«Волк».
Театр «Блоха».
Режиссер Кирилл Люкевич, художник Леся Романова, драматург Настасья Федорова

Этим летом в Песках Петербурга открылся самый маленький театр в городе под скромным, но уместным названием «Блоха», намекающим не только на размер, но и на прошлую, «блошиную» славу этого района. Бывшая обувная мастерская в обычной питерской подворотне усилиями главного режиссера Кирилла Люкевича и его команды превратилась в едва ли не самое оригинальное театральное пространство с площадью сцены всего лишь в один квадратный метр и залом для шести человек.

К. Люкевич в театре «Блоха». Фото А. Исаева

Все здесь под стать названию. Шесть маленьких кружек для чая, миниатюрный чайник для кипятка (это буфет), шесть складных стульев, которые после третьего звонка (а они тоже есть!) выставляются в три ряда по два в каждом (это зрительный зал). И ведь продумано все — чем дальше к галерке (третий ряд), тем выше стулья. Как и положено, этот театр тоже начинается с вешалки — шесть плечиков расположились в проеме входной двери. Ну и, конечно же, программка размером со спичечный коробок. Одним словом, «блошиные» размеры здесь главенствуют во всем, кроме спектакля. Он получился о большой волчьей любви.

После третьего звонка гаснет свет и черноту пространства прорезает резкий голос Владимира Высоцкого, бросающего в зал царапающие строчки «Охоты на волков». Занавес распахивается, и под мигающую в такт песне настольную лампу перед зрителем возникает Волк в исполнении Никиты Касьяненко, отбрасывающий огромную тень. С надетой на голову плоской нарисованной маской серого хищника, сидя на табурете, он экспрессивно пантомимирует классический хит московского Гамлета. И есть в этом нарочитом и утрированном прологе особый смысл — через шутовскую маску проглядывает бунтарская, своенравная натура главного персонажа, позволившая этому зожному гопнику, каким играет его актер, не висеть на стене шкурой подстреленного зверя, а бродить по улицам свободным пацаном с района, попивая йогурт с бананом и рассказывая собравшимся шестерым слушателям про себя сказку.

Метамодернистскую сказку, надо сказать. Отсылающую к известным сюжетам, задающим жанровый ход самой истории, но с обильными вкраплениями новых культурных кодов, разрывающих оболочку канона, преломляющих его традиционный нарратив и выводящих героя на новый уровень принятия судьбы — герой теперь не обиженный на весь мир одиночка, а примирившийся странник, достигший состояния принятия прибежища, отправной точки новой духовной практики — искренности.

Программка спектакля «Волк». Фото А. Исаева

Иными словами, зожный гопник Волк рассказывает при помощи маленьких плоских кукол по типу «дергунчиков» выдуманную историю о том, как он окончил бы свой путь, если бы продолжил следовать традиции, — а именно, умер бы так же, как, например, и его прадед, съевший шестерых козлят, но попавший в итоге на рога к их мамке-козе. Или как дед, который позарился на трех поросят, но в итоге потом без шерсти бегал. Или как отец, театральной души человек, истинный травести, переодевшийся однажды бабушкой, чтобы съесть внучку вместе со всеми ее пирожками, но в итоге поплатившийся вспоротым охотниками брюхом. В общем, та еще преемственность. Тот еще путь. Безрадостный и трагический. Как и любой путь героя старой формации — от Ильи Муромца до Данилы Багрова.

Волк-рассказчик как раз и рисует такого сказочного героя, но сам по себе им уже не является, сам по себе он уже преодолел круг заповедной сансары, прорвавшись в наш мир с бургером «Чемпион», с веганским практически мировоззрением («людей я не ем, они невкусные») и в прошлом туманными отношениями с лисой. Через героя прошлого просвечивает герой нынешний, наследующий Грише из пьесы Любови Стрижак «Кеды», молодой человек, растворившийся в городском ландшафте, неприметный для глаз, но в нужный момент восстающий против возникшей перед ним темной силы. Или журналистке Ане из пьесы Олжаса Жанайдарова «Революшн», где на мифологическом уровне разрешалась проблема победы над непреодолимым злом с отсылками к Кощею Бессмертному и утратившей крылья, но так и непобежденной Лебеди.

Н. Касьяненко (Волк). Фото П. Назаровой

И этот заход в сказочное поле совершенно необходим. Каждый новый социально-общественный период в истории той или иной страны, приходящий на смену прежнему, обязательно должен пройти культурную инициацию национальным жанром, через который проявляется дух народа, его идея, зерно, из которого могут взойти ростки новой жизни. Возьмем, к примеру, Америку, которая каждый новый виток своего развития поверяет жанром вестерна. «Дилижанс» (1939), «Джонни-гитара» (1954), «Искатели» (1956), «Дикая банда» (1969) и так далее. Каждый из них говорит о важных изменениях в обществе, каждый деконструирует существующую социальную модель до архетипов поведения, каждый показывает направление, в котором будут возникать тектонические изменения в общественной жизни. В «Дилижансе» говорится о терпимости к Другому, в «Джонни-гитаре» заявляется смещение гендерных ролей, в «Искателях» задается смена социальной модели, а в «Дикой банде» показывается абсурдная сущность жестокости. Связать с историческими событиями все эти пророчества не сложно.

В русской же традиции функцию социального барометра выполняет, на мой взгляд, народная сказка. Именно она способна показать тенденции, который превалируют в обществе. И такое обращение к корням происходит не от желания спрятаться от насущных проблем или уткнутьголову в песок, а для того, чтобы через обнуление, душевную медитацию погрузиться в русскую матрицу, распознать признаки беды и пути ее преодоления. Это своеобразная экологическая тропа русского человека. «Золушка» (1945), «Сказка о потерянном времени» (1964), «Обыкновенное чудо» (1978), «Кин-дза-дза» (1986). Этот ряд можно легко продолжить… И в него легко встраивается история о Волке, сочиненная Кириллом Люкевичем, Настасьей Федоровой и Никитой Касьяненко. Она о преодолении традиционного русского хтонического треша, о разрушении общежития нации.

От судьбы, конечно, не уйдешь, и, ступив на эту тропинку, свернуть уже не получится, но из мелкого хулигана заделаться приблатненным стилягой — и по пути к смерти повыть на луну песней Канье Уэста, встретить волчицу своей мечты, у ног которой не грех и умереть, или поиронизировать над классическим выбором трех направлений, или над вечными спутниками волка зайцем, лисой и медведем — почему нет? И вот симпатичный герой под хлопьями конфетти-снега, щедро рассыпаемого на волны воздуха, идущего от бытового вентилятора, отправляется в долгий и трагический путь. Не налево пошел он за длинным рублем и не направо — за объявлениями на питерских столбах с экзотическими именами «Рузанна, Динара, Сусанна» (ну какие там жены?!).

Н. Касьяненко (Волк). Фото П. Назаровой

Пошел, конечно же, прямо — прямиком за своей смертью. Подгоняемый ветром, сверяющий путь по залипательной луне, возникшей из простого луча света, направленного на стену, почти под потолок, и переживший бойкот и предательство бывших товарищей по лесу, которых в итоге спасает от клетки и охотников, заглатывая их в себя — опыт волчьих предков был все-таки небесполезен. Только здесь происходит смена знака. В самом процессе заглатывания персонажей ради спасения видится не способ наживы, а, скорее, процесс оберега своего внутреннего, пусть и трагического, мира, память о котором не искоренить, но можно остранить и пойти в другую сторону по белому снежному полю-полотенцу.

Здесь как раз самое время сказать о сценографии. Обозначенные из подручных средств явления и предметы спектакля (снег, луна, капкан, три дома, в которых живут заяц, лиса и медведь — последний, кстати, остроумно занимает здание высотки Газпрома), с одной стороны, становятся в его системе наивной метафорой, а с другой — сложной смысловой аллюзией, которая до конца не проявлена, лишь намечена, но имеет отношение к создаваемой трагической атмосфере традиционного пути. Взять, к примеру, капкан, устроенный как пила, вставленная в прорезь планшета. Образ более чем прозрачен — острые зубья инструмента впрямую отсылают к капкану, но если взглянуть с иной стороны, то можно увидеть намек на избавление от него — отпилил лапу и в лес. Или прутья арматуры, вставленные перед маленьким волком в просверленные отверстия. Тюрьма, не иначе. Но вставляемые и вынимаемые из отверстий, они очень напоминают выстрелы — глухой хлопок, лязг железа, хлопок, лязг, хлопок…

Закончиться иначе и не могло, ведь изначально было сказано — волк пошел прямо за своей смертью. И получил ее… но на руках той самой, единственной волчицы. А значит, счастье волчье есть и жить ради него обязательно стоит. Как стоит преодолевать традиции. И как стоит открывать новый театр — потому что именно в нем существует пацанское счастье освобождения!

Сентябрь 2022 г.