Любые слова по поводу человеческого ухода невольно содержат пафос. А вот пафоса-то Илья и не принимал. Всё, что делал, стрелами поражало всяческую помпезность и выспренность в самые их сердцевины. Стрелы были не ядовитыми, яда у этих необыкновенных людей, Ильи и Майи, вообще в арсенале не водилось. Как-то обходились в нашей жизни без отравы, хотя развенчивали помпезный стиль последовательно и убийственно. Весь их невероятный Лиликанский театр был придуман как рефлексия на «большой стиль», и что это за чудесный театр Драмы, Оперы и Балета, где многостраничные партитуры, оркестр, хор и кордебалет, а также двадцать перемен декораций умещаются в коробку и 15 минут сценического времени! А сколько было мистификаций: неизвестные рукописи великих авторов, выдающиеся артисты, прописанные в программках со всеми регалиями, но так и не появлявшиеся в спектаклях…

Илья никогда не декларировал и даже не формулировал своего метода. Его пытались сформулировать критики, которые понимали, что в крошечном, возникшем как домашний и, даже прославившись на весь свет, таким и оставшемся, театре под названием «Тень» живет большое искусство. Огромное и значимое весело и незаносчиво проживает в малом и негромком. Такое вот, умное, не злое, но и не благостное, очень щедро напитанное интеллектом, но и отчаянно, совсем по-детски увлеченное игрой, очень талантливое, очень изобретательное, очень тонкое и вместе с тем не заумное, понятное, адресованное людям большое искусство невероятно одаренных людей! Притом, одаренных, в равной степени, и профессионально, и человечески.

У Ильи все получалось как-то легко, играючи, и работали с ним люди от самого высокого ранга в искусстве до начинающих юнцов всегда на драйве и в любви, без важных бдений в строгих кабинетах, без пачек грозной документации, без заячьего пиетета перед энным количеством «Золотых масок», которым увешаны стены маленького фойе «Тени». Да, даже эти награды нашли там себе место между бесконечных фигурок слонов, своеобразного талисмана театра, этакой шутливой рефлексии на тяжеловесов и великанов, на крупные экземпляры как таковые, ибо Илья и Майя и их детище — экземпляры совсем не крупные, они просто — большие художники. У них все легко, воздушно, а при этом профессионально отточено, выверено до миллиметра, продумано и прочувствовано до мелочей в каждом вдохе и выдохе.

С уходом Ильи в днище огромного российского театрального корабля, изрядно продырявленного ныне обстоятельствами непреодолимой силы, образовалась брешь, обратно пропорциональная габаритам его неподражаемого искусства. Она огромна, и ее не залатать. Когда живут, дышат и творят так, как это делал он — так, что ты в его присутствии просто становишься счастливым — уход человека не оформить ни в какие строчки. Просто этого не должно быть — ни с обитателями Лиликанского королевства, ни со слонами разных цветов и фактур, ни с Шекспировским кафе, ни с тайным клавиром «оперы» Чайковского «Лебединое озеро», ни с легким, как пух и твердым, как драгоценный алмаз, даром художника, делавшего театр, которому нет аналогов. Не должно быть! Но нас не спрашивают…