«Старая женщина высиживает». Т. Ружевич.
Александринский театр.
Постановка, сценография, костюмы, свет, сценическая редакция текста Николая Рощина, композитор, автор звукового оформления Иван Волков.

Спектакль «Старая женщина высиживает»— авторская, от сценографии и сценической редакции текста одноименной пьесы Т. Ружевича до костюмов и постановки света, работа Николая Рощина, создателя и художественного руководителя московского театра «А. Р. Т. О», имеющего репутацию экспериментатора. Уникальные способности артистов труппы Валерия Фокина к эксцентрическому существованию на сцене, типичная для Александринского театра лаконичность сценографии, да и сама Новая сцена с ее космическими возможностями оказались прекрасным полем для постановки постиндустриальной антиутопии.

Старая женщина села на Новой сцене Александринского театра и сидит. Старая женщина требует много внимания от персонала некого заведения (по слухам, лучшего в городе). Здесь обслуживают молодые официанты Кирилл и Мефодий (Тихон Жизневский и Александр Поламишев), одетые, как александринские капельдинеры — в смокинги и белые перчатки, и они действительно могут предложить все что угодно, их не смущает капризный клиент — им все равно. Клиент требует сахара — будет сахар. Клиент требует найти и привести сюда ту шлюху, следы помады которой остались на посуде, — пожалуйста, шлюха «заряжена» в подсобке. Клиент требует оплодотворения — официант снимает штаны и обнаруживает член ровно до колена.

Сцена из спектакля.
Фото — К. Кравцова.

Также в заведении в наличии музыкальный автомат с виниловыми пластинками и два живых музыканта, точнее, два живых инструмента — флейта и туба. Сами музыканты привязаны к автоматизированным электрическим стульям — почерневшие и безжизненные, а играть они начинают после нескольких электрических разрядов — видимо, срабатывает какой-то механизм, завязанный с диафрагмой и пальцами рук.

Впрочем, для лакшери-ресторана здесь, прямо скажем, мрачновато. Потолок низкий, мебель металлическая, узкая дверь герметично закрыта. В оформлении строго выдержан постиндустриальный стиль — атмосферный, выверенный до мелочей, от каждой актерской интонации до периодически явного метронома. Совершенно очевидно даже то, какая картина за окном (задолго до того, как его откроют по требованию клиента), — разруха, последствия атомной или второй мировой войны, или всемирного потопа — не суть. В итоге за окном оказывается куча мусора до горизонта и низко летающие чайки — картинка, сознательно далекая от реалистичной и больше напоминающая рисованный закольцованный ролик.

Сцена из спектакля.
Фото — К. Кравцова.

Старая женщина — Елена Немзер — и сама зациклена, как интернет-сoub, и действует на людей особым образом, гипнотизируя. Старая женщина кричит, ворчит, говорит зловещим голосом. То ей холодно, холодно, холодно, то ей густо (пусто, пусто…), то ей жарко (страшно, страшно…).

Она —Заречная, превратившаяся в монструозное существо. Или Аркадина, непроизвольно цитирующая Заречную. Или мировая душа, или память планеты, или память Польши, или память Александринки — это неважно, означивание — не цель.

Так и глагол в названии спектакля, скорее, важен как часть речи, обозначающая процесс. Старая женщина, конечно, не высиживает. Высиживают молодые люди в соседнем помещении, высиживают упоротые официанты, проститутка и доктор, высиживают зрители в зале, а старая женщина рвет и мечет. Старая женщина требует. Требует сахара, требует соленых огурцов, требует пирожных, требует ласки. Старая женщина требует, чтобы все рожали, потому что это основное наше дело. Все, вне зависимости от возраста и пола. Рожать должны старухи, художники, артисты, Александринка-2, безусловно, должна рожать.

Я. Лакоба (Папа).
Фото — К. Кравцова.

Требования старой женщины исполняются исправно. Она — священное чудовище, и этих качеств никто не оспаривает, дело в другом — ее опыт в этом бункере неприменим.

Это бункер «Новых форм» — здесь вседействует по определенной схеме: персонажи воспринимают все как данность, как предлагаемые обстоятельства. Они быстро привыкают к виду из окна и даже начинают им любоваться, они и в бункере этом находятся будто бы по своей воле, они не делают события даже из того, что однажды приехавший вместе с епископом папамобиль не проходит в дверь бункера, — он просто паркуется снаружи и спокойно стоит.

Если бы здесь была применима логика классического драматического развития, то можно было бы говорить о существования некой конфронтации между старой женщиной — заслуженной артисткой, и Епископом — Яниной Лакобой — артисткой молодой. В одной из сцен, за сервированным по-королевски столом, где даже проститутку одели во фрак, посреди сцены, наполненной театральным и гражданским пафосом, Янина Лакоба (ой… Епископ!) спокойно и иронично (в разрез всему предыдущему, будто персонаж другого спектакля) рассказывает «политический» анекдот о том, как ежик дышал жопой, сел на пенек и задохнулся.

Е. Немзер (Старая женщина).
Фото — К. Кравцова.

И все же спектакль выстраивается вокруг заглавной героини, как дом вокруг печи — Елена Немзер становится двигателем не только драматического, но и сценического действия. Эксцентричность как черта характера заглавного персонажа диктует артистам правила сценического существования.

Кажется, здесь все зависит от нее, от любого ее решения, от малейшей ее реакции. Спектакль и закончится внезапно — в тот момент, когда актриса, шагая от одного края сцены к другому, вдруг остановится и решит поклониться.

Спектакль «Старая женщина высиживает» — это первая премьера на Новой сцене с участием Александринской труппы, и это подчеркнуто важно.

Эта история в том числе о возможности плодотворного существования традиции и новейшей формы, о том, что наши дни подсказывают способ трактовки абсурда как специфического неореализма, и о том, что для развития нового и непознанного нет необходимости отказываться от мощности театрального настоящего.

Так Аркадина играла бы в театре Треплева в дубле с Заречной, если бы Костя был чуть дальновиднее.