогов. «Синхронность», в режиме которой происходит взаимодействие персонажей, дана им изначально: ничто не происходит осознанно, все — запрограммировано, как заученные охи-вздохи в порнофильме, да и между плохим кино и жизнью разницы никакой нет. То, что могло бы стать настоящим, заставить «обняться и заплакать», — не замечено. Минутная остановка — и герой ошеломлен нарушением привычных ритуалов, да настолько, что даже не понимает, кто рядом с ним («Кто вы?»).
Путь супружеской пары к обнадеживающему финалу тернист и запутан, спектакль дробится на множество эпизодов, среди которых есть и мучительно нудные, и гомерически смешные. Связующим звеном может на время послужить артистичный Труффальдино и режиссер «озвучки», возвышающийся над этими «страшными шапочками» и кашляющими неудачниками, как некое высшее существо (не случайно обе роли исполняет один актер, Е. Баранов). К чести О. Рыбкина, резервы комического в пьесе им в достаточной мере использованы, и актеры благодарно хватаются за возможность заставить зрителя лишний раз улыбнуться (сцены с пастухами, которые возят на веревочках прелестных овечек). Но все то, что могло бы превратить пьесу Хюрлимана в забавную комедию положений, старательно обходится режиссером. Он скорее готов согласиться «надавить зрителю на слезную железу», чем лишить текст его интеллектуальности.
Я знаю О. Рыбкина по трем спектаклям («Метафизика двуглавого теленка» Виткевича в театре Сатиры, «Посетитель» там же и «Синхрон»). И везде меня смущает его… двоякость что ли? С одной стороны, безусловная строгость, аналитичность, с другой — какое-то радостное любование кричащими красками, иногда почти вульгарность. Я, конечно, не о костюмах Ф. Сельской. У этого режиссера есть тяга к эффекту (а у кого ее нет?..), но это не всегда «стреляет». Поэтому скромный «Посетитель» мне дороже «Синхрона» с его пышностями и цыганщиной.
Но: чудная Е. Маркина, странно печальный А. Сулимов… это уже дорогого стоит.
Комментарии (0)