«Хармс-Шардам, или Полет в небеса».
Студия-театр Бызгу.
Режиссер Сергей Бызгу.

Окутанному теплом стен института на Моховой, пригревшемуся на сцене Учебного театра актеру тяжело выходить из студенчества. Либо он оказывается бездомным, либо его пригревают в новых стенах другого театра, либо актеры и мастер создают свой театр. Выпускники курса Сергея Дмитриевича Бызгу 2022 года (одного из самых сильных, талантливых, успешных и в чем-то попсовых курсов) выбрали третий путь: оставшись без прежнего дома, построили свой новый дом. Забрали с собой накопившуюся за годы учебы фан-базу (накопившуюся заслуженно, между прочим!), забрали своих педагогов и пошли покорять просторы петербургского театрального мира.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Бывшие студенты имели успех, аншлаги на учебной сцене.

«Буэндия. История одного рода» — спектакль-история, спектакль-эпопея, спектакль, который студенты четыре года проживали, ради которого учились и которым достойно закончили свой путь на Моховой.

«Планета людей» — демонстрация профессионального гиперреального перевоплощения в персонажа.

«Дети проходных дворов» — трогательный, честный и откровенный спектакль-самовербатим, спектакль-рефлексия и терапия, гимн поколения нынешних студентов РГИСИ.

«Дети проходных дворов vol. 2.0» был попыткой привлечь внимание аудитории с помощью известного зрителю названия, под которым будет скрываться принципиально другой НЕспектакль (так пишут в афише). Это было попыткой закрепить за собой сформированную за четыре года фан-базу, чтобы зрители пошли на премьеры с уверенностью в том, что ребята не сдулись, что они все те же дерзкие, бойкие, свободные и в чем-то протестные, но уже не студенты, а дипломированные специалисты.

Но если «Дети проходных дворов vol. 2.0» были скорее пиар-ходом, маркетингом, то на «Нетеперь» идешь с вопросом: «Смогут ли?»

Амбициозные, ощущающие успех postстуденты кидают перчатку и смело идут на дуэль с ожиданиями. Они берут сложный материал: детские стихи, письма, дневники и рассказы Хармса. Хармса, которого крайне редко можно увидеть в хорошем исполнении. Они, только создавшие театр, сами завышают планку и пытаются перепрыгнуть ее, почти не разбегаясь. Хармс — художник, за произведениями которого (внешне смешными, нелепыми, нелогичными и абсурдными) скрывается ощущение беспросветной тьмы, безысходности, ощущение потери почвы под ногами и тотальное отчаяние. Настолько, что ты не понимаешь, 7 идет за 8 или 8 за 7? Настолько, что «теперь тут, а теперь там, а теперь тут, а теперь и тут, и там». Хармс — не материал для фарса. Хармсу чужды патетика и пафос. Хармс — опустошенно страдающий и безнадежно сгнивающий заживо.

Спектакль на сцене Большого театра кукол строится по этюдному методу: режиссер в соавторстве со студентами берут ряд сценок, пытаясь связать их по смыслу, берут сквозных героев и взаимодействуют с залом. Все интересно по замыслу, но если бы это еще было режиссерски простроено… Сценки между собой связаны условно, логика тоже вполне условна. Отсюда постоянные перескоки от этюда к этюду, возврат к теме, распыление.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Но postстуденты бойкие. Postстуденты хотят проявить себя максимально. Мастерски, с азартом они играют недокапустник, недомелодраму, недокомедию по недоХармсу. Недокапустник — потому что не смеются ни над залом, ни над собой, а смеются над нелепыми стишками Хармса. Недомелодрама, недокомедия — потому что нет структуры, нет цельной жанровой композиции. Да, они начинают и заканчивают одинаково эстетически прекрасной, одинаково неуместно пафосной статичной сценой. Да, они возвращаются к этюдам, пытаясь провести сюжет по пути от веселой истории с улыбчивыми героями в милых костюмах до истории усталости с избитыми, измученными героями. Но за этими внешними изменениями нет внутренней травмированности, нет желания показать разруху мира.

НедоХармс — потому что Хармс не проанализирован, не прочувствован и не проработан. Превращение Хармса в хохму, фарс — неуместность, особенно в контексте конца бесчеловечного 2022 года.

Авторы спектакля, конечно, цитируют Хармса. Например, в начале актеры демонстрируют его знаменитый этюд: несколько раз закрывая и открывая кулисы, якобы не смогут начать спектакль по техническим причинам, а потом выйдет маленькая очаровательная девочка, извинится перед Сергеем Дмитриевичем, скажет знаменитую фразу «театр закрывается, нас всех тошнит» и убежит.

Актеры будут с усердием, с профессионализмом и талантом отыгрывать смешные миниатюры, нелепые сюжетные стишки. Они будут кататься в импровизированных санках, весело и задорно читая, что на своем пути сносят всех: и зайца, и медведя, и лисицу. Влад Низовцев из зрительного зала будет дерзко кричать, что художники, люди искусства и науки — дерьмо. Его же герой будет в страстном карикатурном танцевальном поединке переигрывать героя Юрия Дементьева. Александр Дробитько с усами героев из «Каламбура», в гиперболизированно серьезном образе милиционера будет проходить по сцене и так же каламбурно следить за порядком, а Максим Райчонок — наигранно уперто лежать на полу и утверждать, что он прописан в коммуналке и никуда не уйдет. Юрий Дементьев, Игорь Астапенко и Александр Дробитько в одинаковых бежевых шортиках с подтяжками и рубашках задорно, по-детски прочтут стишки про то, что они стали советскими самолетом, пароходом и автомобилем. Валерия Ермошина будет почти весь спектакль убирать мусор со сцены, гоняя его дворничьей метлой, а Анастасия Филиппова, играя мелодраматичную сцену влюбленности, — с женской воздушностью колоть дрова топором, от которого отпадет топорище. И так далее… Но в этом не будет ни всепоглощающей советчины, не щадящей даже детей, ни затемненности разума, не будет коммунальной бездомности, не будет горечи от рабского неблагодарного труда советского человека, не будет тяжести женской советской судьбы. Не будет ничего, кроме умелой комедийной игры postстудентов-специалистов с горящими глазами и брошенной мысли попытаться отрефлексировать Хармса.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Соответствие Хармсу в одном — в звуке. Весь спектакль сопровождается звуками терменвокса — одного из немногих пространственных музыкальных инструментов, извлекающего звуки почти из воздуха. Нагнетающая ирреальная живая музыка, звучащая «без почвы», соответствует идее Хармса.

Если бы этот спектакль шел год назад в Учебном театре, если бы эту премьеру выпустили, безусловно, талантливые, любимые и нами, и публикой студенты, то все были бы в восторге. Но студенты выросли, они требуют нового, их волнует совершенно другое, и у них совершенно новые амбиции. И они в абсолютно других обстоятельствах. Их конкуренты по живому театральному процессу — не такие же студенты из других мастерских, а профессиональные актеры из больших театров, с профессиональными режиссерами. И такая конкуренция может служить поводом для развития, но оно возможно, лишь будучи постепенным и рациональным, чего ввиду амбиций и замашек у молодого театра пока нет.

Нестуденческий театральный процесс идет, и идет стремительно. И здесь зрителя не удивить красивым финалом с пафосным прочтением стихотворений обэриута; не удивить смелой и азартной игрой актеров; зрителя сложно удивить просто Хармсом, если в прочтении нет этого Хармса. Цитируя «Нетеперь», да, спектакль «мы смотрели, но не [у]видели», а по курсу «мы тоскуем и думаем и томимся»…