«Мой бедный Марат». А. Арбузов.
Театр «Святая крепость» (Выборг).
Постановка, сценография, музыкальное оформление и свет — Юрия Лабецкого.

Человек в «неореалистском» широком плаще и романтической шляпе с полями (герой!) набирает номер мобильного. Светится дисплей смартфона. В ответ кружок света на занавесе образует светлое пятно-дисплей, на котором расплываются фрагменты рассинхронизированной кинохроники: нынешний Питер — Ленинград 60-х — горит Белый дом, тонет корабль, ходят троллейбусы ֫— Ленинград 70-х — блокадный Ленинград… Человек в шляпе и плаще входит в комнату своей блокадной юности, в мир воспоминаний. Так и останется неясным, из какого времени он вспоминает эту историю (по идее, Марату нынче под 90, и уже не до шляпы, а если он бодр и выходит, к примеру, из 1980-х, то откуда смартфон?..). Но для жанра чистой мелодрамы, в котором решен спектакль Юрия Лабецкого, конкретные «предлагаемые» принципиально непринципиальны (историческая неточность — родовой признак жанра еще с тех времен, когда Мочалов играл «Тридцать лет, или Жизнь игрока»…). Абстрактный Марат звонит из абстрактного прошлого. Герой, до конца спектакля так и не снявший с головы романтической шляпы, но потерявший свою любимую…

В зале Выборгского театра на театральном субботнем сеансе в 17.00 сидят «женщины до замужества, после первого развода и только что вышедшие на пенсию» (так Олег Лоевский определяет основной контингент наших залов). Люрекс на платьях поблескивает так же, как летящие в лирических сценах «Марата» концертные снежные блестки, сочувственные вздохи раздаются в лад с чувствительной музыкой… В полном взаимном понимании зала и сцены театр играет историю развенчания героя, притягательного Марата Евстигнеева. Каждый раз, когда надо было самому принять решение, этот победительный Марат трусил, убегал, пропадал — и тем самым предавал женщину, Лику. И никакого счастливого финала у этой истории нет…

Г. Басырова (Лика), А.  Косолапов (Марат).
Фото — архив театра.

Вообще-то такую радикальную трактовку арбузовской лирической истории я видела впервые, хотя тихие подходы к развенчанию Марата предпринимались и раньше…

В старом «ленсоветовском» спектакле «Мой бедный Марат» И. Владимирова был жидкий, нежизнеспособный нытик Леонидик (Л. Дьячков), с блеклыми волосами и жеваными интонациями интеллигентской закупоренной любви, и совсем другой Марат — красавец-мужчина, романтический брюнет (Д. Барков). А между ними — уникальная, лучащаяся Лика, А. Фрейндлих… В спектакле А. Эфроса, а затем в телеверсии «Марат, Лика и Леонидик» главной была Женщина, О. Яковлева, — вечный эфросовский центр, — без которой ничего не движется, не вращается (потому что вращается все в жизни вокруг оси — женщины). Уже позже, в спектакле А. Праудина, Марат, Лика и Леонидик были ребята обыкновенные. Может быть, здесь ты впервые задумывался: в какой семье мальчика с фамилией Евстигнеев могли назвать Маратом? Только в очень простой, советской, «за фабричной заставой»…

Критики 60-х, современники выхода пьесы и первых спектаклей (естественно, сами все скорее Леонидики, чем Мараты), сосредоточенно сопоставляли истинность и действительную ценность любви Леонидика и Марата. Сдували с положительного социального героя Марата романтическую пыль — и что же? И выяснялось, что Леонидик любит Лику глубже и преданнее. Безрукий герой-интеллигент оказывался более стоящим любви замечательной женщины, чем строитель мостов, крепкорукий и прочно стоящий на ногах герой — Марат.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра.

Спектакль «Святой крепости» решил этот вопрос радикальнее, он, собственно, этому посвящен — развенчанию харизматичного героя, накрывающего зал волной мужского обаяния (Антон Косолапов). Но «мужчина не может дать счастья, он так устроен», как написала в одном давнем рассказе Н. Садур. Лику, в сущности, не любит никто. А она рядом с нелюбимым Леонидиком и в отсутствие Марата (которого она-то любит) расчеловечивается. И в свой последний приход Марат находит в комнате, где они когда-то встретились блокадной весной, такую зануду, такую необаятельную, зачерствевшую «освобожденную заведующую», что ему в очередной раз остается одно: побег.

В финале он снова будет набирать номер телефона, но ему ответят, что такового не существует. И если даже Лика еще жива и просто переехала в обещанную им с Леонидиком квартиру, — все равно ее нет.

А в первой сцене герой в шляпе находит в блокадной холодрыге некрасивую, но не по-блокадному живую и живучую девчонку Лику (Галине Басыровой веришь, в мелодраматическом поле она играет вполне конкретного человека и узнаваемые реакции). Лика не пугается чужого (то ли актриса не играет испуг, то ли психологические подробности не входят в правила мелодраматической игры, то ли герой неточно помнит прошлое, блуждая по воспоминаниям), но только Лика не пугается а,наоборот, доверчиво впускает в свою жизнь его, героя — Марата. Эта Лика искренна и органична, хозяйственна и, похоже, правильно выбрала профессию врача.

Иллюстративная музыка недвусмысленно аккомпанирует влюбленности и подростковому счастью, которое решительно нарушает плакса Леонидик (Владимир Павлухин), вечно ерничающий, играющий браваду, но явно не одаренный ничем. И Лика остается с ним не из долга и даже не из мести, а просто у нее нет другого выхода: Марат без предупреждения исчезает в очередной раз, по сути, предает ее и обрекает на жизнь в нелюбви.

И когда в финале третьего акта Марат приезжает по телеграмме Леонидика «Лике плохо», он действительно видит женщину, которой плохо. Плохо привычно, всегда. Плохо с Леонидиком, но и с ним, предателем-Маратом, хорошо уже не будет. Она же его не простит, она принципиальная и уже очень жесткая, усталая, живущая ритуально-автоматически.

Вообще-то у Арбузова Леонидик давал другую телеграмму: «Ты нужен Лике». И это принципиально. Ведь в пьесе герои разбирались с долгом и чувством, и, вопреки «советскому классицизму», когда только правильная социальная активность давала право на счастье (вот стала Таня врачом, мчится в пургу спасать больного — и ее настигает любовь великолепного Игнатова), в «Марате» Арбузов сбивает этот канон: строитель больших советских мостов Марат не счастлив: «Потерял тебя — и все потерял».

Г. Басырова (Лика), А.  Косолапов (Марат).
Фото — архив театра.

А тут — не «Ты нужен Лике» (долг), а «Лике плохо» (болеет, что ли?..). Ей «плохо» не только потому, что играют сугубо «мужско-женскую историю», но и потому, что к афишным данным «постановка, сценография, музыкальное оформление и свет — Юрий Лабецкий» надо прибавить еще и слово «текст». Пьеса изрядно переписана, переговорена — и не к лучшему. Ленинградец Лабецкий увидел в тексте Арбузова лексическую неправду («Мы так не говорили, это московский текст»), и, вероятно, с точки зрения реального языка, он прав. Но тексты Арбузова — это не реальный язык, а язык придуманный, это всегда «нежизнь», это та поэзия, которая кому-то претит вычурностью («сказки старого Арбузова»), но кому-то дает ритмическую основу для внебытового действия. И когда герои лепят что-то вроде «мы с тобой всю жизнь играем в русскую рулетку» (Лика), или «ни дать ни взять — картина Шагала», или «я ему кухарка и нянька» (Лика), или «все годы ты спал с нами на этой тахте» (Леонидик), — возникают сильные сомнения не только насчет лексической правды, но и насчет фактической достоверности 1940–1950-х (где там Шагал и русская рулетка?), а ритм сбивается и ухо вянет.

Но блестки блистают, актеры искренни, а зрители за моей спиной осуждают мужчин. Конечно, в субботний вечер их больше бы устроил хеппи-энд, но этой радости Ю. Лабецкий им в ряду «досуговых удовольствий» (к которым нынче приравнен в нашем социуме театр с его «услугами населению») не предоставляет. Приходится удовлетвориться тем, что «мужчина не может дать счастья», а поскольку в зале много женщин после разводов, то и это уже кое-что… Остается искренне похлопать актерам и идти в реальную жизнь — жить дальше, уже не надеясь ни на каких героев, а только на себя, «освобожденных заведующих».