А. Н. Островский. «Таланты и поклонники».
Московский Академический театр им. Вл. Маяковского.
Режиссер Миндаугас Карбаускис, художник Сергей Бархин

Можно быстро, тезисно? Ведь блог — не журнал, я только что с московского поезда, и пока ехала в реальном вагоне, по Интернету уже проследовали критические вагоны первого, второго, третьего класса, и семейные — как тот, который заказал Великатов Негиной…

Об этом спектакле в «ПТЖ» напишут подробно другие авторы (прекрасно, когда много желающих!), и я даже завидую им — тем, которые будут со смаком, подробно. Потому что в этом спектакле есть что смаковать.

Но я — коротко.

Как правило, первый спектакль нового худрука становится декларацией, манифестом. О театре и о себе. Иногда — о том театре, куда пришел.

«Таланты и поклонники» Карбаускиса — история по-театральному многослойная, режиссер читает пьесу, не минуя ни одной подробности, беседуя с ситуациями, конфликтами и коллизиями Островского, разветвляя действие на несколько сюжетов (жизненных и театральных), добиваясь актерского блеска абсолютно от всех исполнителей. В этом спектакле меньше экзистенции, которой так славен М. Карбаускис, и больше лирического, что естественно для спектакля о театре и о себе. В такой теме — никак без идентификации, и иногда мне кажется, что как Флобер говорил: «Мадам Бовари — это я», — так и Карбаускис мог бы сказать: «Саша Негина — это я».

Сцена из спектакля.
Фото — Денис Жулин

Проржавевший бункер воздвигнут С. Бархиным на сцене красно-ржавой Маяковки. Здесь все на своих местах, тщательно скрываемое от жизни железным занавесом: и таланты, и поклонники, и трогательная Домна Пантелеевна (Светлана Немоляева), и головастик Петя Мелузов (Даниил Спиваковский), и впавший в депрессию и пьянство тихий обаятельный Великатов (Михаил Филиппов) в футболке и кепке, по-домашнему, — этакий «Лужков», имеющий средства содержать театр. Все слежалось, проржавело и увяло, как букеты, которые без конца пытается освежить в ведрах с водой немолодой скучающий франт Дулебов (Игорь Костолевский) — провинциальный олигарх. В бежевом. В бежевом, песочном, цвета моли, впрочем, почти все кроме Негиной.

Простая, в каком-то хуторском ситцевом платьице «а ля Фрося Бурлакова», прямолинейная и даже грубоватая Негина (Ирина Пегова), человек из другого мира, в прологе робко ступает ногой на поворотный круг (варианты — жесткий диск, заезженную пластинку), пытается приноровиться к его движению, вскочить. Все, так или иначе, приводят в движение эту жизнь, и все здесь для Негиной — несвобода: и Мигаев, и маменька, и Петины нравственные принципы, и — как выяснится в финале — миллионы Великатова, которому она, объясняясь с Петей, резко, хрипло и властно скажет: «Уйдите».

Д. Спиваковский (Мелузов), И. Пегова (Негина).
Фото — Денис Жулин

И когда в финале уедет поезд со всеми персонажами (на круге стоят стулья, и герои, накрыв ноги дорожными пледами, уезжают от нас в паровозно-самоварном дыму), на пустую сцену, как на каток, выбегает Саша Негина и мчится на этом кругу, и летит! Свобода ото всего! Счастье! Никто не давит! Ее простая (предательски простая), но талантливая природа, не нуждающаяся ни в ком (ни в Петином просвещении, ни в великатовском развращении), вырвалась из ржавого бункера. Дайте творцу денег и свободы — и он полетит, не надо будет всем миром крутить ржавую пластинку…

Это если — коротко. А ведь можно и длинно, с удовольствием, описывая тонкие кружева Немоляевой, самоиронию Костолевского, задумичвую тонкость Филиппова… Спектакль длинный, почти четыре часа, но совершенно не утомительных. Он и о том, что это в ржавом бункере нужно быть героиней, страдать и держаться строгих нравственных постулатов, а на пустой сцене, на свободе, на скользком блестящем (не ржавом!) диске можно ни о чем не думать, а просто лететь.