В 2014 году одной из обсуждаемых новостей среди пользователей Facebook стала новость о «58 гендерах»: накануне Дня святого Валентина на площадке появилась возможность выбора в профиле не менее 58 вариантов собственной идентификации. Прошло 8 лет, гендеров, кажется, стало еще больше, шума вокруг этой темы — тоже. Выбор подходящего гендера для обозначения в социальных сетях лишь один шаг в презентации, представлении себя миру. Но не менее важна репрезентация в искусстве, ведь именно искусство отражает сущностную связь человека с социумом.
Активное развитие гендерных исследований в российском научном сообществе началось примерно с середины 80-х годов ХХ века. Это связано со сменой парадигмы в социально-гуманитарных науках под влиянием идей постмодернизма, конструктивизма и открытого знакомства с идеями западного постпозитивизма. Согласно гендерной теории, в современном мире существует гендерная асимметрия, негативно сказывающаяся на формировании гендерной культуры: норм, стереотипов и моделей поведения. Понятие «гендерный стереотип» — одно из базовых в социологии. Оно выражает устойчивые представления общественного сознания, необходимые для восприятия людьми поведенческих особенностей другихлюдей.
Получается, что различия между мужчинами и женщинами не связаны с их анатомическим полом, они социально конструируются, а следовательно, их можно и деконструировать. Именно этим все чаще занимаются современные художники. Один из способов такой деконструкции — вывод на сцену агендерного персонажа.
Агендерность — это попытка уйти от навязанных ярлыков и обратить внимание на самого человека. Агендерные персоны определяют свою идентичность как отсутствующую, не причисляя себя к мужчинам или женщинам. Они предпочитают отказаться от установленных ролей и стремятся к нейтралитету, но вместе с тем признают существование гендера в целом. По отношению к себе могут использовать личные местоимения «он», «она» или «они», но при этом избегать гендерно-окрашенных определений.
Яркий пример репрезентации агендерного персонажа — спектакль «Гамлет» (режиссер Юрий Бутусов) в Театре им. Ленсовета.
Гамлета играет женщина (Лаура Пицхелаури), и, казалось бы, здесь должно возникнуть множество вопросов, но их нет — актриса очень точно «вписывается» в образ, который хотел раскрыть режиссер. Традиция исполнения Гамлета женщинами-актрисами уходит в глубь веков и представлена и на российской сцене. Но в этом спектакле Гамлет не женщина, а «субстанция», как говорит сам Бутусов, без пола, сочетающая в себе и феминное, и маскулинное.
Для режиссера в первую очередь становятся важными не гендерная принадлежность, а другие характеристики — Гамлет Лауры Пицхелаури хрупок, раним, в некоторой степени наивен и при этом не боится бросить вызов темноте, которую невозможно победить. На протяжении спектакля Гамлета переодевают много раз. Но в каких бы одеждах ни выходила на сцену актриса, в платьях или в брюках, гендерное начало в ее образе не существенно. Особенно ярко эта агендерность и уязвимость Гамлета работает в финале спектакля. Из глубины сцены он, одетый в белое, при помощи Горацио с трудом тащит на помост громадный деревянный меч-крест, приготовленный для поединка. Мечом этим он не только сражаться не может — Гамлет не в силах даже поднять его, удерживая лишь рукоять. Но на бесконечное обращение Горацио «Вы сегодня с ним драться не будете!» Гамлет упрямо повторяет: «Буду!» Эта попытка сразиться с миром, упрямство и даже в какой-то мере безрассудность — вот что важно в герое. Не его внешняя оболочка — мужская ли, женская, — а внутренняя стойкость, попытка отстоять свою маленькость, самость, настоящесть.
Важно, что это не «гендерный своп» (замена гендера персонажа с сохранением стереотипизации), это именно стирание гендера вообще. Ведь Гамлет здесь не мужчина, он сущность, в которой сможет найти свое отражение любой зритель.
Агендерными становятся и практически все герои спектакля «Злачные пажити» (театр «Старый дом», режиссер Юлия Ауг), поставленного по рассказам Анны Старобинец.
В первом акте спектакля мы слышим монолог героя, который не способен говорить. При помощи камеры и экрана зритель видит лицо актера Тимофея Мамлина с таких ракурсов, какие недоступны человеческому глазу. Лицо разное и живое: то детское, наивное, доверчивое — в фас, то суровое и решительное — в профиль. Зритель видит человека без волос, без одежды, без голоса и без пола. Зритель видит, как он думает, подбирает слова, вспоминает, как он сложно чувствует и описывает свои чувства. «Стирание» гендера — и внутреннее и внешнее — сокращает дистанцию, делает разговор зрителя и актера более интимным, близким. Ведь на персонажа «без пола» проще наложить собственную идентификацию, чем на персонажа «противоположного пола».
Первая часть спектакля — рассказ «Паразит» — сюжетно не связана со второй, основанной на «Злачных пажитях». Однако во второй части сохраняется доверительная интонация первой. Новый герой (актер Виталий Саянок) — снова без волос, без одежды, без пола — приговорен к казни в футуристическом мире, где из-за проблем с рождаемостью осталось мало человеческих тел.
И если в первой части спектакля рассказчик обращается к тем, кто сейчас умрет, второй монолог — исповедь перед смертью-переселением. Здесь зритель видит цифровое эхо-сознание, уже бестелесное, но еще существующее где-то неподалеку от своего тела и его нового хозяина, лишенное физиологических характеристик пола.
Помимо интимности, близости актера и зрителя, «агендерность», или «нейтральный гендер», в спектакле «Злачные пажити» помогает создать атмосферу мира будущего. Мира, где пол, возраст, внешность перестают быть главными характеристиками, определяющими человека.
Стереть гендер помогает режиссеру и «хоровая» презентация, архетипизация и стереотипизация героев как части «единого» начала. И «хор» здесь — не дань античной традиции, а, скорее, множество, совокупность высказываний, мнений, голосов.
Примерами такой репрезентации можно назвать спектакли «Кому на Руси жить хорошо» (режиссер Кирилл Серебренников), «Я здесь» и «Конармия» (режиссер Максим Диденко). Подключаясь к «хоровому» началу, зрителю проще увидеть себя, погрузиться в «российский космос», почувствовать актуальность поднятой темы. Архетипизация и стереотипизация стирают, нейтрализуют историко-культурный колорит эпохи.
Режиссеру становятся не важны предлагаемые обстоятельства места, времени и социума. Зритель узнает это по едва заметным деталям. Акцент делается исключительно на взаимоотношениях персонажей, которые предстают различными частями единого социального организма. Это приводит к утрате персонажами личностной идентичности, в том числе и гендерной.
Конечно, прийти к абсолютно агендерному театру мы сможем только вместе с агендерным миром. Есть ощущение, что произойдет это не в ближайшее столетие, но чем раньше мы начнем делать шаги к взаимодействию без стереотипов и предрассудков, тем быстрее дойдем к нужной цели.
Все представленные в тексте спектакли так или иначе делают попытку расширить спектр гендерной репрезентации. Благодаря уходу от стереотипов все больше зрителей могут найти свое отражение в героях, а значит, и свое место в мире.
Это движение логично и последовательно: вопрос самоидентификации для многих становится острее с каждым годом. Истории, в которых во главе угла стоят стереотипно «женские» или «мужские» проблемы, выглядят карикатурными и нелепыми — ведь главная цель человека уже давно не «стать настоящей женщиной» или «стать настоящим мужчиной».
Май 2022 г.
Комментарии (0)