Этим летом перформанс «Маршрут Старухи» вошел в программу фестиваля «Точка доступа»

Я смотрю и вижу, что старуха в фате следует за мной на мотоцикле под оглушительный рев мотора. Что в руках у нее мегафон, и старуха скалится и оглушительно в него хохочет. Что все это происходит на Литейном проспекте средь бела дня, и я шагаю куда-то, совершенно не зная, что может со мною случиться, а навстречу идут другие прохожие, тоже смотрят на густо накрашенную старуху на мотоцикле и стараются сделать вид, будто то, что им мерещится, — в порядке вещей.

Похоже на сон? А это явь! И насчет «в порядке вещей» — чистая правда. «Маршрут Старухи» проходит в Петербурге уже третий год подряд, видоизменяясь, но сохраняя суть сумасбродного праздника, посвященного жизни и творчеству Даниила Хармса и, в частности, небольшой повести «Старуха», события которой происходят на известных городских улицах, что позволяет участникам события пройти по этому следу, а создатели спектакля-экскурсии позаботятся о том, чтобы абсурда, хлеба и зрелищ на этих улицах вам встретилось никак не меньше, чем в книге. Вот несутся по Моховой санитары с чем-то страшным, мешковатым на носилках — никак покойником? Вот курит у парадной человек с чешуйчатым рыбьим хвостом — только не вздумайте к нему приглядываться, заметит, гаркнет презрительное «чо?». Напуганные человеко-рыбой, спасаемся в проходных дворах — но и там все непросто: очень подозрительная старушка мышиного вида прячет от нас авоськи, обнюхивает, приглядывается и спасается бегством…

Сцена из спектакля.
Фото — архив автора.

В этом году маршрутов было целых три (даже четыре, если прибавить вело-хармс-квест, где костюмированы не только персонажи, но и все участники — по моде Ленинграда 1930-х). Весьма изысканно организаторы ставили желающих перед необходимостью выбора: пойдешь в Петрикирхе — лишишь себя поисков чудесного в респектабельном магазине и накала безумия в коммунальной квартире; выберешь Пассаж — не попадешь на бал, который правит старуха в свадебном платье, и не сможешь оказаться в подсознании героя; выберешь карнавальное Весёлье — останешься, увы, без бутиков и подвальной чаши бассейна в катакомбах церкви. Тут каждому захочется по всем трем тропинкам одновременно прогуляться ֫— да не хватит размаха ног!

Я терзалась-терзалась — и выбрала Весёлье, интерактивный спектакль Анфисы Ивановой в Фонтанном доме (музее Анны Ахматовой), куда моя маршрутная группа и отправилась после лекции о Хармсе в Учебном театре (серьезной исторической лекции с внезапным рэпом, брейком и неловкостями). Прорываться в сад пришлось с боем: защитники запертых врат ругались и норовили дотянуться через решетку до непрошеных гостей да как вдарить им метлою! И только когда старуха в венчальном наряде явилась сама и сказала, что мы гости званые-жданые, — переменились душой, стали хлеб-соль подносить да водочкой потчевать.

Сцена из спектакля.
Фото — архив автора.

О, какой это был прекрасный карнавал! По событию под каждым кустом! То беготня за героями между деревьев, по лестницам, по коммунальному коридору — то смирное зрительствование, пока на том отрезке пути, который ненадолго стал сценой, происходит действо — знакомство, пьянство, бегство… Мы участвовали в стихийном митинге «Кто хуже — дети или покойники?» (оказалось, что в данном случае большинство недостатков у них совпадает: пахнут, бузят, мешают жить!), стояли в очереди за хлебом и довели до слез управдома и дворника, подглядывали за главным героем в замочную скважину и восхищались крошечными Пушкиным и Гоголем (лет шести, не больше) — вся эта неразбериха захватывала абсолютно, не давая ни на миг остановиться и отчеркнуть грань между собой и действием — какое там приходить в себя, когда уже снова пора гнаться за происходящим Весёльем, пока не потерял его из виду!

Несомненно, это была лучшая часть праздника — но при этом лишь одна из частей долгого, полнодневного путешествия. Был на маршруте и органный концерт в Петрикирхе (почему орган? любил ли Хармс орган?), и игра с городом в «записочки»: на выходе из кирхи зрителям-участникам маршрута раздали конверты-матрешки. В большом конверте — текст Хармса и конверт поменьше, в котором — текст Хармса и конверт поменьше, в котором— ну, понятно. И каждый текст нужно читать — вслух или про себя — по определенному адресу, указанному на этом конверте. И делать это в глухой, ватной тишине, потому что вместе с конвертами выдали беруши, чтобы никакой шум Невского проспекта не перетянул внимание на себя. Только текст, только Хармс. И так странно в этой личной тишине замереть и читать половые непристойности в подземном переходе и понимать, что все вокруг заняты тем же и пребывают в смущении. И горько читать о смертельном голоде у витрины Елисеевского. И сладко — о любви у магазина кружевного нижнего белья.

Эта тропка, проложенная многими письмами, вновь привела нас к Фонтанному дому, где все три маршрута объединились и нас кормили калитками в рай и приглашали в автобус, идущий на Финляндский вокзал. С уморительной сопровождающей, самым незрячим экскурсоводом на свете, прозревающим на ходу!

Сцена из спектакля.
Фото — архив автора.

«На вокзал я приехал без пяти минут семь. Я беру обратный билет до Лисьего Носа и сажусь в поезд» (Д. Хармс, «Старуха»). Лисьим Носом заканчивается повесть, им же — и наш маршрут. Хармсиане заняли почти целый вагон электрички, тем же, кто ехал в нем ненароком, наверное, было странно: тронувшись с места, мы читали «Старуху» вслух — то хором, то вразнобой. А прибыв на перрон, поняли, для чего нам в самом начале раздали по горсти земли. И медленно и печально похоронили старуху, и поставили над нею зеленую ель. И отправились на берег. Где нас ждал еще один сюрприз — гавайская вечеринка! После чего я окончательно уверилась в том, что мир сошел с ума, потому что если до этого органный концерт удавалось притянуть к Хармсу хотя бы через любовь чинарей-обэриутов к классической музыке и его посещения Филармонии, то здесь связующая мысль замерла и перестала дышать. Осталось только слушать трэш-коллектив «Организмы» с ключевой песней «Волосатые ноги бабушки», пить апельсиновый пунш, смотреть на море, принимать слова песен навершием абсурда и свободомыслия.

После таких дней начинаешь пристальней приглядываться к окружающей действительности. Все кажется «страньше и страньше». То ли это приключение помогает настроить оптику и выделять из мира чудесное-сумасшедшее, то ли гибкий мир, принимая в себя эту безуминку, пускает ее в производство… Мы! Не! Пироги! (По свидетельству Л. Я. Гинзбург, в ответ на попытки выяснить смысл этого лозунга поэты резонно замечали: «А разве мы — пироги?».)