Продолжаем рассказывать про лабораторию в Новокузнецке…

Идею лаборатории, посвященной Маяковскому, Александр Вислов вынашивал давно. Но только в Новокузнецком драматическом театре к ней отнеслись с интересом. Потому что стихи поэта «через четыре года здесь будет город-сад» — это про них. Маяковский прославил новое имя старинного сибирского города Кузнецка. И с тех пор в городе его считают «своим».

Лаборатория стала погружением в творчество поэта. Не драматургия, а лирика раннего Маяковского оказалась интересна режиссерам, артистам и зрителям, которых было много, и они активно участвовали во всех обсуждениях. Лаборатория получилась объемной, но самыми важными были два последних дня, когда показывались эскизы. Елизавета Бондарь сделала эскиз под рабочим названием «Маяковский — детям». Режиссер перегрузила свое сочинение тем, что включила в легкую, игровую форму спектакля конфликтные отношения Маяковского с рецензентами Наркомпроса и Наробраза, считавшими стихи поэта непонятными и сложными для детей. Цитаты из их статей детям-зрителям точно были непонятны. И рассказ о конфликте поэта с чиновниками из образования сильно утяжелил эскиз. Зато сами стихи — «Что такое хорошо и что такое плохо», «Зоопарк», «Про моря и про маяк», «Прогулка» — превратились в остроумную игру в театр, с внутренним сюжетом, а иногда с явными элементами иронии и сатиры. А «Кем быть?» Бондарь решила в разных музыкальных ритмах. Пятеро молодых артистов то задумчиво сидят у «костра» из веточек и под перебор гитары распевают в «визборовских» интонациях о том, как хорошо быть столяром и плотником, то в джазовой композиции поют про инженеров, в дискотечных ритмах про летчиков… Получилась изящная музыкальная миниатюра внутри спектакля, конечно, уже не для малышей, а для юношей, «делающих жизнь с кого…». Подростки в возрасте 12+ покатывались со смеха, и трудно даже представить, что они думали о своем будущем.

«Председатель земного шара».
Фото — архив театра.

Олег Степанов (г. Сарапул) сделал эскиз по пьесе «Клоп». Картины будущего получились у него в духе почти оруэлловской, а иногда пелевинской антиутопии. Они были решены эффектно и жутковато. В замедленных ритмах на сцену (эскиз шел на планшете) выезжали огромные сундуки, из которых появлялись персонажи истории — белые офицеры, солдаты, какие-то женщины, которым вручались белые одежды под взмах руки главного «оживителя», стоящего наверху совершенно мейерхольдовской «установки». Распахнутый занавес демонстрировал подсвеченные ступени зрительного зала, уходящего куда-то совсем уж в вечность. Будущее было неприятно безликим. Вся же история с Присыпкиным и его свадьбой была решена в обычных штампах изображения нэпманской жизни. (Так часто играют пьесы Катаева, Шкваркина и даже Эрдмана.) Зато современно была решена фигура Олега Баяна. В этом спектакле он был явно дьявольской породы и дирижировал всеми, когда «заражение» пороками перекинулось в сегодняшний день. Почему режиссер не поискал образ Присыпкина в той действительности, которая была пятьдесят лет назад, раз уж речь в пьесе идет о том, что его оживляют через полвека, то есть сегодня? Непонятно. Но «Клопа» оживить явно не удалось, несмотря на множество удачных моментов.

«Председатель земного шара» по пьесе О. Погодиной-Кузьминой представил Александр Огарев (г. Томск). Пьеса, на мой взгляд, линейна и схематична. Это скорее не пьеса, а композиция, составленная из документов и фактов биографии поэта. Да еще композиционно она состоит из «диспутов» на разные темы. Но не диспуты привлекли режиссера в пьесе. Он показал молодых футуристов, дерзких голодных хулиганов, играющих с миром, с любовью, со словами, рождающих поэзию из всего. Молодость века, а потом перерождение и смерть этой бесшабашной, летящей вперед жизни — вот что стало темой эскиза. Андрей Ковзель сыграл Маяковского, а Александр Шрейтер — Хлебникова. И эти роли стали главной ценностью эскиза. Их молодые шалости, легкое безумие Хлебникова, неприкаянность и одиночество Маяковского, веселый и хищный цинизм четы Брик (Роман Михайлов и Илона Литвиненко) — все рождало поэзию. И вдруг… перестало рождать. Тихо, мучительно продирались через горло погибающего поэта строки: «Я знаю силу слов, я знаю слов набат…» Никогда не слышала, чтобы это звучало так безнадежно. Отлично была сыграна сцена, когда уже мертвый Хлебников является Маяковскому: «Дверь была открыта, Володя…» — и молча смотрит на друга. В эту открытую дверь тихо уйдет и Маяковский… подмигнув на прощание. Ради таких минут, когда на твоих глазах рождается настоящий театр, лаборатории и необходимы.

«Живой Маяковский. Рассказ товарища Локтева».
Фото — архив театра.

Еще одно такое чудо произошло на следующий день в эскизе «Живой Маяковский. Рассказ товарища Локтева». Автор текста и режиссер — Александр Вислов. Он написал монопьесу о действительно существовавшем человеке по имени Шефтель Локтев, который видел Маяковского за пятнадцать минут до самоубийства. Это был посыльный из Гослитиздата, который принес поэту два очередных тома БСЭ. Встреча с Маяковским, к которой этот человек так готовился, что даже стишки сочинил, оказалась совсем уж короткой. Поэт рывком открыл дверь, сказал: «Книги положите здесь, а деньги получите в той комнате» — и закрыл дверь. (Это было зафиксировано и при допросе Локтева.) Но об этой встрече Локтев рассказывает всю свою жизнь. Она обрастает какими-то подробностями, комментариями то об артистках (увидел в комнате сидящую женщину), то о своей жизни, то о пианисте Владимире Горовице, который запомнился ему, потому что это было литерное слово в томе энциклопедии, который он нес. И этот Горовиц всю жизнь не дает ему покоя. Кто такой? Куда делся потом? Прочитав пьесу, я вообразила себе мелконького человека, у которого эта встреча стала главным событием жизни и который наживется на этом. И вдруг на сцену вышел высоченный породистый Артур Левченко, в солидном костюме, с орденской планкой, похожий на крупного номенклатурного работника советских лет. Как позже признался начинающий режиссер Вислов, выбор артиста поменял в пьесе все. Левченко сыграл человека, раздавленного невстречей, всю жизнь мучающегося разговором, который не состоялся. В его жизни Маяковский присутствует постоянно, он стал его наваждением. Он сыплет строками «советских» стихов поэта, он переживает все снова и снова, отвечает на вопросы зала (вопросы были и заготовленные, и только что родившиеся, потому что в игру включились все). В какой-то момент указывает на дверь: «Да вот же он сам, живой Маяковский…» И весь зал невольно обернулся. А когда мы снова посмотрели на сцену, то увидели, что бывший посыльный Шефтель Локтев сидит, свесив голову на грудь, как бывает при ударе. И в этот момент на экране появились руки великого пианиста, уже старого Горовица, и полилась музыка. Еще одна невстреча…

«Облако в штанах. Фрагменты любовной речи».
Фото — архив театра.

Последний эскиз принадлежал Дмитрию Волкострелову, я могу его только описать. «Облако в штанах. Фрагменты любовной речи». Кастинг шел два дня, но почти всех артистов режиссер забраковал. В результате взял девушек из самодеятельной студии. Сначала они поиграли на струнах рояля: в темноте светился экран с текстом поэмы, к нему девушки подходили по одной и, молча постояв, уходили. Это продолжалось минут пятнадцать. Потом актриса Юлия Костенко, глядя на экран, шепотом читала поэму. Под экраном на кровати лежал человек, закутавшись в простыню. Потом были кадры из фильма «Барышня и хулиган», а девушки за столом читали «Фрагменты любовной речи» Барта. В финале фильма мелькнуло фото с застрелившимся Маяковским. Потом актриса снова почитала стихи и ушла. А девушки за столами долго мяли и комкали бумаги. Человек, лежащий на постели, наконец, сел и начал читать текст из романа Уэльбека. Про плохую эрекцию. Потом ушел и он. На обсуждении одна девушка то ли из ЦИМа, то ли из Театр.doc вскочила и закричала, что это гениально, и благодарила режиссера. Все как-то растерялись, потому что зрители жаждали объяснений, а объяснить никто ничего не мог. Положение спас доктор философских наук, профессор Лев Закс, который просто ринулся на амбразуру и рассказал про разные этажи театральной деструкции. Пересказать это я не смогу, слов знаю мало (только на уровне младших классов). Волкострелов слушал Льва Абрамовича очень внимательно, хотя Закс не то чтобы хвалил эскиз. Он его анализировал. Все были потрясены и расходились на цыпочках. Потому что зрители уже собирались на спектакль Андрея Черпина «Тринадцатый апостол».

После спектакля зрителей невозможно было остановить. Они не давали слова критикам. Они говорили о поэте так, как будто он был их близкий знакомый. А одна девушка (по виду старшеклассница) на вполне дежурный вопрос Вислова ответила, что Маяковский ее любимый поэт, а в качестве любимого стихотворения (я была убеждена, что она прочитает про город-сад), начала читать «Флейту-позвоночник», читала, медитативно погружаясь в гениальные строки. Она попала на спектакль случайно. После этого я окончательно поняла, что Маяковский живой.