КУКОЛЬНАЯ ЛЮБОВЬ
Среди старых бумаг, писем, рукописей и фотографий ей попался пакетик с семенами незабудок. Это была одна из его давних фантазий — послать цветы, и именно незабудки, в конверте. Интересно, если посеять их теперь, через много лет, семена дадут всходы?..
Это был единственный театр, посвященный любви. «Я ВЛЮБЛЕН В САМУ ИДЕЮ ЛЮБВИ» — слова императора Арчила из «Дочери императора Трапезунда» могли быть эпиграфом ко всему, сделанному Резо Габриадзе в Тбилисском театре марионеток. После этих спектаклей хотелось жить, дышать, щуриться, нюхать, замечать птиц и даже людей, вспоминать двор своего детства, старый кинотеатр, первую любовь, вторую, третью…
«ЗАПОМНИ: ИЗ ПЕРВОЙ ЛЮБВИ ННИ У КОГО НИКОГДА НИЧЕГО ХОРОШЕГО НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ. ИЗ ВТОРОЙ ТОЖЕ. ДА И ИЗ ТРЕТЬЕЙ, ПОЖАЛУЙ…» — говорила кукла Андрей Битов в самом начале спектакля «Песня о Волге» лошади Алеше…
У самого Резо Габриадзе в театре «хорошего» получилось — целых четыре. Любви.
Четыре любовные пары прошли сквозь театр Тбилисских марионеток, через театр Резо Габриадзе. Юные Альфред и Виолетта в первом спектакле, Боря Гадай, влюбленный в Нинель, — во втором, император Арчил и Бланшефлер-Этери в третьем спектакле, лошади Алеша и Наташа — в четвертом. Творческая жизнь Габриадзе всегда сама складывалась в сюжеты, так получилось, что и герои его образовали единую love story — от рождения до смерти. Начав с первой любви, с рождения ее в «Альфреде и Виолетте», он похоронил любовь в «Песне о Волге». Начав с легкой кукольной версии бессмертной любви «Травиаты», придав ей счастливый конец, пройдя потом безответную, абсолютно «человеческую» любовь птички Бори Гадая к девушке Нинели, поднявшись в «Дочери императора Трапезунда» к романтическому абсолюту — «любовь победила смерть», — он завершил любовный сюжет своего театра противоположным — смерть побеждает любовь в «Песне о Волге». Убив на Сталинградском поле лошадь Наташу, поставив реквием любви, Габриадзе так ничего и не сделал в театре после этого… Театр, посвященный любви, закончился.
Любовь есть Бог, Бог есть любовь… «Не говори „Бог“, обращайся только к ангелу. Моя бабушка обо всем просила только ангела», — всегда говорил Резо. Как бы попросить сейчас ангела помочь мне? Чтобы чувство любви, которым на всю жизнь напитали спектакли Габриадзе тех, кто видел их, передалось тем, кто их никогда не видел?
Р. Габриадзе и Боря Гадай.
Фото из архива автора
Тем, кто не помнит первых ленинградских гастролей Тбилисских марионеток с «Альфредом и Виолеттой», кто душным «чернобыльским» летом
Тем, кто не был в старом Тбилиси конца
Резо всегда был эмигрантом. Он эмигрировал из журналистики — в кино, из кино — в литературу, оттуда — в театр. Постоянно и отовсюду сбегал в живопись и скульптуру, из Москвы — в Тбилиси, из Тбилиси — в Ленинград. Из жизни — в сочинительство, из действительности — в сон. А что такое любовь, как не эмиграция?
В своих спектаклях Габриадзе воскрешал классические формы великой любви (очевидно, все «великое» кутаисец Резо воспринял по прямой, от греков-аргонавтов, прибывших в Колхиду за золотым руном. «В Кутаиси вам встретятся Нерон, Брут, кто хотите. Иду я как-то по городу, а меня окликает знакомый электромонтер, лицом — ну прямо Октавиан…») Построив свой игрушечный театр, он и начал с великого сюжета — «Травиаты». «Альфред и Виолетта» были вольными марионеточными вариациями на темы великой мелодрамы. Краткий сценарий гласил:
«В наши дни в одном из уголков старого Тбилиси молодые люди, не до конца определившие себя в жизни, ведут интеллектуальный спор о Достоевском, Фрейде и Буратино.
Виолетта. «Альфред и Виолетта».
Фото из архива автора
Друзья решают сыграть в игру наших бабушек — „Фанты“. По жребию один из молодых людей приводит первого встречного. Им оказался талантливый астрофизик Альфред Гокиели, который спешит за билетом в Венецию на двухлетнюю стажировку. Он спешит, но не может отказать другу.
И вот результат: Альфред не в гондоле, а под окнами Виолетты. Дальше действие развивается так стремительно, как стремительна бывает лишь любовь.
Вызванный телеграммой отец Альфреда — Жермон узнает, что Альфред пожертвовал своей карьерой ради девушки не их круга. Отец остается со своими горькими раздумьями на фоне музыки великого Верди.
Он говорит Виолетте: если ваша любовь, Виолетта, равна вашей красоте, то вы должны пожертвовать собой ради науки. В пустую мансарду влетает счастливый Альфред, наконец доставший лекарство, которое спасет Виолетту. Медленно доходит до героя весь ужас происшедшего. Он не верит.
Прекрасная Венеция. Альфред открывает еще одну звезду, которую посвящает Виолетте. Узнав об этом, Виолетта называет его именем падающий осенний листок. Виолетта чувствует, что силы покидают ее. Альфред успевает в последний миг. Листок достается им обоим.
В ОТЛИЧИЕ ОТ „ТРАВИАТЫ“ ВЕРДИ, НАШИ ГЕРОИ НЕ УМИРАЛИ И ВЕЧНО БУДУТ ЖИТЬ».
Глупость, нелогичность, игрушечный любовный бред. Персонажи великой мелодрамы раскачивались на нитках, они, бывшие когда-то людьми, распевавшие арии на сценах всего мира, умиравшие в спектаклях великих режиссеров, стали неустойчивыми легонькими куклами. В финале десятилетней кукольной love story, в «Песне о Волге» погибали лошади Алеша и Наташа — тоже марионетки на нитках, но рядом с другими персонажами-куклами они были более чем людьми не только потому, что унаследовали имена героев фильма «Падение Берлина», а потому еще, что смерть любви — дело нешуточное. Влюбляются персонажи-куклы, а умирает человеческая любовь: внушенная нам театром (любым способом!), возникнув из воздуха сцены, она остается в пространстве и в душе уже именно любовью. И, умирая, не может переселиться обратно в куклу.
Любовь всегда испытание и, как правило, в отличие от влюбленности мука. В искусстве Габриадзе она — да — была испытанием (то есть испытывала героев на верность, прочность, высоту чувств), она даже иногда была страданием, но никогда не мучила героев и зрителей сложностями и нервными вибрациями очередного земного воплощения. Классическая ясность сопровождала каждый сюжет. В кукольных спектаклях Габриадзе воплощал недостижимый в жизни (и для него самого в первую очередь) идеал рыцарства без страха и упрека, в своих героях он обретал ту свободу чувства, о которой можно только мечтать и которую можно обретать только в высоком искусстве.
Со спектаклем «Осень нашей весны» у многих досих пор связано чувство восторга. Стоит вспомнить с кем-нибудь Борю Гадая, как человек начинает улыбаться, вспоминать, гордиться тем, что был знаком с Борей. «Кроме подневольного участия в жизни, каждый из нас имеет с нею, жизнью, лично свое, чисто мечтательное общение», — написал в начале века Иннокентий Анненский, словно имея в виду искусство Габриадзе той поры. В 1986 году выпорхнула на сцену маленькая птичка с чертами птеродактиля — Боря Гадай (он работал раньше птичкой-вылеталкой у фотографа Яши), и голосом прославленного Рамаза Чхиквадзе заговорила и запела о человечности, утраченном романтизме и любви.
Часть «либретто», которая называлась «Любовь Бори Гадая», содержала следующую информацию: «В компании друзей объявляется Боря у дома с затворенными ставнями и поет серенаду. В окне показывается прекрасная Нинель, в которую он влюблен еще с восьмого класса. Она умоляет его скорей улететь, потому что боится, что вот-вот вернется ее муж Рафаэль. И потом, что подумают люди, если узнают, что ее любит пернатый? В ответ Боря гневно обличает Дарвина за классификацию видов. Но она все же прогоняет Борю, боясь, что Рафаэль застрелит их обоих из своей двустволки. «ТВОЯ ЛЮБОВЬ ДОСТОЙНА ПЕРА СТЕФАНА ЦВЕЙГА, — СКАЗАЛ ДРУГ-ИНВАЛИД».
«Осень нашей весны» возвращала каждому ощущение его детства и первой любви, погружала в вертепный уют маленького городка, которым, очевидно, представлялся каждому мир его детских прогулок. Мы утомлены «подневольным участием в жизни» — нам дарили легкость «чисто мечтательного общения» с нею. Выродились рыцари — и Боря, чистый Сирано де Бержерак, если судить по носу и чувствам, самоотверженно пренебрегая классификацией Дарвина, любил беременную от Рафаэля Нинель, пел под ее балконом, летал в романтической черной маске, пил-кутил с млекопитающими в привокзальном ресторане, мстя «жене активиста Рафаэля», бунтовал, протыкая клювом экран кинотеатра и некую капиталистическую актрису… Он доказывал, что Нинель лучше Вивьен Ли, приводил на ночлег товарища, Чарли Чаплина, пострадавшего из-за любви в фильме «Огни большого города», и, арестованный милиционером Вальтером Какауридзе, тосковал по Нинели в КПЗ. Борис, Борис… По сути, он и погибал из-за любви. И архангел Гавриил впускал его на небо в самом финале этой истории…
«Осень нашей весны» не была — «про любовь», она была — «о любви». Пропитанная соками жизни, ее радостной горестью, горестной радостью, она была весной нашей осени, жизнь как любовь пробуждалась в каждой клетке тесного сценического пространства.
Любовь Бори была придуманной, неразделенной. А собственно любовный сюжет (и только он) стал основой «Дочери императора Трапезунда». Пожилой, лысоватый человечек со встрепанными остатками седых волосиков, Археолог любви, рассказывал выкопанную им из глубин веков историю последней великой любви — любви императора Кутаиси Арчила, смыслом жизни которого была только его возлюбленная Бланшефлер-Этери, как смыслом жизни вообще может явиться любовь и только любовь.
Габриадзе поставил тогда рыцарский роман. Как Данте искал Беатриче по кругам ада, как герой старинного рыцарского романа Флоар искал похищенную Бланшефлер, так и Арчил искал по странам и континентам свою возлюбленную, с которой они росли вместе под колыбельную, ездили в манежиках, увлеченно и нежно лупили друг друга подушками, в юности качались на качелях… Злые силы отправляли Арчила на подвиги — убивать, подобно Роланду, фанерных сарацинов, белокурая Бланшефлер-Этери ждала его, но, когда совершивший подвиги Арчил возвращался на родину, он узнавал от Евнуха, что Бланшефлер мертва — вот ее могила. «Я НЕ ХОЧУ ЖИТЬ БЕЗ ПРЕКРАСНОЙ БЛАНШЕФЛЕР-ЭТЕРИ!» — в отчаянии кричал Арчил и погружался в пучину вод.
Любовь в «Дочери императора Трапезунда» была тотальной, всеобъемлющей, от неба до морских глубин, ей был посвящен весь мир спектакля, это была кукольная «Песнь песней». И потому, конечно, даже в колеблющемся мире подводного царства, куда щупальца судьбы (рука в перчатке, напоминающей морскую звезду) опускали утопившегося Арчила, — ему было не обрести покоя: в подводном мире тоже царил культ любви. Плавали роскошные рыбы, зависали прозрачные медузы и медузята, мерцали глаза фантастических подводных обитателей, а на сцене затонувшего античного театра роскошный русал (как еще назвать русалку мужского рода?), в восточной чалме и с гитарой, пел сладким голосом Д. Кахидзе городской романс о любви… А где-то рядом приткнулся скелет с лирой — очевидно, это затонувший в прошлых тысячелетиях предшественник Арчила, певший о любви и тогда, на заре какой-то эры.
В финале старый, благородный старик Арчил, так и не нашедший своей возлюбленной, приходил в горный Трапезунд — проторенессансный мир Джотто — и старый еврей Мойша, признав в седом старце своего императора, рассказывал ему историю Бланшефлер. Она ждала и тосковала, Евнух отдал ее Трапезундскому императору, и, родив дочку, Бланшефлер умерла, так и не дождавшись своего Арчила. Вот ее настоящая могила. Над камнем давно кружит бабочка. «Я ДУМАЛ, ЧТО ТЫ ПОГИБ И ТВОЯ ЛЮБОВЬ ВОПЛОТИЛАСЬ В ЭТОЙ БАБОЧКЕ» — говорил еврей Мойша… А появившаяся трапезундская принцесса Ирина Комнен с лицом молодой Бланшефлер (недаром дочь) желала выйти замуж за того рыцаря, кто отважится выйти на поединок… в ее ночной рубашечке. Старик Арчил принимал вызов.
«АРЧИЛ, МЫ С ТОБОЮ ЦАРИ, НО ЕСТЬ ЦАРЬ ВЫШЕ НАС, ИМЯ ЕМУ — ЛЮБОВЬ. ТОЛЬКО ВЛЮБЛЕННЫЙ ЦАРТЬ СТАНОВИТСЯ ПОИСТИНЕ ЦАРЕМ ЦАРЕЙ», — говорил царю Арчилу царь зверей Лев, прикованный цепью к царю инструментов — белому роялю возле королевской пальмы… Когда-то была убита его любимая львица. Ее истлевающая шкура привязана теперь ниточкой к ножке белого рояля. К нему же прикован цепью Лев. «Я давно порвал бы цепь и вернулся в пустыню счастливой Аравии. Но моя любимая привязана ниточкой, и я не знаю: когда я возьму шкуру, что порвется — ниточка или шкура? В раздумьях об этом проходят годы, и сердце мое стареет, а шкура истлевает…» Лев с человечьим, очень растерянным и глуповатым лицом пел романсы, прикасаясь к клавишам белого рояля, аккомпанируя своей тоске и любви, а лежащая рядом шкура легко поднималась в воздух и нежно накрывала его, почти оборвав ниточку…
Со стороны Габриадзе вся эта история была в 1990 году как бы отрешенным донкихотством: вот так, посреди хаоса тех лет воздвигнуть рыцарское средневековье… Но именно тогда его «свободный ум» подсказал: в тот момент, когда все переворотилось, сделать спектакль только о любви, о том, что способно уцелеть в истории и памяти. Любовь склеивает осколки разбившегося мира, собирает отзвуки цивилизаций в единый чистый звук жизни, и в конце спектакля, после всех скитаний, походов, турниров и страданий, перед зрителями оставалась лишь прекрасная кукла — неподвижная женщина-рыцарь в латах, а вокруг нее кружила бабочка, в которой воплотилась навек любовь Арчила и идея, сама идея любви, на которой держится мир.
Это была кульминация. А дальше жизнь начала разваливаться — горела Грузия, воевала Россия, Габриадзе метался из Германии во Францию и обратно. «… будьте великодушны, как всегда, и не сердитесь на меня, — писал он в одном из писем 1992 года. — Все так перепуталось в мире, иногда кажется, что находишься во дворе психиатрической больницы, санитары ушли, лекарство кончилось, дождь со снегом, молнии-гром, ветер и голодный тигр вбегает во двор с динамитом в зубах и горящим фитилем. Сон».
Вернувшись, он прошел долгий драматический путь к «Песне о Волге» — «развязке» (пока что, вот уже пять лет, она остается его последним кукольным спектаклем). В «Песне» Габриадзе вкрапил мгновения любви в «батальное полотно» Сталинградской битвы, словно прощаясь со всеми возможными вариантами финала любви. Любовь Алеши и Наташи была только одной, сквозной линией на фоне гибели других «любовей». «И В ВАГОНЕ О МНОГОМ ПЕРЕДУМАЮ ВНОВЬ… ЗА ВАГОНОМ — РОССИЯ, ЗА ВАГОНОМ — ЛЮБОВЬ», — пел голос А. Хочинского в начале спектакля.
Любовь. По белому полю плутает маленькая одинокая машинка с зажженными фарами. «Темная ночь…» — мурлыкает она, запинаясь о сугробы, — …и у детской кроватки не спишь…" В углу и правда стоит игрушечная кроватка, такой же игрушечный столик. Комнатка. И настоящая теплая женская рука моет малюсенькой тряпочкой пол, чтобы в конце усталая машинка въехала на этот чистый пол и, вздохнув с облегчением, замерла возле кроватки…
Любовь. Рыжий Яша-артиллерист погибает в бою, кидаясь к пулемету. Он лупит в отчаянии по немцам, потому что его невесту Розу увел другой жених… Он выкрикивает Розе строки «Песни песней царя Соломона», великие слова о неосуществленной любви — о «запечатанном колодце», о «запертом саде». Он путает библейские строки с одесскими адресами, где он продавал мороженое, а лошадь Алеша грустно вспоминает точные адреса своей любви: «Ленинград, Москва, Тбилиси… Цветной бульвар… Тихорецкий…»
Любовь. Умирающий солдатик вспоминает одноклассницу, твердящую ему урок…
История лошадей Алеши и Наташи не была прописана, не была проговорена, она звучала какими-то сумбурными отрывочными диалогами. Но она занимала в спектакле центральное место именно большой и давней любви, в истории которой, кажется, Наташа изменила Алеше и ушла от него, но Алеша все равно любит и ищет ее. У Габриадзе любовь всегда была побеждающим чувством жизни, а значит, чувством, побеждающим смерть. Но чтобы победить смерть, сначала нужно умереть, а уж потом — победить. В середине спектакля убитый Алеша воскресал, потому что недолюбил Наташу, его любовь к Наташе побеждала смерть, чтобы он снова жил — мучился, страдал и погиб в финале, потому что умерла, убита на поле Наташа. Значит, и ему незачем жить, незачем воскресать, незачем просить помощи ангелов.
В театре Резо Габриадзе не было никаких сложностей, кроме изумительной виртуозности самого искусства и уверенности в том, что все настоящее есть дар Божий. Потому по поводу любви все обстояло просто — она БЫЛА.
«Я не знаю, что это будет, я же не профессионал! Все хорошее делается из воздуха», — говорил когда-то Габриадзе, начиная новую работу. На самом деле он прекрасно знает хитрости своего ремесла. А из воздуха делается любовь. Из чего же еще?
Март 2001 г.
По моему, это не самый лучший вариант