«Жаль, что тебя здесь нет».
Совместная продукция Фонда «Alma Mater» и Новой сцены Александринского театра при участии Фонда «Антон тут рядом».
Главный партнёр — компания BIOCAD.
Режиссер Борис Павлович.

Борис Павлович на Новой сцене Александринки показал спектакль «Жаль, что тебя здесь нет». В нем участвуют и его «особые» люди, знакомые многим по проекту «Квартира», и его постоянные актеры, они же тьюторы.

Сперва, готовясь отрецензировать спектакль и обращаясь к разным критикам, мы столкнулись с несколькими аргументированными отказами (инклюзивный театр остается территорией и вопросов тоже).

«Я несколько лет работала с „особыми“ людьми. Они живут в своем гармоничном мире, гораздо лучшем, чем наш, и наша социальная роль — понять, что они такие, принять это и не тянуть их в „другую жизнь“ с нашими формами, в театр, не уподоблять профессиональным артистам. Такая игра в театр разрушает их мир, а что взамен?»

«Все время остро стоит вопрос „а насколько это вообще театр?“. Про театральность понятно. И работа с „особыми“ людьми заслуживает только почтения и уважения. До слез. Но невозможно забыть и собственную профессиональную принадлежность искусствоведению…»

«Мне не нравится быть зрителем, каким были средневековые люди, глядящие на разряженных карликов. В этом спектакле что-то нарушено: одно дело, когда мы приходили в гости в „Квартиру“ и общались с „особыми“ людьми в пространстве обэриутской эстетики; другое, когда в „Лавре“ они занимали ту часть мира, какую занимали на Руси юродивые и калеки; но в спектакле „Жаль, что тебя здесь нет“, ведомые тьюторами, они неловко изображают поп-звезд и произносят заученные диалоги — и становится неловко, как на средневековых игрищах. Одно дело, когда искусство делает из людей уродов, другое дело — наоборот… И полезно ли такое „звездное“ существование психике этих людей, и должно ли такое количество артистов обеспечивать товарный вид спектакля — большой вопрос».

И тогда мы решили попросить высказаться студентов-театроведов. Они с большим воодушевлением относятся к творчеству Бориса Павловича. И они, абсолютно не ангажированные никакими точками зрения, впервые столкнулись с инклюзивным театром.

Инклюзивный мюзикл Бориса Павловича «Жаль, что тебя здесь нет» — явление больше социальное, чем театральное.

Совместно с фондами «Альма Матер» и «Антон тут рядом» Алина Михайлова, Петр Чижов и Борис Павлович организовали социальный проект, суть которого — вовлечение «особых» актеров в творческий процесс. Получилось двухчасовое представление (открытый урок, итоговый показ — как угодно) с демонстрацией различных навыков и умений «особых» людей.

Инклюзивный театр — это прежде всего театр, с его особыми эстетическими принципами. Театр по своей сути толерантен: ему не интересны человеческие недостатки (физические или психологические), вероисповедание, политические взгляды, ориентация или национальность (исполнителей — уж точно), поэтому наличие «особых» актеров может лишь усложнить задачу режиссеру, но не позволить ему работать не в полную силу.

«Жаль, что тебя здесь нет» в этом смысле проигрывает — спектакль настаивает на том, что он сделан «особыми» людьми и для «особых» людей. В попытке показать их самостоятельность Павлович их компрометирует: бытовые, при этом срепетированные, поставленные диалоги, раскиданные между всеми актерами, звучат фальшиво и не театрально. Режиссер, вместо того чтобы выразить индивидуальность людей с аутизмом, пытается сделать из них профессиональных актеров, этим лишь выставляя их инаковость не в лучшем свете (особенно неудачно решение вывести хор под руководством Романа Столяра — неуместный и необоснованный парад из представителей фонда «Антон тут рядом»).

Надо сказать, что музыкальные сцены им даются прекрасно — это чистое творчество, когда профессиональные музыканты и «особые» актеры существуют на равных. Музыка — тот связующий элемент, та нейтральная территория, где каждый может выразить себя без ущерба для всего произведения. Музыкальные сцены построены по принципу гетерофонии — из общей мелодии рождаются личные, индивидуальные музыкальные темы. Апофеозом совместного творчества становится самодельная партитура, нарисованная от руки каждым участником действия для обозначения выдуманных ими нот: непрерывным потоком транслируются на задник разноцветные абстрактные знаки, по которым играют актеры. Это синтез искусств и синтез социума — художественно-звуковые театральные элементы исполняются и «особыми», и обычными актерами и волонтерами.

«Жаль, что тебя здесь нет» — набор разных музыкальных этюдов, объединенных одной темой, темой мечты. Единства действия пока что нет (зная особенность спектаклей Павловича — ему надо «настояться»), а инклюзия искусственным, не художественным образом вытягивает эмоцию у зрителя — тьюторы-нянечки ежесекундно напоминают об особенности выступающих.

Поэтому в конце, когда под коллективную песню «Ой да ночка черна…» люди с аутизмом, презентуя себя, называются «актерами этого театра», — становится смешно. И от этого грустно — наличие «особых» актеров не должно влиять на восприятие театрального действия как целостного произведения. Безусловно, важно делать инклюзивный театр, но он должен быть в первую очередь театром.

Понятно, такие спектакли появляются, чтобы прежде всего внедрить «особых» людей в «наш мир», также понятно, что у них особое «назначение». Но «особые» люди настолько естественно и органично существуют в спектакле «Жаль, что тебя здесь нет», что не обращаешь никакого внимания на их «особость».

Спектакль Павловича — словно калейдоскоп. Как цветные камни, части драматического действия сливаются воедино и разливаются красочным морем. Косплеи западных рокеров семидесятых годов и резвая певица, пишущая рок-песню. Два гитариста, размышляющие о смелости, и пьеса с героями-хиппи, которую написал один из «особых» людей.

Точно такая же «калейдоскопность» и в сценографии: старинный вокзал, рассыпанный на своды и часы; кафе, соседствующее с вокзальным залом ожидания; небольшой band, пианино и — в центре — экран для проекций. В конце на экран выведут разрозненные — настаиваю — «калейдоскопные» графические рисунки, переплетающиеся и мерцающие разными цветами линии.

К финалу уже трудно понять, что первично: гитаристы, сочинение рок-хита или мечты официантки. Памятуя о том, что «Лавр» Павловича заканчивается словами «хотели понять, но ничего не поняли», можно предположить, что важную роль в понимании концепции «Жаль, что тебя здесь нет» играет именно официантка. Из ее уст звучит основная мысль спектакля: «Это мечта или реальность — неважно». Павлович не берется за конкретность, он отдает дань абстракции, неопределенности.

Мечты и действительность смешиваются в драматическом действии и не дают режиссеру закончить бесконечный спектакль. Непредсказуемый, но ожидаемый финал — всеобщее исполнение песни. Все — хиппи, гитаристы, рокеры, официанты, пианисты, хор — собрались вместе, как на фестивале «Вудсток». Можно подумать, что окончание детское, наивное, но нет, оно безыскусное и «катарсическое» для всех актеров. И неслучайно они хотят поделиться праздником души со зрителями: после того, как несколько актеров сказали пару слов о себе, они передают микрофон сидящим в зале. Даже когда те же «особые» люди выкрикивают из зала «респект» артистам, нет ощущения, что драматическо-сценическое поле рушится, — ведь непонятно, где мечта-театр, а где реальность.

Инклюзивный театр — явление актуальное и дискуссионное. Мы наблюдаем, по сути, его формирование, опыты, поэтому многие вещи по-прежнему остаются не сформулированными. Борис Павлович осуществил эксперимент, предложил создать спектакль «особым» людям самостоятельно и с нуля. Это не может не вызвать уважения. Тексты у актеров вышли невероятно личными, они говорят с нами о своих мечтах, которые, возможно, никогда и не осуществятся. Также некоторые решения (вроде линий на экране в соответствии с играющей музыкой) выполняют одновременно двойную роль: это и интересная творческая находка, и возможность актерам легче запомнить ноты для игры. К тому же выбор жанра мюзикла позволяет актерам проявить себя максимально широко — здесь и пластика, и пение. Павлович поставил «особых» актеров в условия настоящей театральной игры. Это отвечает логике режиссера, перенятой у психологов: для того чтобы «особые» люди могли социализироваться, с ними нельзя сюсюкать. Необходима поддержка, а не жалость.

Но у любой медали две стороны. Метод Павловича в этом случае, к сожалению, сыграл злую шутку с постановкой. Спектакль должен быть настолько метким и в должной степени компромиссным, чтобы работа была удобной как для самих «особых» актеров, так и для зрителей, которым трудно балансировать на грани эстетического и сугубо личного, душевного восприятия на сцене людей, отличающихся от их представлений о норме. То есть, мы способны даже забыть о том, что перед нами «особые» люди — например, в спектакле «Лавр» небольшой эпизод с их участием был органичен и не вызывал диссонанса. В инклюзикле же отчетливо видны тьюторы, которые ведут «особых» актеров за собой, иной раз общаясь с ними, как с маленькими детьми, что усложняет восприятие. Иной раз видно, что и самим исполнителям неловко произносить фразы — они теряются, запинаются. Их неловкость разрушает поэтичность, которую должны были подарить спектаклю тексты — а в них, между тем, много действительно интересных наблюдений, образов, деталей (чего стоит эпизод со звуковой волной).

Театр, конечно, выполняет коммуникативную функцию — важно не просто вытащить актеров на нужный уровень и любым способом научить их говорить на привычном окружающим языке, а найти именно компромиссный вариант. К сожалению, здесь картина периодически рушится: исчезает естественность в игре, добавляется скованность. Но когда под финальную песню «Кто же я такой?» «особые» люди начинают рассказывать о себе, это оживляет спектакль, дает ему искру — тут не сыгранная радость, а именно настоящая, особая.

Инклюзикл Бориса Павловича кажется проникновенным и светлым. Возможно, форма полноценного крупного спектакля оказалась не самой удачной (это касается именно «разыгранных» сценок), но музыкальный формат позволил «особым» актерам выразить себя полностью.

Принцип «соработничества» явлен на каждом этапе: от создания музыки и текста песен, костюмов до выражения придуманного на сцене. Зритель стал свидетелем возникновения настоящего живого творчества: участники спектакля нащупывали творческий нерв, методом проб и ошибок искали воплощение своего внутреннего мира.

Режиссер подходит к созданию музыки разными путями. В спектакле есть не только песни, но и сам факт звучания, рождения звука из вибрации: актеры, прежде чем дать звук, сначала находят его внутри себя, выдают протяжное и заунывное «а-а-а». Танец с масками, песенное описание того, что видят герои, — лучшая иллюстрация инаковости мышления этих артистов. Их смещение точек восприятия очень напоминает остранение Шкловского и потому воспринимается художественно. Истории о сухой траве, что выше тебя, перемещения во времени и пространстве, метаморфозы материй, анимация отлично накладываются друг на друга, создавая в воображении зрителя сюрреалистические картины.

Можно было наблюдать не только результат творческой лаборатории Павловича, но разглядеть и сам процесс становления спектакля. Все приемы, возникшие во время репетиций, вошли в спектакль, в том числе и причудливо-фантастическая графическая партитура песни — по сути, целый выдуманный язык. Прежде чем начать говорить на этом особом языке, начать петь, нужно понять, что это такое, потому коллектив принимается за деконструкцию музыки. Все начинается со звука: скрип ложечки о дно чашки, хруст яблока, нервный стук пальцев о поднос. Далее герои мюзикла не просто поют, но прежде находят причину для пения — делятся общим невыразимым: всех героев (и актеров, и зрителей в том числе) связывает тоска по несбыточному, по ужасной несправедливости жизни, в которой чего-то никогда не будет. Место действия — вокзал, условно Витебский — становится своеобразной точкой небытия, местом между прошлым и будущим, когда из старой жизни человек ушел, а в новую еще не отправился.

История о «настоящей» жизни, где все прекрасно, потому как соразмерно и лишено случайностей, подготавливает зрителя к восприятию по-детски наивных, но от этого еще более удивительных строк: «…невозможно вернуться туда, где ты никогда не был». Неожиданное осознание слова «никогда» в полном его объеме лишь усиливается от общей позитивной ноты. Да, они не унывают и продолжают мечтать, да, они верят, да, они поют о любви и полагаются на нее и на мир. Но название спектакля — «Жаль, что тебя здесь нет» — невольно приобретает особенно грустный смысл: жаль, что тебя нет в твоей же прекрасной жизни. И никогда не будет.