КАКИЕ ТЕАТРАЛЬНЫЕ МГНОВЕНИЯ ВЫ ПОМНИТЕ КАК МОМЕНТЫ «ПРО ЛЮБОВЬ»?

Арсений Сагальчик, режиссер

Помню передачу радиостанции «Юность»: «Катя Приходько из города Ейска спрашивает, что такое любовь». И ей серьезно отвечали, хотя, по-видимому, никто не знает, что это такое… И вообще, ничего нельзя формулировать. Течет жизнь — и течет…

Никогда не забыть, как в «Месяце в деревне» А. В. Эфроса разбирали декорации и Ольга Яковлева — Наталья Петровна стояла с этим воздушным змеем… Замечательная любовная сцена ее была в «Женитьбе», но главное было ею сыграно в «104 страницы про любовь».

Я случайно оказался на прогоне. 1963 год. Запущенный зал Ленкома, туалеты, выкрашенные голубой краской (такая советская голубизна), — и вдруг вышла в клетчатой юбчонке, причем своей (тогда это был безумный дефицит, ей муж, Игорь Нетте, привез из очередной футбольной поездки) Ольга Яковлева. Юбка была чуть-чуть выше колена — и в этом была потрясающая загадка, свобода, в ее коленках была какая-то робость перед этим героем, Электроном (В. Корецкий). Вышла девочка с улицы Горького, ныне Тверской, которая оказалась вдруг выше циничного героя А. Ширвиндта… Все они были влюблены в нее, потому что она была предельно недоступна — и на сцене и в жизни.

Точно так же, как Яковлева выходила из-за кулис, в жизни она выходила из театра, проходила по коридору, подъезжала 21-я «Волга», облокотившись на капот, как таксист в хорошем фильме, стоял в «богатой» тенниске Нетте и ждал ее. Она легко порхала в эту машину и уезжала. А потом в первом ряду сидела вся сборная СССР по футболу…

Вообще, это была социальная проблема. После безумных запретов, военного периода, «Кубанских казаков» и «В шесть часов вечера после войны», после деления на белое и черное, после пафоса и надрыва, который был даже в арбузовской «Тане», наступил вдруг новый этап. До этого, после войны, для любви не было даже бытовых условий: жуткие коммуналки, две семьи в одной комнате через занавесочку… Никому не понятно, как рожали детей. И вот — новая жизнь, еще нет отдельных квартир, но в честь фестиваля 1958 года Москва перекрасила в яркие тона грузовики (не хватало автобусов), возникло некое откровение выхода на улицу, стихи у памятника Маяковскому, и именно тогда мы впервые увидели, как на улице целовались. Для москвичей старшего поколения это был шок (в метро целуются!), а дальше мы увидели какие-то польские фильмы, Францию, возникли физики и лирики, что-то начало открываться — то, что считалось тайной, грехом, — и возник Радзинский с его «104 страницами про любовь», возникли новые героини. Эти героини были из другой прослойки, но они не тянулись, как сегодняшние дворняжки, к деньгам, к положению, они тянулись к инакомыслию, к стилягам, а стилягами были и сам Радзинский, и Мережко, и Вася Аксенов… Быть знакомым с овощником, с ювелирным мастером — это был моветон, девочки-стюардессы ходили в Политехнический музей, слушали стихи Окуджавы, Ахмадуллину, Вознесенского, потом прятались по квартирам и кухням…

Я видел потом много «104 страниц», очень много, но именно Эфрос и Яковлева услышали интонацию времени, почувствовала в своей героине стремление к другому миру, преклонение перед миром инакомыслия. Ее героине так хотелось туда!

Второй спектакль, где начинался «этот» Радзинский, был «Снимается кино», и там она была уже очень умная.

Мария Лаврова, заслуженная артистка России, актриса БДТ им. Товстоногова

А. Строев в «Касатке» и в «Лешем» — это про любовь, еще студенческий спектакль «Ромео и Джульетта» на курсе Гриши Козлова, совсем недавно.

Андрей Толубеев, народный артист России, актер АБДТ им. Товстоногова

На всю жизнь запомнилась сцена Ю. Демича и Н. Теняковой в «Трех мешках сорной пшеницы» в БДТ — на кровати с шариками. Еще помню крик Малеванной в «С любимыми не расставайтесь!», и тень этого была в спектакле И. Владимирова «Мой бедный Марат». Пожалуй, все остальное, поставленное на моей памяти, было поставлено с некоторым ироническим отношением к любви, к ней всерьез никто не подходил. Мне всегда казалось, что отношения в жизни были серьезнее, чем то, что я видел на сцене — игру в любовь…

Тягой к любви, думаю, обусловлена неистребимая любовь русского народа к балету. В балете явно физическое присутствие любви на сцене, ее не вытолкнуть никуда, ее даже испоганить трудно. Она идет через волны музыки, а не через испохабленную человеческую речь, из которой сейчас вычеркнуты даже интонации любви, даже голос не звучит так, чтобы заворожить зал, исчез герой, по которому затосковали бы бабы в театре. Играем всё — только не про любовь. А надо! Вот недавняя наша премьера «Загадочные вариации» — именно о любви, и только о любви, хотя там нет женщины. И именно потому можно было полностью высвободить всю эту любовную энергию. Но это тоже странный признак — чтобы полностью сказать о любви, нужно, чтобы на сцене не было женщины. Это опасная тенденция. А вообще в современной драматургии (а я много ее начитался) почти нет пьес о любви. Обязательно презрительное отношение к женщине (они все униженные и оскорбленные), а мужики неполноценные, любовь изломанная. Да, век изломан, но не настолько. Каждый мог сказать про свой век, что он изломан, но все века по уровню жестокости, крови и любви примерно одинаковы. Энергия, количество любви не уменьшилось, а люди из этого количества берут столько, сколько берут. Количество любви неизменно, как и количество зла, но люди нынче хапают зло, а любовь стоит в растерянности и не знает, что с собой делать.

Олег Лоевский, директор фестиваля «Реальный театр».

Не знаю, есть ли любовь на театре. Любовь — это покой. А на сцене всё страсти. Может быть, — одна маленькая безмолвная сцена в «Человеке рассеянном», когда Поэт и Дама молча сидят на кровати, их вращают слуги с канделябрами и звучит музыка Пантыкина. Но выдержать тишину любви невозможно — это конец всякой деятельности и предел желаний. И надо двигаться дальше: жить, творить, мучиться, а это изживает любовь.

Марина Тимашева, театральный критик

Любовь для меня — рыдающая под 40-ю симфонию Моцарта с воздушным змеем на груди Ольга Яковлева в «Месяце в деревне» и вообще Ольга Яковлева — символ земной и божественной женской любви. Еще С. Замараева и В. Краев в «Человеке рассеянном» — когда они сидят на кровати с маленькой елочкой и просто смотрят друг на друга. Еще Треплев, который несет на руках в дом Нину в последнем акте «Чайки» Г. Цхвиравы. Еще в «Холстомере», когда Лебедев и Коваль пели «Как пригреет солнышко горячо — положи мне голову на плечо». Далее — Гуан и Анна у Някрошюса (танец с пяльцами и разбрасываемые вокруг горящие спички). И Вершинин Латенаса, когда его уводит няня за ремень, привязанный к подбородку, как лошадь — от его любви. Тиль и Нелле в «Тиле»: Караченцов и Чурикова, когда он говорил: «Когда мы шли с ней к роще, я думал, что это ты, моя Нелле». В кино — плачущая Марина Неелова в «Монологе», Высоцкий с монологом Гуана у Швейцера («Когда б я был безумен»). Это то, что я вспомнила сразу, а остальное будет — от лукавого.

Валерий Дегтярь, заслуженный артист России, актер БДТ им. Товстоногова

Самые радостные моменты в театре и были именно моменты любви — к женщине, ко всему сущему, к людям. Наверное, они и заставили прийти вообще на этот путь. Восемь или девять раз я смотрел «Продавца дождя» в театре Комиссаржевской, и отхлопывал ладоши, аплодируя этой бесконечной любви.

Глеб Фильштинский, художник по свету

В. Захаров, С. Дрейден и Е. Немзер в «Потерянных в звездах», «Жадов и другие» В. Фильштинского в «Глобусе», «Душечка» в Самаре у В. Гвоздкова.

Анатолий Праудин, режиссер, художественный руководитель Экспериментальной сцены театра «Балтийский дом»

Если про любовь, то только про любовь к Родине, про любовь к истине, про любовь к Богу, про любовь к родителям. «Оптимистическая трагедия» Г. Товстогонова (к Родине), «Галилей» (к истине), «Плач Иеремии» (к Богу) и «Старший сын» (к родителям). Вот категории любви, а все остальное — баловство и нарушение одной из основополагающих христианских заповедей. И любовь к женщине — это грех и ужас.

Сергей Власов, заслуженный артист России, актер МДТ

Встреча Пети Трофимова и Раневской в «Вишневом саде» П. Брука, вся моя роль, вся история с Лизкой в «Братьях и сестрах», П. Семак — Мишка Пряслин и Н. Фоменко — Варвара там же: «Варька, сука!!!» Любовь Лешего — И. Латышева в «Лешем».

Григорий Козлов, режиссер

Ой, много! Саша Марков, который говорил Вале Белецкой в «Молении о чаше»: «А ты правда ко мне хорошо относишься?» Монолог Николая Волкова — Подколесина в «Женитьбе» — мечта о счастье. В недавних финских «Трех сестрах» В. Фокина эпизод, когда Маша прощается с Вершининым и у нее нет сил удерживать его… А как Петя Семак — Мишка Пряслин в «Братьях и сестрах» поворачивался к стенке и произносил басом: «Варвара!» И вообще все «Братья и сестры» — великий спектакль о любви. Какая там любовь, когда Мишка мечтает о Варваре, и все с войны возвращаются, и мир становится цветным! Еще мое — как в кинофильме «Бег» Татьяна Ткач — Люська произносит: «Чарнота, купи себе штаны!» Еще — сцена с сахаром в «Квадрате» Някрошюса — до дрожи! А Олег Борисов в «Кроткой»: «Остановите это время!» Из последнего — когда в учебном спектакле Саши Кладько «По ту сторону смысла» героиня — Ксюша Скачкова слушает музыку… Этого так много в театре!

Олег Леваков, режиссер театра им. Ленсовета

Пол Скофилд в «Макбете» Питера Хола — сцена с кровавыми руками леди Макбет. Это было фантастическое ощущение их любви и страсти. 1968 год. А в нашем театре — «Интимная жизнь», где М. Боярский и Л. Луппиан ругаются и готовы друг друга убить, глаза выцарапать, — это было про настоящую, не сентиментальную любовь, где до ненависти один шаг. Это то, что они по-настоящему знают.

Марина Дмитревская, театральный критик

Когда вдруг задумываешься — понимаешь: в выражении, воплощении любви театр никогда не был сравним с литературой. Никогда на сцене не было «Варыкина» — с тайной, конкретностью, протяженной полнотой, влажностью, дрожью, внятностью и покоем того чувства, которое так подробно описал Пастернак в этих страницах «Доктора Живаго», отослав потом конкретность — к поэзии «Тетради Юрия Живаго». Может быть, потому, что любовь как чувство требует для своего воплощения большей длительности, в принципе противопоказанной современному театру. Театр играет любовь как эмоцию — вспышками, поэтому и воспоминания о «театре любви» вспыхивают моментами.

Когда-то, в одном из наших диалогов, Резо Габриадзе заставил задуматься: откуда приходят к человеку первые сведения о любви? Из разговоров кого-то, что «он ее любит»… «Сведения о любви», почерпнутые в театре, шли параллельно жизни — на каждом этапе (детство, отрочество, юность) в каком-то спектакле отыскивалось то, что требовал жизненный «организм» в этот период.

В детстве — «Сколько лет, сколько зим» в БДТ. Я не помню даже сюжета, но там точно играли про любовь. И была констатация — она есть на свете — еще до того, как испытал ее сам. И влюбленность героинь Алисы Фрейндлих («Таня», «Варшавская мелодия», «Мой бедный Марат») подтверждала — есть.

В юности — «С любимыми не расставайтесь!» Г. Опоркова. Это первая сильная «вспышка». До сих пор и всю жизнь по всякому поводу помню финальный крик Кати — Л. Малеванной: «Я скучаю по тебе!» — как знак невозможности любви и обещания, что «невозможно без любви прожить». Тоже констатация до того, как сам испытаешь.

Потом, в 80-е, надо признаться, театр не очень посвящал себя любви. Но там был Боря Гадай, певший в «Осени нашей весны» под окном Нинели, и вообще — театр Резо Габриадзе, любовью напитанный.

Конечно, «Братья и сестры» (Мишка с Варварой). И — прощание Маши и Вершинина в «Трех сестрах» Някрошюса, когда она выхватывает ртом его дымящуюся папиросу и убегает, захлебываясь дымом. Это уже констатация — после того, как сам испытаешь.

Я вообще думаю, что когда любишь — все искусство оказывается «про любовь», а когда не любишь — про что угодно. Мы можем вспомнить так мало, может быть, потому, что острые периоды любви в жизни вообще редки?

Мария Смирнова-Несвицкая, театральный художник

Сама я ничего такого, конечно, не видала, но слыхать слыхала, что, мол, бывает любовь. Какая такая любовь, я, естественно, узнала из книжек.

А какая бывает «театральная любовь», я узнала из папиных книжек. Это было гораздо интереснее, чем про жизненную любовь. Театральная любовь представала какой-то более мощной, более настоящей, чем в жизни. Вот, например, — трагическая любовь Леи и Ханана из вахтанговского «Гадибука» в «Габиме» — пьесу специально перевели и играли на древнееврейском — а все было понятно — Любовь! Еще «про любовь» были фотографии у папы на письменном столе для готовящейся к изданию книжки: Ольга Яковлева задумчивая из «104 страницы» и Алиса Фрейндлих в арбузовской «Тане», где она в меховой шапочке и варежках, или «Варшавская мелодия», или отчаянный танец Виктора—Лазарева из «Иркутской истории» Охлопкова. Эти спектакли уже тогда были легендами, и это, конечно, было поинтересней, чем про «Народовольцев».

Кроме того, воображение было просто парализовано страстями и тайнами великих парочек — Мейерхольда — Райх, Таирова — Коонен, Маяковского — Брик, Есенина — Дункан. Рядом с такими мифами настоящее меркнет, тускнеет — и, видимо, очень закономерно, что именно ЛЮБОВЬ не находила своих отражений в творениях наших современников. Только Высоцкий на его градусе мог соответствовать — и в песнях и — ведь вся страна переживала его роман с Влади — в жизни…

Меня потряс спектакль «С любимыми не расставайтесь»… Чтобы попасть на просмотр, я сбежала с контрольной по физике, и после в школе был ужасный скандал, потому что за мной побежало полкласса. Да, конечно, Малеванную невозможно забыть в этой роли: «Я скучаю по тебе, Митя!» — плакали все, весь зал. Но только это ведь не любовь была на сцене. Это было страдание, мука, боль. Такое страдание, что деревья сдвигались со своих мест. Декорации очень сильные были, Иры Бирули.

Впрочем, раз теперь выясняется, что эту самую ЛЮБОВЬ на сцене никто не видел, так откуда знать, какая она должна быть? Может, у нас и на сцене тоже должно быть только так, как в литературе и в жизни: любить и страдать — синонимы?

Ольга Самошина, актриса театра «На Литейном»

Я в театр редко хожу, а вот по телевизору недавно показывали старый фильм Ларисы Шепитько «Крылья». Я включила в середине и глаз не могла отвести. Там героиня Майи Булгаковой вспоминает про свою любовь. Длинный кадр: идет Леонид Дьячков, камера смотрит на него как бы глазами героини. Он на секунду вдруг поворачивается в камеру: «Хочешь, я попрошусь в твой полк?» Он посмотрел в камеру, как в вечность. И никаких специальных слов о любви, вообще никаких слов. Это было про любовь. Назавтра утром я опять включила телевизор, фильм повторили, и опять я, как приговоренная, просидела у телеэкрана, и опять меня эта история и его прощальный взгляд прошибли до мурашек…

Анна Алексахина, актриса театра им. Ленсовета

Про любовь — это очень серьезно и бывает на самом деле на сцене так редко! Вот беда: это, кажется, почти невозможно сыграть. В разном возрасте это видишь по-разному. В юности на меня сильнейшее впечатление произвел Юрий Астафьев в спектакле «Жестокие игры» московского Ленкома. Этого артиста давно нет в живых. Что-то в нем было пронзительное. Любовную интрижку там осуществлял молодой Абдулов, а Астафьев играл жуткое одиночество и тоску по любви. Мы с моей однокурсницей, зареванные, пошли за кулисы выражать ему свою благодарность (что в принципе мне никогда не было присуще)… Еще я «про любовь» видела в «Победительнице» в театре им. Ленсовета. Когда Боярский говорил героине Елены Соловей: «Эх ты, тетка, милая моя, все…», поворачивался и уходил за кулисы — безо всякого лжепафоса и лжеромантизма, которые, кстати, были в пьесе Арбузова. Что еще про любовь? Марина Неелова в «Монологе» нанесла мне удар навсегда! Яковлева у Эфроса — как потрясающе она играла про обреченную любовь!.. Проходят годы, а я не могу забыть ее крупные планы в «Тане», тревожную музыку Шостаковича, звук виолончели и как Гафт на нее смотрел в финале…

Сергей Мигицко, Народный артист России, актер театра им. Ленсовета

Замечательно играли про любовь Тенякова, Юрский и Плятт в старом спектакле театра им. Моссовета «Тема с вариациями». Еще меня в молодости очень задело, как Раневская и Плятт играли «Дальше — тишина». Конечно, там про трагедию ухода из жизни, угасание, но и про любовь тоже. Вообще, научить играть про любовь практически невозможно. Одно из самых невероятных, пронзительных чувств.

Рудольф Фурманов, художественный руководитель театра «Русская антреприза им. Андрея Миронова»

Я запомнил на всю жизнь любовь Протасова к Маше — как это играл великий русский артист Николай Константинович Симонов в «Живом трупе» в Александринском театре. Андрей Миронов в роли Чацкого в «Горе от ума». На сцене, как и в жизни, не так много настоящей любви. Но эти актеры играли ее потрясающе.

Семен Спивак, Народный артист России, художественный руководитель Молодежного театра на Фонтанке

Лариса Малеванная грандиозно сыграла тридцать лет назад в спектакле «С любимыми не расставайтесь». Ее крик «Я скучаю по тебе, Митя!» до сих пор в памяти. Потом Эра Зиганшина замечательно играла эту роль… Из недавних театральных впечатлений могу назвать игру московского артиста Сергея Тарамаева в спектакле П. Фоменко «Одна абсолютно счастливая деревня». Он играет про любовь колоссально!.. Как? В одной книжке про это хорошо сказано: «Любовь — это непрерывное, непрекращающееся прощение объекта любви и хроническая нежность в глазах». А еще мне нравится, как про это написал в своей книжке известный журналист и фотограф Юрий Рост. Он когда-то на рынке познакомился с одним дворником, был поражен его определением любви и процитировал в книжке: «Это духовное влечение одного тела к другому».

Инна Соловьева, доктор искусствоведения

Самой сексуальной сценой, которую я видела в театре, была сцена Тарасовой и Хмелева во «Врагах», когда Тарасова — Татьяна Луговая выясняла у Скроботова — Хмелева, отпустит ли он арестованного, если она «захочет», и приближалась к его губам своими близко-близко, а потом резко отходила в сторону: «не могу».

Наталья Скороход, драматург

Я уже стала старая, все забыла. Помню в детстве как Ирина Соколова в спектакле «Весенние перевертыши» (точнее, ее герой) любила (любил) одноклассницу.

И еще помню, как бедная Федра любила этого Ипполита в спектакле моего однокурсника на сцене БДТ. А больше ничего не помню.

Александра Куликова, актриса БДТ

В первом спектакле Г. Козлова «Моление о чаше», где играли замечательные А. Марков и В. Белецкая, герои включали радио — и оттуда звучала сцена прощания Ирины — Э. Поповой и Тузенбаха — С. Юрского из товстоноговских «Трех сестер»: «Только ты меня не любишь». Это был самый сильный момент любви, эхо великого театра, где эту любовь играли.

Ольга Егошина, театральный критик

Самая красивая любовная сцена, которую я видела, была у Някрошюса в «Маленьких трагедиях», когда Дон Жуан встречается с Доной Анной: она к нам спиной — и только каскад рыжих кудрявых волос. Он наклонил голову — и только русая волна волос. А потом они начинают кидать друг в друга зажженные спички-любовные искры… А самая страстная сцена, видимо, была в «Братьях и сестрах», когда П. Семак — Мишка Пряслин идет медведем на Варвару, хватает ее на руки…

Борис Стукалов, фотограф БДТ

Я пришел в театр, когда там репетировали «Бедную Лизу», как раз про любовь. И почему-то именно это впечатление осталось надолго. А второе — Н. Тенякова и Ю. Демич в «Трех мешках сорной пшеницы»: будничность, отсутствие актерства, тишина, в которой каждый мог вспомнить свою молодость. И еще — «Кроткая», когда Он — О. Борисов сидит с ее туфельками, прижатыми к груди.

Александр Галибин, режиссер, художественный руководитель театра «Глобус»

Я не занимаюсь формулированием любовных проявлений, в результате которых любовь, как на картине, выглядит вот так. Любовь — проявление духа. Главное — не помешать состояться тому, что связано с проявлением любви. В театре слишком много людей в этом участвуют. В опере — композитор, дирижер, оркестр, актеры-певцы, сценограф — много составляющих театра. Я как режиссер пытаюсь все эти компоненты театра свести в единую точку. Чтобы все работало на это, состоялся взрыв — вот задача. Она сложна потому, что иногда в последний момент присоединяется нечто, что может все разрушить. Ты создаешь ощущение или предощущение и не говоришь — это должно быть только так — нет. Многое должно совпасть. Ты создаешь дух, субстанцию, которую ощущаешь ты сам как режиссер. «Организовать» чувствование из всего того, что помогает… А на спектакле многое может совпасть или нет. На репетициях можно добиться, а на спектакле начинает работать сам театр…

Для меня ощущений любви в театре было много — когда смотришь на сцену и все совпадает, это происходит. Например, в опере, в каждой увиденной мной опере, не важно, где я ее смотрел, я ощущал этот импульс, который хотел передать режиссер и который возникал от голоса, крика, шага, объятья. Я всегда сопереживал, будь то русская, итальянская или любая другая опера.

Вот в «Пиковой даме» были очень сильные моменты. После сцены Лизы и Германа, когда она просит его не идти в игорный дом… Независимо от того, кто играл, ощущение беды, любви, желания удержать любимого передавалось… Я это ощущал в «Тоске», «Кармен», «Травиате» и т. д. Я всегда находил эти мгновения. Разница в том, что сильнее работало — музыка оркестра, голос, актер.

В драматическом театре — крик актрисы в спектакле «Фрекен Жюли» (Балтдом) — это даже не крик, а животный стон изнутри, когда Жан убивает ее любимую птицу… Это складывалось из многих компонентов. На десяти спектаклях были попадания, но к этому мигу надо было идти полтора часа…

Театр способен передать импульс, дух, а зритель перерабатывает в себе, что хотел режиссер. Спектакль — это диалог со зрителем, который пробуждает колоссальное количество ассоциаций. Наше подсознание фиксирует вещи многолетней давности, и это срабатывает вдруг, в момент чувственного восприятия, когда раскрываются все клетки, и без ощущения, что это любовь. Человек не фиксирует — это любовь… Без любви ничего вообще невозможно делать — ни режиссеру, ни любому художнику. Только отдавая импульс, ты можешь получить его обратно.

Татьяна Казакова, главный режиссер театра Комедии

Любовь сыграть невозможно. Это дар — в такой же степени, как и актерский. И встречается крайне редко. Геннадий Несчастливцев говорил Аркашке: хорошо бы, дескать, найти актрису настоящую. Найдем — тогда и театр сделаем. А драматическая актриса — это та, которая от любви способна броситься головой в омут. Тут школа, опыт и техника мало что могут дать, только в какой-то очень малой мере. Любовь в театре я видела в спектаклях Эфроса, и прежде всего в том, как играла Оля Яковлева — в Тургеневе и Уильямсе. Из мужчин? Коля Волков.

Гораздо чаще любовь я встречала в кино. Из молодости если вспомнить — «Весна на Заречной улице». Как Николай Рыбников держал дверь от всего класса, когда пытался объясниться в любви учительнице. Или — Баталов с Татьяной Самойловой в «Летят журавли». Еще — Мордюкова и Ульянов в «Простой истории». И ведь никакого тебе секса, постельных сцен!.. Вообще-то я уверена, что через постель любовь сыграть нельзя. А как мощно сыграно про любовь в датском фильме «Рассекая волны», какая потрясающая пара!

Если вспоминать зарубежный кинематограф — это, конечно же, Грета Гарбо в «Даме с камелиями». Филипп Нуаре, Аль Пачино в «Крестном отце» — эти артисты уж если любят, так любят действительно. Очень мощно и сдержанно.

Нина Рабинянц, театральный критик

Очень давно, до войны, когда мне было двенадцать, украинский театр им. И. Франко привозил в Ленинград на гастроли спектакль с длинным названием «Ой, не ходи, Грицю, да на вечорницю». Очень старую украинскую пьесу, совершенно какую-то доисторическую, играли Ужвий и Добровольский. Они играли любовников, которых все кто могли, разлучали. В финале она сама давала ему яд, и он умирал на ее руках. Она тихо пела песню и смотрела, как он умирает, — какое у Натальи Ужвий было лицо! Я плакала после того спектакля целую неделю, это была моя первая встреча с любовью — в двенадцать лет… Конечно же, любовная классика для меня — товстоноговские «Три сестры». Доронина и Копелян, сцена расставания Маши и Вершинина. Рядом со мной сидел тогдашний ректор Театрального института Бердников, жесткий несентиментальный мужик. Он рыдал на этой сцене в три ручья! Ничего пронзительнее этого расставания я про любовь на сцене не видела. Как и «Месяц в деревне» Эфроса, игру Ольги Яковлевой — с первой сцены и до последней, когда монтировщики разбирают макет усадьбы и она тихо плачет с воздушным змеем в руке. Из последних впечатлений «о любви» — Кирилл Лавров и Саша Куликова в спектакле «Перед заходом солнца». Таня Кузнецова в «Даме с камелиями», особенно в сцене бала, бледная, в черном платье, — Арман ее оскорбляет, а она смотрит с такой печальной нежностью…

В кино — тут уж я пойду по кривой дорожке мелодрамы, без нее в этой теме никак. Несравненная Вивьен Ли в «Леди Гамильтон» и «Мост Ватерлоо». Мне было уже далеко не двенадцать лет, но и тут меня выводили плачущую из зала. Как в детстве.

Лев Гительман, доктор искусствоведения

Еще до войны, мальчишкой, увидел «Ромео и Джульетту» и навсегда был потрясен Галиной Улановой. Она танцевала с Константином Сергеевым — это был грандиозный дуэт. Уланова замечательно играла само зарождение любви: в сцене бала, когда незнакомец держал ее на руках, она снимала с него маску и впервые видела лицо Ромео. Из девочки она мгновенно превращалась в девушку. Это был зов любви, вечный и неудержимый… Знаменитая сцена пробега: через всю сцену она мчалась к Лоренцо. И в этом беге было столько любви к Ромео, невозможности жить без него!..

После войны — Мария Бабанова в «Тане», я видел ее студентом в ДК им. Дзержинского. Она навсегда отпечаталась в памяти всем своим обликом, голосом… Грандиозное впечатление произвел спектакль Франко Дзефирелли, который он привозил в Ленинград на гастроли. Это было гораздо более мощным зрелищем, чем снятый им позднее фильм. В отличие от кинематографической, на сцене была каменная Верона. Нецветущий город, в котором ничего произрасти не может. И среди этих камней расцветала любовь Ромео и Джульетты, которая была невероятно хрупкой и нежной. Любовь вопреки каменному веку, обстоятельствам. Героев играли очень юные артисты, почти ровесники шекспировских персонажей. Жан Карло Джаннини в сцене у балкона поднимался не по ступеньками, а каким-то невероятным образом взлетал к своей Джульетте по каменной стене. Я до сих пор не могу понять, как он это проделывал. Казалось, он взлетал вверх на чистой энергии любви…

И, конечно, потрясающе играла про любовь Инна Чурикова в «Иванове». Она так смотрела своими пронзительно-страдающими глазами на героя, с такой прощальной и всепрощающей нежностью!..

Сергей Барковский, актер и режиссер Молодежного театра на Фонтанке

Не единственное, но одно из самых сильных впечатлений — Дмитрий Бульба — Свидригайлов в «Преступлении и наказании» Григория Козлова. Я даже вжался в кресло от его потрясающей энергетики. Такая огромная амплитуда — от безумного горя до величайшей радости от общения с любимой женщиной! Мне эта роль запомнилась во всех мельчайших подробностях. Бульба так наэлектризовал атмосферу в зале, что я, задыхаясь, вышел из зала после его сцены.

А вообще, мне кажется, что любая роль должна быть про любовь. Даже если она непосредственно не касается любви к женщине. Любовь — обязательная составляющая человеческих стремлений. Если ее нет по сюжету, то должен быть поиск любви.

Александр Строев, актер

Впечатлений больше от кино. С детства люблю Фрейндлих, Неелову, Чурикову, Терехову. В любовь, которую они играли, верилось сразу и навсегда. А в театре такого у меня не было. Может быть, потому, что редко хожу на спектакли.

Татьяна Кузнецова, актриса театра им. Комиссаржевской

Для меня таким спектаклем стал спектакль Анатолия Васильева «Взрослая дочь молодого человека». Хотя там романтических сцен не было, а была любовь к жизни, к миру, друг к другу. Это было потрясением.

Виктор Тереля, режиссер

Спектакль «Месяц в деревне» Петра Фоменко о любви, но о любви в античном понимании, т. е. когда никто не виноват. Галина Тюнина прекрасно играла Наталью Петровну.

Еще в «Идиоте» Анатолия Васильева Лариса Толмачева играла Настасью Филипповну, особенно сильно в сцене с Аглаей.

У Тадаши Сузуки американская актриса играла в «Ромео и Джульетте». Монолог Джульетты в ожидании Ромео. Она играла так жестко, в стилистике Сузуки. Я никогда не думал, что может быть такая Джульетта, и она играла так, как будто бы уже знала, что Ромео убьет Тибальда.

А вообще, знаю только одну пьесу в чистом смысле про любовь — «Ромео и Джульетта». И только потому, что любовь в ней как бы помещена в ненормальную ситуацию. Любовь живет в детях — т. е. там, где она не должна быть, и поэтому ее оберегает священник.

Марина Годлевская, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского театрального музея

Первые «Три сестры» Эфроса с Яковлевой, когда плакал зал. «Тристан и Изольда», гастроли Венской оперы: два огромных человека, невероятных оперных певца, но на их любовном дуэте впечатление было, что ты присутствуешь на каком-то любовном таинстве.

Елена Федосова, ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского театрального музея

Самое чистое выражение любви и мечты на театре — «Щелкунчик» с Е. Максимовой, когда она залезает на стул и видит Принца. А больше — ни разу.

Александр Баргман, актер театра «На Литейном»

Все соткано из любви, искусство соткано из любви. Отношения мужчины и женщины — это вечный вопрос. Это рвущиеся души, это страсти, это ломающиеся жизни, это спасение, это бездна — это все. И всегда будет предметом исследования театра. Конечно, здесь все очень субъективно и индивидуально (каждый и любит по-своему, и предмет любви одного человека будет непохож на предмет любви другого). Но когда мы говорим «любовь», мы всегда подразумеваем некое чувство, чувственное ощущение — непокой (назовем это так) и способность отдать. И вне этого не может быть спектакля, пьесы. Как можно пройти мимо того, что является огромной частью моей жизни?.. Даже если в пьесе нет в прямом смысле любовной истории, все равно, когда мужчина общается с женщиной, обязательно возникают какие-то фантазии, гипотезы или, наоборот, нагромождение барьеров, комплексов… В конце концов, пусть это будет ненависть. Но совсем без чувств ничего в театре не бывает.

Я видел спектакль про любовь. Он шел году в 1989-м в Александринском театре. Назывался «В будущем году, в то же время», пьеса Слэйда, играли Александр Марков и Елена Липец. Это одно из моих мощных театральных впечатлений вообще и про любовь. Еще — в Душанбинском театре им. Маяковского «Счастье мое…».

Анатолий Равикович, народный артист России, актер театра Комедии

Все, что играла про любовь в театре имени Ленсовета Алиса Фрейндлих у меня всегда оставляло щемящее чувство подлинности, искренности. Ее героини были одновременно и переполненными счастьем, и как бы ожидающими расставание, чувствующими мимолетность любви. В этом была потрясающая незащищенность.

Ирина Мазуркевич, заслуженная артистка России, актриса театра Комедии

Когда я училась в театральном училище, мне очень нравились спектакли горьковского ТЮЗа про любовь подростков, такие как «Девочка и апрель», например. Это самые первые впечатления. Потом — «Валентин и Валентина» в «Современнике» и «Дульсинея Тобосская» в Театре им. Ленсовета. Мало кто умеет играть любовь так, как играет Алиса Фрейндлих.

Карина Бржезинская, театральный критик

Про любовь в театре слышала много. Всему верю. Сама видела один раз. Жуткая, какая-то запредельная любовь Свидригайлова — Дмитрия Бульбы пугала и притягивала. Страшно я тогда завидовала Дунечке.

Георгий Тараторкин, актер театра им. Моссовета

Если еще сохраняются люди, верящие в то, что театр — чудо, то они понимают — любовь возникает на сцене непредсказуемо. Вне сюжета, вне персонажей, вне действия тебя пронзает ощущение любви. Просто что-то происходит. И самый фантастический творец, проводник этого ощущения был А. В. Эфрос.

Анна Некрылова, театральный критик

Больше всего любовь трогает меня в народном театре, где ее играют по-настоящему: с охами, ахами, обниманием, солеными словечками. Если атаман пристает к девице, так он ей и говорит: «Богиня вы моя!» — а она: «Пошел гулять, родной!» Вот это — любовь, жестокий романс, страсти, жизнь на полную катушку.

Кама Гинкас, режиссер

Все встречи с эфросовскими спектаклями и с Олей Яковлевой всегда были про любовь, про что бы эти спектакли ни были. Не говоря уже про те самые «104 страницы», про «Мольера» и даже про «Дон Жуана» (казалось бы, там про отсутствие любви, но про любовь!). Но даже неудавшийся спектакль гения, чушь «Директор театра», был про это. Эфрос — нежный автор, и в первую очередь всегда вспоминаешь именно его.

Думаю, что Доронина умела играть про любовь. В Лушке из «Поднятой целины», в «Горе от ума»… В ней это было. А они с Луспекаевым! Луспекаев — это вообще! Он играл всегда про любовь. Он был мужчина. Когда он вдруг видел Доронину — как жеребец! — в зрительном зале возникало что-то неприличное, было как-то неловко смотреть, потому что мужчина увидел женщину. В «Варварах». Ну что вы!

М. Неелова умеет играть про любовь… А вот умеют ли сейчас какие-нибудь мужчины? То есть даже не сейчас, а последние десятилетия. Я вспоминаю — и не могу вспомнить.

Про любовь во всех ее проявлениях был Гетин дипломный спектакль «Варшавская мелодия». И вообще в ее спектаклях это есть.

У Матса Эка «Жизель» — это грандиозный трагический спектакль, трагедия любви, выраженная не словами, а хореографически.

Вы правильно ставите вопрос. Ведь сюжетно, тематически почти во всех спектаклях любовь есть, но никогда ее там нет. Я когда-то ставил спектакль «Насмешливое мое счастье» про Чехова и Лику, про Чехова и Книппер-Чехову — и точно знаю: не ставил про любовь. Сознательно. Мне казалось — это неинтересно. И считаю, что долгое время я был режиссером-скопцом, это был чудовищный мой недостаток. Надеюсь, что в последнее время, несмотря на сюжеты совсем не любовные, в моих спектаклях попадаются нюансы. Даже «Макбет» в Финляндии у меня спектакль — про любовь.

Яков Гордин, историк, публицист, соредактор журнала «Звезда»

Заслуживающий внимания с этой точки зрения сюжет был в «Селе Степанчикове» Вадима Голикова — любовь полковника к воспитаннице. В театральном отношении было выразительно и трогательно (играли Тубилевич и Оликова). Из современных спектаклей — «Черный монах» Камы Гинкаса. Весьма выразительный пример иррациональной влюбленности. Если в «Селе Степанчикове» была любовь чистая, робкая, трогательная, то здесь все на грани патологии (это касается в первую очередь героини). Конечно, «Братья и сестры», любовь Мишки и Варвары (Семак и Фоменко). Несколько раз видел спектакль, всегда это было замечательно. Малеванная в спектакле Опоркова «С любимыми не расставайтесь». В том же театре Комсомола был спектакль о любви, пользовавшийся большой популярностью, «Роман и Юлька» Голикова. Старый спектакль БДТ — «Три сестры» Товстоногова, Вершинин—Копелян и Маша—Доронина. Из еще более давнего вспоминается «Дон Карлос» в Новом театре, играл молодой тогда актер Петров, королеву играла Файн.

Генриетта Яновская, главный режиссер МТЮЗа

Очень помнится, как про любовь поразительно мощно играла в БДТ Доронина — даже не в «104 страницах», а просто всегда. Помнится, как на одной из репетиций «Трех сестер» Эмма Попова-Ирина закричала: «Как убит?», — когда Чебутыкин что-то прошептал Ольге. Не любя Тузенбаха, закричала — и никто ничего не понимал, потому что такого текста нет. Для меня «про любовь» — отчаянную и гиблую, вечную и страшную любовь — гинкасовский финал «Счастливого принца», когда Принц и Ласточка висят вдвоем в небе. А вообще, я не могу поставить ни одной пьесы, если там нет любви.

Валерий Семеновский, театральный критик, главный редактор журнала «Театр»

Я видел любовь в спектакле «104 страницы про любовь» в Одесском театре. Там играла артистка Людмила Мерщи в очередь с артисткой Тамарой Кибальниковой, а Электрона Евдокимова играл артист, а впоследствии режиссер, любимец одесской публики Борис Зайденберг. Он был известен в Одессе тем, что в фильме «не про любовь», эпопее «Освобождение», он играл вторую по значению роль капитана Орлова и с пистолетом в руке, поднимаясь из окопа, кричал: «За мной, славяне!» И всегда в одесских кинотеатрах в этот момент раздавались бурные аплодисменты… Это было очень давно.

Инна Слободская, актриса театра им. В. Комиссаржевской

1971 год. В театре им. Ленинского Комсомола, где я тогда служила, идет спектакль «С любимыми не расставайтесь» по пьесе А. Володина в постановке Геннадия Опоркова. Спектакль о любви, которую не сохранили двое; любовь погибла, утонула в мелочах, в нежелании понять друг друга, в обидах, недоразумениях. Я занята в первом акте. Едва разгримировавшись, тороплюсь на ставшее уже привычным место, к окошечку в маленьком тамбуре при переходе из актерского коридора в зрительный зал, и смотрю второй акт. Жду финала, последнюю фразу Кати вслед уходящему Мите: «Митя, я скучаю по тебе». И каждый раз, услышав, как звучит эта фраза у Ларисы Малеванной, чувствую ком в горле от горя, сочувствия героине или от счастливой сопричастности ее огромной любви. Описать интонацию, с которой Лариса произносит свои несколько слов, невозможно. Может показаться, что они звучат монотонно, но какая боль, какое одиночество, какая тоска по утраченной любви…

Много лет прошло, а ведь и сейчас от одного воспоминания об этом возгласе я испытываю те же чувства, что тогда, в тесном тамбуре.

Борис Цейтлин, режиссер

«Горе от ума» в БДТ, «Добрый человек из Сезуана» на Таганке и Андрей Миронов в «Свадьбе Фигаро». Он так любил Сюзанну, так реагировал и не реагировал на то, что граф хочет ее! Он стоял, ничего не делал, только слушал и бросал какие-то реплики, но у него были при этом такие глаза! Видно было, как мужик смертельно обижен и ищет выхода…

Юрий Хариков, художник

Честное слово, не могу вспомнить в театре ни одного момента любви. Я вдруг это ясно понял. И это неслучайно, потому что в пространство театра и театра драмы для меня любовь входит только как одна из частей. То есть это только часть того мира, который — театр. И любовь там скрыта — как чувство, как отношения.

Иван Латышев, актер ТЮЗа им. А. Брянцева

Я не знаю, что такое любовь, и тем более не знаю, что такое любовь на сцене. Был Миронов… Баталов… Леонов выходил на сцену и играл любовь к дому, к семье и к еврейскому народу, к которому он не имел никакого отношения. Я не знаю, что такое Любовь. На мой взгляд, театр должен бежать от реализма, потому что никогда реалистичнее кино, если говорить о любви, он не станет и не должен становиться. Наверное, можно выйти голыми и тереться друг о дружку, и это тоже будет произведение искусства. Трудно представить, но возможно. Но это не нужно в театре, как мне кажется. Был такой спектакль у Някрошюса — «Квадрат». Она приезжает к Нему. Сцена первой встречи и первой ночи, которую они проводят. Железные нары, кровати по центру. Два человека стремились, вопреки всему этому холодному железу, навстречу друг другу. Падала простыня. Контровой свет. У меня до сих пор дрожь, как это здорово придумано и как классно сделано. Никакого обнаженного тела, слов никаких. Была музыка, и были тела, текущие друг к другу. Для меня это, наверное, самая удивительная, самая высокая сцена любви.

Юрий Рыбаков, театральный критик

В истории театра не было ни одного хорошего или великого спектакля, где бы не было любви. Мгновением застряли Доронина и Копелян в «Трех сестрах» (прощание). Я был потрясен, а рядом со мной сидел Саша Свободин, и у него из-под толстых очков текли слезы. А как Доронина—Надежда говорила Луспекаеву—Чиркуну в «Варварах»: «С вами — хоть на крышу!» (хотя в репетициях не хотела говорить эту фразу, она казалась ей грубой). Шарко и Копелян в «Пяти вечерах», до сих пор мурашки. Реальные. И это тайна настоящего искусства — почему это помнишь всю жизнь, а муру забываешь завтра…

Были «Зори тихие» на Таганке, где не было любви впрямую, но был этот Васков и эти девушки, и была разлита неосознанная любовь. «Кавказский меловой круг» у Стуруа, любовь Груше к солдату Симоне была потрясающей. А Яковлева в «104 страницы про любовь»! Какие были интонации (ведь не забываются именно интонации)! Как она, любя и понимая, что любовь может куда-то улетучиться, говорила: «Вот и разбежались мышки — серые пальтишки…» Вообще когда-нибудь надо бы написать про интонацию… Недавно — «Месяц в деревне» в театре «На Покровке».

Эдуард Бояков, директор «Золотой маски»

Про любовь и про театр и вообще самое главное мое театральное впечатление — это «Великая магия» Стрелера. В один ряд с этим спектаклем я не могу поставить ничего. Открывалась малюсенькая шкатулочка, в которой по сюжету живет возлюбленная героя, и весь зал заливался лучиками этой любви (знаете, крутится такой шарик — осколочками), на каждого попадал ее отсвет. Это было так здорово и так просто!

Видас Силюнас, театральный критик

«Братья и сестры» Додина, сеновал… Вообще там было все — как в Библии… «Семейное счастье» и «Война и мир» у Фоменко. Про любовь, когда все любят друг друга: дети родителей, родители детей, братья сестер…

Юлия Рутберг, актриса театра им. Вахтангова

Первое сильное впечатление — «Жестокие игры» М. Захарова, когда там еще играли Т. Догилева и А. Абдулов. Я тогда была просто больна, это был спектакль про мое представление о любви. Потом — фантастическая сцена Р. Плятта и Ф. Раневской в спектакле «Дальше — тишина». Еще — «Тиль» в Ленкоме. А еще приезжал Баварский театр, привозили «Ромео и Джульетту», режиссера Хауссманна. И я была потрясена сценой под балконом, которая была сыграна невероятно смешно, по-мальчишески, но в этом был такой щенячий восторг! А потом сцену перед тем, как Ромео высылают из Вероны, они играли голыми. Я была не то что противником, я не могла выдерживать на сцене обнаженные тела (это должен быть такой градус, чтобы это воспринималось!). И два замечательных молодых артиста обладали такой истинной свободой, что у меня осталось ощущение не замочной скважины, а фантастического действа воистину свободных актеров.

Надежда Таршис, театральный критик

Любовь. Теплова.

Из самых первых театральных впечатлений помню: трактор вползает на сцену (Свердловская драма). Прежде всего — хотелось бы обойтись без самогó сакраментального слова, из тех же религиозных побуждений, что заставляют писать в Книге книг сакральное «Б—г». Вот Лев Стукалов назвал спектакль «Лав». Хорошо! В театре любишь театр. Любят герои друг друга или прыгают через скакалку — разницы нет, была бы драма. Но.

Лучший спектакль XX века, «Ревизор» 1926 года: и что, казалось бы, какая там л—вь? А такая. Густой эротический слой — знак предельной сущности, это же одна из конечных характеристик существования. Тема эроса говорит о человеке по существу и замещает л—вь. Без которой мир не живет. На другом полюсе того же самого — наивозможная высота духа. «Я, говорит, Клава, тебя не как женщину люблю, а как… изображение!» — со смущением и гордостью цитировала своего милого атаманша в опорковской «Жестокости» (Лариса Леонова). Старый спектакль, с грандиозной ролью Леонида Дьячкова, помнится еще и этой нотой. Не о любви спектакль — но очень нужна была в нем и эта нота.

Сразу после Института я оказалась в свердловском ТЮЗе, где увидела юную Любовь Теплову в спектакле «Эй ты, здравствуй» (была и есть такая пьеса Ю. Мамлина). О, это была не тюзовская л—вь! Героиня там пела «страдание»: «Что со мной ты понаделал, какой беды понатворил, зачем ты в прошлый понедельник мне белый розан подарил…» Юмор юмором, а с тех пор для меня это формула л—ви: таким тяжелым и богатым даром была наделена героиня Любови Тепловой.

Проходит куча лет, и здесь гастролирует екатеринбургский ТЮЗ. И вот в «Чайке» Г. Цхвиравы вижу Полину Андреевну — Любовь Теплову. О господи! Время, ты знаешь свое дело. Изумительная оказывается классическая роль: точно сыгранная страдающая л—вь, страсть самоотдачи — и смешновато, конечно, но уж и трагично. И ведь это начало звучать уже в том нашем с актрисой почти детстве.

Прошло еще несколько лет. В праудинской «Февронии» (которая, возможно, будет показана в Петербурге) Любовь Теплова занята в специфичной массовке (там, в общем, каждый виден). И здесь: воплощение земной заботы, страстной, неизбывной и усталой. Такая парабола.

И такая вот Любовь. Теплова.

Еще перед глазами — хрестоматийное, но дорогое: Алиса Фрейндлих в Тане — помните, с варежками…

Николай Иванов, артист ТЮЗа им. А. Брянцева

Мои воспоминания о сценической любви связаны с одной актрисой. Это Ольга Яковлева — Лика в спектакле «Мой бедный Марат» на сцене Ленкома, Лиза в «Брате Алеше» и Джульетта в театре на Малой Бронной. Очаровала и потрясла мощная энергетика влюбленности — яркой и при этом скрытой, загадочной, тайной. Ее героиню в «Брате Алеше» чрезвычайно сложно воспринимали окружающие. Это был противоречивый образ, но я как зритель все видел, все понимал. Все считывалось, все переходило через рампу. В ней жила любовь к Алеше, она была им втайне увлечена…

Трудно сказать, что это такое — сыграть любовь. Здесь было что-то только ее, «яковлевское», связанное с человеческой природой и актерским талантом — способностью транслировать эмоциональные, чувственные вещи. Это крайне сложно. Есть масса спектаклей про любовь, где ее и не видно. Может быть, это некая человеческая данность (в жизни я с Ольгой Яковлевой не знаком, но мне казалось, что она человек влюбчивый и страстный). Многое зависит от актерской индивидуальности. Любовь сможет сыграть тот, у кого есть природная манкость, сексуальность, которая видна. В самой природе актера это должно быть, такое не наиграть. Но, с другой стороны, ведь часто бывает так, что в жизни человек — абсолютный мачо, а на сцене выглядит бесполым. Сцена делает с человеком невероятные вещи.