«Теория счастья. 80 лет».
Режиссеры Екатерина Гороховская, Дмитрий Егоров, Борис Павлович.
Драматургическая группа Борис Павлович, Дмитрий Егоров, Ксения Ярош.
Художники Александр Мохов, Мария Лука, Олег Головко.
17 октября театроведческий факультет РГИСИ начал трехдневные празднования своего 80-летия большим сбором гостей и первым в истории факультета документальным спектаклем. В течение полугода участники проекта записывали интервью с бывшими студентами и педагогами факультета. Три режиссера, когда-то учившиеся на театроведческом, со своими «пятерками» артистов репетировали автономные части исследования. Они были соединены в целое за последние предъюбилейные дни, когда Гороховская, Павлович и Егоров вернулись, выпустив премьеры в разных городах, и соединились со своими артистами. Дмитрий Егоров — с Кириллом Вараксой, Ильей Делем, Ульяной Фомичевой, Максимом Фоминым и Галой Самойловой. Екатерина Гороховская — с Марией Романовой, Ольгой Афанасьевой, Ксенией Морозовой, Верой Латышевой, Федором Климовым. Борис Павлович — с Яной Савицкой, Юлией Захаркиной, Алиной Михайловой, Ксенией Захаровой. Зал Театра Музыкальной комедии был полон. Аншлаг! Но это был зал сплошных театроведов. Было ли когда-то такое в истории?..
Вот оно — случилось! Театральные профессии сплелись как змеи на голове у Горгоны и выпестовали монстра, которого можно и нужно разглядывать с разных сторон. Актеры присвоили тексты театроведов и вместе с режиссерами — бывшими театроведами — придумали спектакль о … вот тут я споткнулась о собственную мысль, и думаю, не стоит пока что ее заканчивать.
Выставка «Живая библиотека».
Фото Полины Назаровой.
Выставка «Живая библиотека».
Фото Полины Назаровой.
Потому что, это только первые полчаса кажется, что три ушедшие в режиссуру театроведа — Гороховская, Егоров, Павлович — поставили документальный спектакль о своих коллегах, ушедших в науку, ушедших в бизнес, ушедших на семинар и ушедших из жизни, ушедших в сомнения, ушедших на спектакль и затем ушедших в собственный текст, а живые голоса актеров, слегка очуждая живые слова и мысли доноров-информаторов, вызывают в зале живые чувства. Хотя и это уже немало.
«Теория счастья. 80 лет» интересен для меня главным образом потому, что провоцирует на размышления об актуальных процессах: ну, например, он отсылает нас к XVII веку, когда несерьезные жанры вдруг стали обретать серьезный стержень и появилась драма. Потом уже, в ХIХ и в ХХ веке, полным ходом шел обратный процесс: грандиозная редукция высоких жанров, появлялись трагикомедия, трагифарс, но даже и просто драму без юмора, без снижения пафоса играть и воспринимать как бы стало уже невозможно. А тут — бац — легкие жанры — и уже ну совсем последние: паратеатральные жанры — такие как ивент (а что такое ивент — это всего-то обозначенный заморским словом капустник) становятся в ряды интеллектуального театра. То, что мы видели у Гороховской, Егорова, Павловича и команды актеров — это интеллектуальная драма: про интеллектуалов, средствами интеллектуалов и для интеллектуалов, и в низком, пародийном значении, и одновременно в высоком.
Дмитрий Егоров, Екатерина Гороховская, Борис Павлович в сцене из спектакля.
Фото Полины Назаровой.
Можно посмотреть на нее, например, как на kapustnik.doc. Фабула, сложенная из документальных свидетельств, опросов бывших и настоящих студентов, выдает горестную судьбу персонажа, которого готовят к ненужной миру миссии, но для которого сама подготовка и становится миссией, пунктом, оправдывающим жизнь. Поначалу, как я понимаю, монтаж здесь шел по трем типам протагониста: романтического, эпохи просвещения и социального. Хорошо, что эти линии не были персонифицированы и постоянно переплетались, перелетая от голоса одного актера к другому, однако кульминационный монолог-плач в исполнении Галы Самойловой был о тотальном и непреодолимом противоречии между объектом исследования и его субъектом, и он уже переводил действие в совершенно иной, неформулируемый в классических терминах уровень.
Коллизия объекта и субъекта исследования перешла в поле текста, и в следующем эпизоде была инсценирована театральная теория Юрия Михайловича Барбоя в той части, где он рассуждает об актере и зрителе. Борис Павлович и его команда сценически прочли несколько страниц, и здесь уже актеры исполняли роли риторических фигур научного текста: тезис, антитезис, примеры. Это был как будто и жест из капустника, и, возможно, он в зародыше и был так задуман. Но по ходу действия становилось понятно, что это более глубокий сущностный опыт — попытка деконструктивного анализа теории Барбоя, ее моделей и смыслов, попытка испытать их с точки зрения выше перечисленных персонажей научного текста.
Сцена из спектакля.
Фото Полины Назаровой.
Итак, театр деконструирует теорию о самом себе: то есть смысл текста пытаются помимо разбитого на Тезис (Яна Савицкая) и Антитезис (Юлия Захаркина) автора теории поверить своим опытом персонажи этого тезиса: Птица (Алина Михайлова), Щенок (Ксения Захарова), Зритель (Борис Павлович) а также исполнители ролей Птицы, Щенка и Зрителя. Текст Барбоя о том, что актер может сыграть человека и только лишь человека, произносит актриса, играющая мысль и ничего, кроме мысли, — и тут высекается юмор. И здесь противоречие между объектом изучения — театром и его субъектом — ученым проигрывается уже на интеллектуальном, брехтианском уровне. С моей точки зрения, этот жест можно было бы длить и длить, если развить роли (пусть и бессловесные) Щенка, Птицы и Зрителя, а также исполнителей этих ролей. Собранный после такого обсуждения тезис, если театр не потеряет того начала, из которого он вырос (а это все-таки капустник, веселый дискурс) и будет на мой взгляд подлинная деконструкция научной теории, и вместе с тем прямое доказательство когда-то брошенного тезиса, что сцене доступен любой текст. Это тот тип интеллектуального театра, который, как мне кажется, у нас теперь вызревает.
Максим Фомин, Гала Самойлова в сцене из спектакля.
Фото Полины Назаровой.
Сцена из спектакля.
Фото Полины Назаровой.
Деконструкция в том, что текст, который Павлович взял на основу, эта часть теории «определивает», как любил говорить Барбой, само понятие театра, вот эту любимую Барбоем формулу, где А изображает В на глазах у С, и никак иначе. Это была не его формула, это формула Бентли, но у Бентли она звучит как афоризм, а он нашел ей применение, и она стала краеугольной для его теории. Так вот Барбой театр определивает, а театр его теорию деконструирует самим фактом воплощения текста… По-моему — это круто.
Я описала лишь один ракурс, одно «сплетение» этого монстра, и, да, наверное, спектакль можно прочесть иначе. Но то, что «Теория счастья…» — этот интеллектуальный kapustnik.doc — при всей своей витальности, актуальности, остроумии и энергетике состоялся и отразил ресурс самого театроведческого факультета — сомнений не вызывает.
ЖИЗНЬ И СУДЬБА ТЕАТРОВЕДОВ
Театроведение как драма и судьба… Театроведение как знание и переживание…. Театроведение как позиционирование в профессии и в жизни. Вот темы, которые пронзительно, страстно и элегически звучали со сцены и были материализованы в живых и предметных инсталляциях, развернутых в фойе театра. Поразили некоторые точно смоделированные и внутренне драматичные образы инсталляций: запаянный в глыбку льда макет к «Великодушному рогонсцу» Г.В. Титовой, теневой театр М.М. Молодцовой, воздушные шарики Г.А. Лапкиной, дом пантомимы Е.В. Марковой, рояль с голосом Ю.М. Барбоя, черный куб с кабинетом А.З. Юфита, окошки в который можно прорезать самостоятельно.
Театроведы – в пространстве театра! Все это напоминало урок на драмфаке.И зачин и этюды и самостоятельные сценические работы. И режиссеры – бывшие театроведы. Во всяком случае, имеющие театроведческий бэкграунд. Словно нас, театроведов, кто-то экзаменовал на право быть художниками. Не собой? Или, наоборот, именно, что собой! Звучало сакраментальное: в театроведы идут неудавшиеся актеры, режиссеры, те, кого не взяли на сцену. Вот, кажется, мы и отрабатываем свои комплексы! И что? Сами себя высекли в свой юбилей? Или нет! Убедительно показали, что в рамках своей профессии – художники! Что это — художество особое, специфическое… Монологи, монологи, бесконечные, сентиментальные, перерастающие вдруг в пафосные обращения в зал. Но монологи, не сочиненные, непридуманные, а «снятые» с помощью техники Verbatim со всех нас, проживших в профессии годы и, страшно сказать – десятилетия. Так что — можем даже иронизировать! Можем даже превращать в абсурд свою научность, свой разлад с современным порой непонятным или еще непонятым театром, свою ностальгию по ушедшему, исчезнувшему, но до боли милому. Студенты с помощью режиссеров-театроведов усердно и увлеченно трудились, пытаясь художественно постичь непрожитую ими еще нашу судьбу.
Когда-то Андрей Тарковский с горечью говорил о том, что опыт отцов является чем-то умозрительным для следующего поколения до тех пор, пока дети не получат свой собственный чувственный опыт, прожив аналогичные коллизии самостоятельно. Вот и наши – кажется, проживают «впрок». В воображении, конечно, создавая образ театроведческой судьбы. Этот юбилей и воспринимался, собственно, как такой урок и тест на воображение! Но тест, кажется, выдержали! Кто-то из «стариков» удивлялся. Казалось, говорили на каком-то «марсианском» языке. Но на самом деле – на самом реальном, современном, театральном, перформативном (прости, Господи!) И спектакль был сработан мастерски. Совсем подстать Павловичу, Егорову и Гороховской, которые режиссеры, надо сказать, непоследние! В общем, взбудоражили душу!
Территория счастья
Когда мы только поступили в ЛГИТМиК в 1987, кто-то из преподавателей сказал: «В нашем институте мы выпускаем товар штучный.» На протяжении многих лет у нас была возможность в этом убедиться. Куда бы не забрасывала жизнь бывших студентов театроведческого факультета, в журналистику, рекламу, режиссуру, PR -службу знаменитого театра, федеральный телеканал, Большой театр, маленький театр, в кресло завлита или худрука, они всегда выделялись особым видением мира, остротой восприятия, потрясающей изобретательностью, изысканным сарказмом, самоиронией и бесконечной тягой к анализу (здесь очень хочется поставить смайлик).
«Кто Вас учил?»- один из любимых вопросов на Моховой. Выдающиеся личности мастеров курсов и профессуры надолго определили нашу дальнейшую жизнь.
17 октября 2019, те, кто пришли в Театр Музыкальной Комедии на юбилей факультета попали на территорию счастья, этакого вневременного пространства, где самое важное- блеск глаз, радость встречи и узнавания, ощущение сопричастности и понимание уникальности такого тесного большого-маленького круга.
Для многих, счастье -это любовь и понимание. Нынешние студенты-сценографы РГИСИ попробовали прочесть и понять историю театроведческого факультета, найдя для «театроведческого слова» художественный и сценический образы, сделав это с огромным вниманием к деталям и любовью к своим героям.
Мы ходили и удивлялись, узнавали и не узнавали, соглашались и не соглашались. Почему «слово» Юрия Михайловича Барбоя ассоциируется с черным блестящим роялем и винилом, а творчество Лидии Аркадьевны Левбарг -с сочной зеленой травой в прозрачном стекле? Гадал ли на тексте «Гамлета» сам Борис Осипович Костелянец и писала ли когда-нибудь от руки объявления Елена Викторовна Маркова? Возникало ли у Веры Викторовны Ивановой желание оказаться за стеклом, а у Галины Алекcеевны Лапкиной желание парить над землей как воздушный шарик?
История, собранная по крупицам, осколки прошлого под лупой и, как положено, новые формы встречали всех неравнодушных, друзей и знакомых, родных и близких выпускников факультета и их друзей. В театральных инсталляциях студентов мастерской Олега Головко прошла история сценографии, так поэтически-красочно описанная театроведами. На несколько часов будущие сценографы века XXI, и театроведы XX, поменявшись ролями, оказались соединенными в уникальном пространстве, созданном из текста и изобразительного ряда.
А потом прозвенел третий звонок. И мы вошли в зал. На сцене, перед закрытым занавесом сидели три человека, и явно не собирались оттуда уходить. Режиссеры Екатерина Гороховская, Дмитрий Егоров и Борис Павлович, сочинившие документальный спектакль «Теория счастья.80 лет», некогда студенты-театроведы, видимо, готовились сказать вступительные слова.
Что же было дальше? А дальше был удивительно красивый спектакль! Как вербатим может быть красивым, спросите Вы? Пронзительным, трогательным, наполненным иронией -да! Но красивым!? Может! Музыка, свет, костюмы, мизансцены, декорации, видеопроекции создавали ощущение микрокосмоса, в котором живут удивительные люди. Думают, мучаются, любят, страдают, и все время что-то пишут, мучаясь, страдая и любя… (здесь, пожалуй, опять смайлик)
Голоса театроведческого факультета, какие они оказались разные! С хрипотцой, придыханием, с завидным апломбом, не стремящиеся произвести впечатление, искренние, тревожные, растерявшиеся. Выпускники разных лет поделились своими воспоминаниями, мыслями о профессии и о факультете. Студенты-театроведы собрали и расшифровали все материалы, которых хватит не на одну книгу. Режиссеры собрали вокруг себя потрясающую компанию единомышленников-артистов, и совершили маленький подвиг во имя театроведения.
В спектакле мы увидели калейдоскоп неповторимых характеров, услышали удивительные монологи, живые и неприукрашенные, о вечных проблемах, знакомых каждому театроведу, из серии: «подписываюсь под каждым словом».
Да, это мы! Мы сейчас такие…А какими будут театроведы, для кого сейчас Титаны те, кто много лет назад немел от восторга, слушая Льва Иосифовича Гительмана или Александру Александровну Пурцеладзе? То, что для нас жизнь, станет ли их историей?
В голове который день звучит мелодия из спектакля, память подбрасывает яркие детали, спектакль не отпускает. Все, как всегда! Надо пересмотреть!
С юбилеем нас!
PS.Да, и есть ли среди нынешних студентов, тот человек, который систематизирует всю информацию из разных источников и опубликует в комментариях в блоге список ВСЕХ тех прекрасных людей, которые имеют отношение к созданию «территории счастья»? (Вспоминаю Вас всегда, Анатолий Яковлевич Трабский! Источники- наше все!)
На волне обсуждений юбилея театроведческого факультета в тени осталась выставка «Живая библиотека», которую мы сделали совместными усилиями студентами всех актуальных курсов театроведческого факультета (включая очников, вечерников, заочников, магистров и кто там ещё бывает) и курса сценографов под руководством Олега Головко, которых «на местах» курировал их педагог Иван Совлачков.
И вот что я хочу сказать, чтобы эта история не потерялась в веках и ФБ спустя пару лет напомнил.
Для меня эта история стала прецедентом диалога о профессии как о своём личном присутствии — в контексте личного присутствия тех, кто был в профессии до тебя. И здесь важна категория не объективного «наследия», а некоторого эмоционального контакта. Ну это как представлять в компании нового человека — можно рассказать анкетные сведения и перечислить основные работы и достижения, а можно сказать: «Это Никодим, и у него в плейлисте всегда лучшая музыка». Или: «Это Клавдия, и мы с нею однажды застряли на проспекте Большевиков и гуляли до открытия метро, а потом первыми спускались на эскалаторе». И вот эта вроде как ни о чём не говорящая формулировка говорит на самом деле о самом главном — о личной эмпатической связи.
И выставка театроведов-художников была посвящена именно налаживанию таких связей между нынешними студентами и великими людьми факультета.
И я своими глазами видел, как это происходило: как академические портреты сменялись в разработках студентов личными ассоциативными картинками. Макет «Рогоносца», вмороженный в огромный кусок льда. Черный герметичный куб, в котором надо проковыривать дырочки, чтобы со свой уникальной точки зрения взглянуть на комнату учёного. Гипнотический сеанс за цветными колбами. Личные армейские письма. Завтрак на траве. Конечно, каждый из них вписал в каждую из инсталляций своё представление о театре и театроведении вообще — но это ведь тоже часть формирования нового себя как фигуры в этой профессии.
Честно говоря, я ни разу не видел такой разнузданной, энергичной, богатой по выразительному диапазону студенческой выставки. Выставки, организованной и собранной не педагогами (как всё равно собираются все зачёты и обходы), а самими студентами — ничья идея не была подвергнута редактуре или цензуре.
Ну и напоследок — это же было то самое сотрудничество теоретиков с практиками, о которым мы все так много говорим. Мне как куратору время от времени писали с жалобами то театроведы, то художники («я не понимаю, чего он(а) от меня хочет!») — но я отвечал только «учитесь договариваться». И ведь договорились!
И самое последнее — какие крутые, умные и свободные художники на курсе Олега. Это ведь только второй курс у них начался!..
Спектакль отличный, спасибо всем его создателям. И еще. Спасибо режиссерам, пришедшим на наш — театроведческий — праздник (видела в зале Тростянецкого, Ветрогонова, Фильштинского, потом — уже на видео — Янковского). Это важно и ценно, это весьма стОящий контекст юбилейного вечера.
Я что-то совсем не приняла это за капустник)
Когда возникла идея спектакля и мысль позвать именно трех режиссеров, учившихся когда-то на театроведческом, причем на близких курсах (Катя Гороховская на курс старше Бори Павловича и Мити Егорова), — мы совершенно не знали, что получится. Не знали до самого конца – то есть, до конца спектакля. У меня не было даже никаких предположений…
Теперь я понимаю, как это было правильно — именно трое, каждый со своим театром. Три части, которые не потянул бы один человек, сошлись в ту самую очень разную фактуру, которая и есть суть профессии – от критики до теории, от бабства до протеста, от белой женскости зайчиков-театроведок до черной истерики Галы Самойловой в отпуске и хоровода грибников, иногда находящих грибок для рассматривания. От самих режиссеров – до Павловича как зрителя книги Барбоя.
Может, кто чего и не считал) Например, в сети уже был хай насчет сладкого французского шансона вначале. Но, друзья- театроведы, разве этот эпизод не идет после реплики про то, что Бутусов не стал бы ничего ставить и разве это не является цитатой из бутусовской Чайки, а также иронией режиссеров по поводу всякой сценической красоты, а заодно и грустью о себе- уходящих от зала театроведов к арьеру и пр.?
Я лично считывала смыслы, метафоры, а не капустное веселье. Считывала рефлексию умных людей со стороны – о нашей рефлексии. И что не мог Боря – сделал Митя с его черными людьми, что не мог Митя – сделала Катя со своими белыми зайками, а что мог исключительно и только Боря – поставить своего учителя Барбоя —он и сделал. И Барбой бы ржал и радовался. Мне кажется.
Спектакль был грустный очень)))))))))
Лед недоверия к событию, немного разлучившему студентов с учебой в последнее время, мгновенно растаял — стоило сделать первые шаги в пространстве «Живой библиотеки». Дух вольнодумства, дерзкое творческое многоголосие — вместо торжественного унисона мемориала. Кадр панфиловского «Начала» рядом со счастливым лицом Сережи Добротворского. Рамка монитора, не погасившая живой интонации Лени Попова. Цветные колеса «Рогоносца» в маленькой глыбе льда — словно прямое распоряжение Галины Владимировны Титовой: хранить вечно. Зрительские ассоциации, осевшие в верхнем и нижнем фойе пространства на Итальянской в этот вечер, будут настигать зрителей Оперетты еще долго-долго. Кстати, и «гостевые» обстоятельства сыграли инсталляциям на руку: в театре на Моховой разные локации вряд ли расположились бы так выразительно-прихотливо.
Оценим красоту хода Бориса Павловича, давшего высказаться о легендарных лицах театроведения сегодняшним студентам, что видят их уже в каких-то своих зеркалах. Связь образования с образами ушедших — пунктир двух дней прошедшей конференции. Но его исходная точка — события 17 октября. Работа в тандеме с художниками — бесценный опыт для начинающих театроведов: наблюдение над тем, как интеллектуальный импульс ищет чувственной, зримой материализации. В вещмешке Бориса Осиповича Костелянца с томиком «Гамлета». В гадательной игре с максимами Евгения Соломоновича Калмановского: наши семинары он иногда резюмировал шаржированно-отеческой репликой: «Костяша, сынок — спроси меня, что было неясно сегодня?..» А неясно до конца — и бесконечно волнительно было ВСЕ в этом сквозном потоке времени, накрывшем нас на полтора часа. И ощущение тем острее, что выставка исчезла так же, как появилась — мгновенно.
Почему-то давно казалось, что театроведов осталась «горсточка». А выяснилось, что есть целая толпа, в которой легко потеряться. Толпа театроведов разных поколений, разных историй и разных географий, разных пород, просто разного состава души и все таки – театроведов.
Сегодняшние студенты создали свою театроведческую «Живую библиотеку» – расхристанную, несистемную, без каталога – только имена + инсталляции, предметно представившие беспредметность – воздух, которым дышали – поле, которое излучали – чувство, которым жили – идею, которую выстрадали, чтобы отдать (нужна ли?)
Рояль, книжка, цветок, кувшин, телефонный аппарат, настоящий лед, черная ширма, белая бумага, песок, компьютер, пишущая машинка. Странные обрывки судеб, композиции, не имеющие завершенности – намек, зацепка для воображения, ищущего наугад, безо всякой научной цели.
Может быть, портреты- инсталляции, вошли в конфликт с богатым «убранством» театра Музкомедии, а, может быть, не всегда они ладили с нами – одновременно участниками, героями и зрителями этого торжества.
В самом деле, чего мы ждали?
Наши театроведческие мозги привыкли не очень доверять – привыкли проверять, перепроверять, привыкли вопрошать, сомневаться, искать «да» и «нет», «за» и «против».
Мы немножко отморожены? Или нет? Или да?
Прекрасно, что студенты рискнули рассказать и, тем более, показать, какими кажутся им учителя, учителя учителей, и пра- пра- учителя. Прекрасно, что они умеют рисковать. Невероятно, что они способны отпустить себя, попробовать себя «вдали» и «вблизи», в любом, знакомом и незнакомом, удобном и неудобном пространстве.
Да, они иногда попадали и совпадали, а иногда промахивались. Может быть, иногда не могли, не умели, а иногда не успевали сказать то, что хотели. Многим из нас было не до них. Но сам факт присутствия нынешних, молодых, начинающих и уже зараженных театроведческим микробом – их перекрестные взгляды, их желание представить героя, заявить о себе, «зацепить» — создавало напряжение и «делало» мощный зачин этой большой театроведческой встречи. Не тусовки, не парада, не собрания. Тут была своя знакомая «нервность», без которой нет профессии.
Неожиданно. Все знали, кто готовит юбилей, все знали про студентов и все-таки – неожиданно.
А потом был спектакль. И этот спектакль для меня тоже оказался неожиданностью. Не хочу анализировать. Не хочу писать о режиссерах, о актерах, о сценарии.
Потому что… все было на совесть, всерьез и от начала до конца в формате анимированной мысли о нашей «лихой» и «жестокой доле».
Даже примерно «капустника» и даже kapustnik.doc я не увидела.
Я увидела страшную незащищенность, мне мерещилось то, что кажется слишком личным и частным, но почему-то – в преображенном и превращенном виде – перестает быть личным, и — хорошо ли, плохо ли – имеет претензию стать «категорией» . Даже «категорией» искусства. При этом все более «безбытного», но все же с реальным надрывом, реальным перебоем, на реальной скорости и в реальной «пробуксовке». Такая жизнь…))) А мы ее опять такую не хотим, не узнаём и, возможно, никогда не узнаем…
Наверное, все это по-своему театрально, наверное, современно. Наверное, даже остро современно и поэтому страшно чревато решение превратить театроведческие «опусы», а порой и «крики души» в некую художественную реальность… Только вряд ли это юбилей. Мы, ожидающие праздника и радости, ободрения, сердечных слов, восторгов и признаний – мы ведь… обманулись.
А, впрочем, кто «мы»?
И если бы даже условные «мы» были безусловно удовлетворены, все равно ведь усомнились бы в том, что еще существуем.
Мало.
Это было мало. Это было грустно. Это была часть, одна из… Потому что, как ни странно, а все еще «чертовски жить хочется».
Не успели и как-то не сумели насладиться. Вот теперь и… рассуждаем.
А хорошо бы было дать нам театр. Вот наш Учебный театр (тем более — когда возродится). И чтобы безо всяких юбилеев. И чтобы студенты все придумывали и придумывали, кем мы были и какие мы есть. И пусть бы театроведческая судьба (согласна с А.Чепуровым) волновала снова, и пусть бы весь этот дикий сплав театра с не-театром, живого с не-живым, все эти «отвлечения» слов, фигур, картин создавали свою историю. И свою теорию. Свое счастье на свою беду.
Хочется высказать свои самые наилучшие впечатления и поблагодарить за этот восторг всех причастных.
С уважением к вам всем. Светлана Шхалахова, выпускница театроведческого факультета ЛГИТМиК, Адыгея, Майкоп.
Празднование юбилея – 80-летия театроведческого факультета Российского государственного института сценических искусств, в прошлом – Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии (РГИСИ-ЛГИТМиК) в рамках 240-летия образования института прошло с 17 по 19 октября 2019 года и отмечено несколькими знаковыми мероприятиями. Мне посчастливилось принять в них участие, стать свидетелем и благодарным зрителем, поэтому хочу рассказать об этом подробнее.
17 октября в Театре музыкальной комедии на Итальянской улице состоялся единственный эксклюзивный показ документального спектакля о театроведении – «Теория счастья. 80 лет». Его подготовили три петербургских режиссера – Борис Павлович, Екатерина Гороховская, Дмитрий Егоров. Они приняли также участие в постановке. Жанр спектакля определили, как «голоса театроведческого факультета».
И хотя спектакль шел по знакомой всем и понятной форме, уникальность для театроведческой публики создавала та открытая документальность из историй театроведов и факультета, из мыслей наших великих Учителей – основоположников профессии, ее продолжателей. Тех, кто учил нас, писал для нас книжки, по которым не только мы развивались и обучались, но развивалась и продвигалась театроведческая наука. Самым трогательным было то, что время от времени включались голоса Учителей, звучал текст их публичных выступлений, с интонациями, с ключевыми словами и фразами о профессии, искусстве, жизни, призвании – не передать ощущения.
Спектакль состоял из собранных и расшифрованных студентами материалов, положенных в основу сценария, и блестяще разыгранных актерами.
Представление — потрясающее по силе воздействия, учитывая публику, сплошь состоящую из театроведов, педагогов, студентов, гостей театроведческого факультета. Сложно вообразить себе, как родилась эта мысль, и как было придумано рассказать обо всем этом именно таким сценическим языком. И найти верную интонацию, и затронуть сердца зрителей до слез, и точно и понятно развернуть перед аудиторией замысел. Огромное человеческое спасибо!!!
Необычность спектакля заключается в том, что со сцены говорилось о профессии, о которой, в принципе, со сцены не должно говориться. Критики и театроведы находятся, как правило, по другую сторону рампы, оценивают и анализируют происходящее не сцене.
В этом же спектакле, по сути, создавался коллективный портрет театроведа с его мыслями, задачами, планами, а также рефлексией, комплексами, болями, страхами, в конце концов.
«Кто такие театроведы?» — этот вопрос – главный не только для самих представителей профессии, но и для тех, с кем театроведы находятся в оппозиционной связке. А это – вся остальные создатели театра: режиссеры, актеры, художники и другие работники театрального жанра и цеха. И зрители – тоже. В этот вечер на сцене крупно, иногда в ироничной форме, выводились на экран вопросы взаимодействия театрального сообщества с театроведами и фразы-рефлексии: «Стыд. Боги и Титаны», «Как театроведы помогают вам в вашей профессии?», «Есть ли у вас интересные истории, связанные с театроведами?», «Читаете ли вы статьи о спектаклях, в которых участвуете?» «После», «Табу», «#Не сезон», «Зачем, зачем, зачем?»… Ответы на вопросы иронично и всерьез расшифровывались и разыгрывались актерами блестяще. Текста было много, поэтому важны были голосовые и речевые возможности актеров, пластические рисунки. Интонации, подтексты, вторые планы…
Текст был главным действующим лицом, каждый из профессиональных людей, сидящих в зале, эксперт в этой сфере, внимательнейшим образом внимал ему и молча с ним взаимодействовал. Мы слушали, не дыша, чтоб ничего не пропустить. Мы тоже со-работали с теми, кто находился на сцене. И, конечно, запомним этот спектакль навсегда.
Хочу поблагодарить всех, кто работал в спектакле и над спектаклем. Это было замечательное зрелище.
Тонкие связи…
Празднование юбилея – 80-летия театроведческого факультета Российского государственного института сценических искусств, в прошлом – Ленинградского государственного института театра, музыки и кинематографии (РГИСИ-ЛГИТМиК) в рамках 240-летия образования института прошло с 17 по 19 октября 2019 года и отмечено несколькими знаковыми мероприятиями. Мне посчастливилось принять в них участие, стать свидетелем и благодарным зрителем, поэтому хочу рассказать об этом подробнее.
17 октября в Театре музыкальной комедии на Итальянской улице состоялся единственный эксклюзивный показ документального спектакля о театроведении – «Теория счастья. 80 лет».
Перед началом спектакля в фойе была представлена инсталляция в исполнении студентов театроведческого факультета, она как бы предваряла представление, задавая особый тон происходящему, тонко и органично вводя зрителей в основное действие. В то же время у этой акции есть и своя тематическая направленность и актуальная значимость. Она посвящена памяти наших незабвенных Учителей – основоположников театроведения и педагогов факультета, трудившихся здесь всю свою жизнь. В инсталляции студенты использовали те замечательные материалы, которые вошли в книгу «Учителя», и недавно особой рубрикой повторились в «Петербургском театральном журнале» — ПТЖ. Собственно говоря, и книга появилась благодаря мемориальным материалам ПТЖ. Спасибо редакции, авторам, главреду и душе журнала Марине Юрьевне Дмитревской.
В то же время и образы современных педагогов нашего факультета также нашли отражение своих образов.
Творческая акция – инсталляция прошла под общим названием «Живая библиотека», она была подготовлена студентами театроведами всех курсов института с помощью студентов-сценографов мастерской под руководством О. Головко.
Здесь фантазия молодого поколения развернулась на все фойе двух этажей театра. Переходя от одного сюжета к другому, посетители как бы опосредованно общались с Учителями театроведческого. В общую историю это «брожение» связали выписанные цитаты, выставочные стенды с портретами педагогов и отрывками лекций, пустые костюмы, из которых «вышли» хозяева, разбитые «артефакты», маски, переборы гитары и музицирование на фортепиано и другие элементы студенческой фантазии, связанные общей темой. И конечно, само живое присутствие в ролях медиаторов и просто исполнителей наших юных студентов. Они общались в жанре, не выходили за пределы условности, их невозможно было «расколоть» и отвлечь от «жизни» в образе.
Несмотря на условность жанра, были некие знаки, манки (с любовью к Нине Александровне Рабинянц), нюансы, флюиды, идущие от этой атмосферы. Через это вы могли почувствовать тонкие связи с педагогами, которые уже ушли из жизни, но оставили по себе непреходящую память. Таблички с фамилиями, фотографии… Все это предваряло основное действие, и уже в зале ты по ходу спектакля соединял в своем сознании части этого вечера в целое.
Все эпизоды были интересны и важны, каждый по-своему. Я бы выделила несколько. Тронула история с Верой Викторовной Ивановой. С одной стороны, я испытала невероятное чувство благодарности ей за то многое, чему она научила меня: способности писать большой труд, соблюдать и держать внутри чувство целого (почти как у Михаила Чехова), соответствовать жанру, быть точной и тщательной в подборе цитат и многому другому. В общем, я писала у нее диплом. С другой стороны – я испытала чувство вины перед моими дорогими педагогами и другими дорогими и близкими людьми за то, что их уже нет, а мы «ходим» по памяти, вспоминая и оплакивая внутри быстротечность жизни, свою легкомысленность во многом и другие несоответствия. На спектакле многое потом встало на свои места. Честно, в тот вечер я испытала сильное потрясение.
Вернувшись к сюжету с Верой Викторовной, меня позабавило то, как точно по атмосфере сработано общение с исполнителем. За большими стеклянными цилиндрами, наполненными водой, сидел молодой человек. Его взгляд, несколько искаженный округлыми краями цилиндров, создавал эффект глаз в толстых очках. В наше время были именно такие очки у наших педагогов. Глаза становились огромными за толстыми стеклами и где-то снимали напряжение от общения с педагогом, а где-то, наоборот, усиливали его. Этот эффект как-то удивительно напомнил образ Веры Викторовны. Молодой человек рассказывал о ней, ее привычках, я дополняла его рассказ своими воспоминаниями о ее квартире на Черной речке, картинах на стенах и многом другом. Это было так тепло и понятно…
Наши дорогие педагоги, не смогу всех назвать, но Н.А. Рабинянц, Л.И. Гительман, Л.А. Левбарг, Н.Б. Кузякина, А.А. Пурцеладзе, Ю.М. Барбой, Е.С. Калмановский, Г.В. Титова, А.З. Юфит и другие родные люди, щедро одарившие нас знаниями и профессией. Они были не просто педагогами. Они заботились о нас, воспитывали нас, успевали писать книги, по которым обучали нас, и многие поколения после нас также учатся по этим бесценным трудам.
Трогательно вспомнить и сказать слова о студентках, которые тонкими босыми ножками перебегали по холодному каменному полу с сюжета в сюжет, успевая поразить нас своей погруженностью в серьезность происходящего. Девушка в черном пальто, стоящая с закрытыми глазами у зеркала, девочка-Революция, красным карандашом, как кровью писавшая лозунги на руках и лице… и другие ребята. Спасибо вам, низкий поклон.
Отдельно скажу об оформлении пространства. Здесь в полной мере выразилась фантазия будущих сценографов. Это было интересно. Огромная греческая маска, лежащая на полу. Те же цилиндры с водой. Кусочки разбитых ваз (может быть), как разбитые надежды, осколки стекла и другие следы театроведческих «думаний», «очарований» и «разочарований» и многое другое. Спасибо вам всем за это торжество театральных форм. За праздник.
И здесь хочу привести цитату из:
Борис Павлович с Evgenia Tropp и ещё 4.
22 октября в 12:32
«На волне обсуждений юбилея театроведческого факультета в тени осталась выставка «Живая библиотека», которую мы сделали совместными усилиями студентами всех актуальных курсов театроведческого факультета (включая очников, вечерников, заочников, магистров и кто там ещё бывает) и курса сценографов под руководством Олег Головко (Oleg Golovko), которых «на местах» курировал их педагог Иван Совлачков.
И вот что я хочу сказать, чтобы эта история не потерялась в веках и ФБ спустя пару лет напомнил.
Для меня эта история стала прецедентом диалога о профессии как о своём личном присутствии — в контексте личного присутствия тех, кто был в профессии до тебя. И здесь важна категория не объективного «наследия», а некоторого эмоционального контакта. Ну это как представлять в компании нового человека — можно рассказать анкетные сведения и перечислить основные работы и достижения, а можно сказать: «Это Никодим, и у него в плейлисте всегда лучшая музыка». Или: «Это Клавдия, и мы с нею однажды застряли на проспекте Большевиков и гуляли до открытия метро, а потом первыми спускались на эскалаторе». И вот эта вроде как ни о чём не говорящая формулировка говорит на самом деле о самом главном — о личной эмпатической связи.
И выставка театроведов-художников была посвящена именно налаживанию таких связей между нынешними студентами и великими людьми факультета.
И я своими глазами видел, как это происходило: как академические портреты сменялись в разработках студентов личными ассоциативными картинками. Макет «Рогоносца», вмороженный в огромный кусок льда. Черный герметичный куб, в котором надо проковыривать дырочки, чтобы со свой уникальной точки зрения взглянуть на комнату учёного. Гипнотический сеанс за цветными колбами. Личные армейские письма. Завтрак на траве. Конечно, каждый из них вписал в каждую из инсталляций своё представление о театре и театроведении вообще — но это ведь тоже часть формирования нового себя как фигуры в этой профессии.
Честно говоря, я ни разу не видел такой разнузданной, энергичной, богатой по выразительному диапазону студенческой выставки. Выставки, организованной и собранной не педагогами (как всё равно собираются все зачёты и обходы), а самими студентами — ничья идея не была подвергнута редактуре или цензуре.
Ну и напоследок — это же было то самое сотрудничество теоретиков с практиками, о которым мы все так много говорим. Мне как куратору время от времени писали с жалобами то театроведы, то художники («я не понимаю, чего он(а) от меня хочет!») — но я отвечал только «учитесь договариваться». И ведь договорились!
И самое последнее — какие крутые, умные и свободные художники на курсе Олега. Это ведь только второй курс у них начался!..»
Успехов вам всем, ребята! Хорошо учитесь. Второго такого шанса не будет. В мире нет такого вуза как наш. С его академической основой обучения и особым стилем!
Коммент, который ниже — я написала сразу, сходу ночью после спектакля. Не публиковала. Потому что, по моему глубокому убеждению, человеческие
отношения гораздо важнее, ценнее любых впечатлений, оценок, недовольства искусством.
В том ровно случае, когда ты дружишь с людьми. Или как-то связан неформальными узами, чисто душевно.
Потом мы полировали устно этот сюжет с одними, другими, двадцать шестыми.
Сегодня вот Марина Дмитревская убеждала меня, что мнений разных чем больше, тем более лучше)).
Пусть тогда, как говорится. Хотя, конечно же,»подпрокисло».
Собирательный образ театроведа?
Да, он может быть талантливо сочинен, смешон, трогателен и прелестен в неком общетеатральном капустнике. Некий номер. Минуты на 2,5.
Так мне кажется.
Здесь же двухчасовой : teatroved.doc
Штучная эта профессия? Да. Безусловно.
Спектакль – документ? Прекрасно.
Голоса живых, свидетельствующих, размышляющих, чувствующих, ностальгирующих, сидя рядышком с интервьюером, с открытым своим лицом и базовым образованием.
ОК.
Кто эти, озвученные артистами люди, если профессия штучная и они в ней живут здесь и сейчас.
Персонификация? Имена?
Создателям не важно.
Мне почему-то нужно.
На протяжении всего действия вопрос-просьба:
Проведите меня к нему, я хочу видеть этого человека!.
Объем, образ возникает, если я понимаю, кто есть цитируемый. Пусть даже это имя мне не скажет ничего. Но скажет моему соседу по партеру. А мне скажет — другое. И я накладываю его исповедалку на его визуальный образ, на род деятельности, на манеру. Он таким образом оживает.
Профессия ведь живая, как я понимаю. А в зале ведь профсоюз. Аж на круг из 600 человек.
Кто кого считал? Или совсем неважно? Некий словесный хор: про страх перед чистым листом, про умное поведение в КГБ, про несведение режиссером концов с концами и так далее.
Структурирование на главы-подглавы — одномерно, однотонно.
Актерское зачитывание всех этих неоновых подглавок — просто зачитывание.
Отсюда — однообразие приема, ну, как ни крути. Монотон.
В какие-то мгновения все эти голоса-рассказы, голоса-откровения настолько слились, что перед глазами возникли шахтеры мерно постукивающие касками. В такт.
24 минуты играли про научный метод Юрия Михайловича Барбоя и его теорию «определивания» театра .
Деструкция длилась и длилась…
Под финал — портрет Леонида Попова и его же текст.
Делаю вывод: зал, весь без исключения, знает Леню в лицо. А первокурсникам и студентам вторых, третьих и т. д. курсов его просто преподают.
Иначе что? Лицо молодого человека и длинный его текст. Без всяких сопутствующих слов. Без словечка о раннем уходе.
Впрочем, спектакль, как сказано в рецензионном тексте, для интеллектуалов. К ним не принадлежу. Увы-увы. ))))
А то бы прочувствовала и заячьи уши, и меховую шапку, и белые балахоны, и однообразное кружение вокруг стульев. Вот это все.
См. видео.
Ну, не такая уж штучная это профессия, сотни и сотни людей. И, как мне кажется, не персонифицированный ход — это то общее, а не индивидуальное, что есть в профессии. Люди отвечали не про «веселые случаи на уроках», а про комплексы, тяжести, рефлексию. Насколько удалось расслышать, там не было разделения «по ролям», это монтаж текстов разных людей, и он давал «шум профессии». Кто-то в этом шуме «расслышал» себя, кто-то нет. Я — расслышала и себя, и своих студентов разных лет, все эти судьбы…
Какая может быть персонификация в зале, где каждый хочет услышать про себя и про своих учителей? Одно перечисление выпускников за 80 лет заняло бы сутки — как чтение мартиролога.
Вот прямо представляю себе эту поименность и штучность: а где тут я?
Слава богу, что не было персонификации. А про Леню (что было для меня неожиданностью) кто не помнил — узнает. И сделано именно так — чтобы помнили.
Спектакль театроведов о театроведах для театроведов — что может быть любопытнее? Не о Нине Александровне или Надежде Александровне, а о ПРОФЕССИИ в трех ее частях. Конкретно о педагогах мы с Женей Тропп выпустили том. А тут было другое и про другое.