О фестивале «Другая сцена» на Новой сцене Александринского театра

Новая сцена Александринки создавалась как площадка для экспериментов, открытая любым проявлениям театральных форм. К сожалению, такой статус долгое время существовал у нее только на бумаге, а прорывные проекты появлялись на ней ситуативно. В итоге, чтобы отвечать на запрос времени, на Новой сцене создали еще и «Другую». В 2020 году «Другая сцена» собирала проекты в виртуальном пространстве и была ответом БДТ-Digital, в 2021-м стала расширяться в сторону других неконвенциональных спектаклей. В декабре «Другая сцена» на два дня захватила Новую. Зрителям императорского театра попытались сделать очередную прививку иного театра.

Перфолекция Юлии Клейман.
Фото — архив театра.

Кураторы фестиваля Антон Оконешников и Юлия Клейман составили программу так, чтобы показать разные возможности театра. Спектакли фестиваля не описываются формулой «зрители сидят в зале и смотрят, как актеры что-то делают на сцене». Были променады в наушниках, онлайн-проект, спектакль-игра, спектакль-выставка, спектакль с роботами, спектакль-хоррор и партисипаторные практики. Условно программу можно разделить на две части: спектакли выкристаллизованные, имеющие четкую форму; и спектакли, которые больше напоминали эскизы — в них уже не было драйва и очарования только что придуманного, но еще не появилось техничной отработанности.

Например, «Дотеатр» — променад с дополненной реальностью в режиссуре Романа Бокланова — не дозрел до показа по техническим причинам. Из описания на сайте можно понять, что планировался автономный от театра спектакль, в котором зрители сами исследуют пространство, находят метки для воспроизведения AR в гаджетах и перемещаются по маршруту с помощью аудиоподсказок (как в спектаклях Мобильного художественного театра). В итоге, мы ходили по улице со старенькими MP3-плеерами, а дополненная реальность появлялась на планшете у проводников. Из-за этого мы получили спектакль с реальностью, которая добавляется живыми людьми около нас, и не могли в полной мере погрузиться в мир, нафантазированный художниками. Создатели компенсировали это живым присутствием артиста, который то доставал из сумки заготовленные 3D-модели, то надевал перчаточные куклы в виде птиц и старательно отыгрывал их диалог из наушников. Это добавило спектаклю теплоты (а она ох как была нужна в минус 18), но окончательно уничтожило эффект от AR.

Сцена из спектакля «Дотеатр».
Фото — архив театра.

Довольно удивительно, что федеральная площадка в техническом смысле отстает от частного проекта «Sitting in a room. I am», который выпустили еще год назад. Впрочем, не только в техническом. По мысли автора «Дотеатра», мы должны пройти короткий путь в пространстве — буквально круг от Новой сцены до исторической через Фонтанку и Невский, и большой во времени — от ритуалов тысячелетней давности до роботов, пляшущих в фойе Александринки. По пути были размышления о театре и мире, в частности об экологии и экологичности. В тот момент, когда нам предложили выпить чай из пластиковых стаканчиков и не позаботились об их утилизации, разговор об экологии стал фарсом. А когда в финале нас запустили через служебный вход в фойе исторической сцены, где дорогие ковры застелены тканью, чтобы мы их не испачкали, — в фарс обратился и разговор об экологичности.

В той же категории «Шекспир сторис». Владимир Посохин создал процессуальный спектакль в Сети. В финале зрители могли увидеть на одной из стен театра трансляцию из Инстаграм, где в прямом эфире отрисованные персонажи разыгрывали «Пирама и Фисбу» — небольшую пьесу, которая интегрирована в «Сон в летнюю ночь» Шекспира. Этот финал — самая уязвимая часть спектакля, который три недели разыгрывался в интернете. При всей технической сложности (а ведь нужно было записать мультперсонажей так, чтобы создавалось ощущение реально прямого эфира), мы видим по-детски наивное чтение по ролям ничего из себя не представляющей пьесы, вынутой из шекспировского контекста. Гораздо интереснее сам процесс создания, который представлен в аккаунтах мультгероев, их посты и общение в комментариях. Ник Основа, Франсис Дудка и Питер Пигва — актеры непрофессиональной труппы из «Сна в летнюю ночь» — спрашивали у зрителей: «В какой бороде нам выходить на сцену?», демонстрировали эскиз рисунков самих себя и приоткрывали процесс работы над ролью, например, показывали, какую информацию нашли о Фисбе и Пираме.

Сцена из спектакля «Шекспир сторис».
Фото — архив театра.

Подобный проект во время карантина создал Алексей Франдетти, поставив инстамюзикл «Мой длинноногий деда». Там тоже были созданы аккаунты героев в Сети, и было много коммуникации с аудиторией. Правда, существенное отличие одного проекта от другого в том, что «Мой длинноногий деда» был популярен, а на аккаунтах «Шекспир сторис» не набирается больше тридцати человек. Эти спектакли существуют по классическим театральным законам, то есть — не имеют смысла без зрителей. Таким образом маркетинговый провал в привлечении аудитории напрямую влияет здесь на качество продукта. Качество могло проявиться именно в сетевой импровизации.

«Алгоритм» — спектакль-игра, который сочинила команда: Анна Овчинникова, Лена Жукова, Елена Сылова и Полина Белова. Десять зрителей заходят в небольшую комнату, рассаживаются за стол и пытаются коллективно пройти небольшой квест. Все десять зрителей играют одну роль — режиссера, который мечтает поставить спектакль в «Известном театре». Предлагается выбрать характеристики героя (талант, твердость духа и харизму), пьесу, художественное решение и способы выполнения попутных задач. Внутри спектакля много легкой иронии о процессе работы государственного театра, начиная с того, что худрук, по сюжету, пытается навязать вам подругу-драматурга, и заканчивая тем, что договор не подписывается до начала репетиций. При этом не очень ясно, почему в такую игру нужно играть именно вдесятером, и почему каждый зритель-участник спектакля не может стать отдельной частью постановочной команды. Процесс игры больше напоминает не ролевые игры типа «D&D», а «Что? Где? Когда?», где нужно коллективно выбрать верный ответ на вопрос от господина ведущего.

В итоге алгоритм постановочного процесса демонстрируется пунктирно, а итоговый успех или неуспех больше зависит от бросков кубика, чем от выбранной ролевой модели. Тем не менее, «Алгоритм» вписывается в театральный тренд на геймификацию, который явно стал проявляться в этом сезоне. В Никитинском театре Воронежа недавно прошла премьера спектакля «Театр и драконы», где актеры были участниками ролевой игры, а зрители за этим наблюдали; в Калининграде на лаборатории БДФ создали эскиз, в котором подростки могли примерить на себя роли героев книги.

Сцена из спектакля «Алгоритм».
Фото — архив театра.

Их всех спектаклей «Другой сцены» спектакль-выставка «UFO» Кирилла Люкевича наименее подходит под определение «неконвенциональный». Он поставлен по уже классическому тексту Ивана Вырыпаева, да и сама форма «спектакль-выставка» довольно часто встречается в последние годы. Спектакли, в которых у зрителей есть возможность рассматривать как бы настоящие экспонаты, и из этого будет складываться некая драматургия восприятия, — уже привычный, апробированный способ воздействия. Интересно, что, создавая мокьюментари, чем-то напоминающее «Музей инопланетного вторжения», Кирилл Люкевич сознательно отказывается от игры в реальность представленных объектов и историй. Выставка начинается с баннера, на котором рассказывается о пьесе «UFO», а в подписях к экспонатам выдерживается метаироничный стиль, чтобы зритель не думал воспринимать происходящее вне фантазийного ключа. Если в клетке сидит инопланетное существо Стич, то на подписи к нему мы видим: «Не вздумайте его кормить. Во-первых, это всего лишь игрушка, а во-вторых, настоящий Стич очень опасен». Другое дело, что Александр Мохов и авторы отдельных экспонатов поработали отлично. Разглядывать детали выставки можно долго, находя там все больше любопытных нюансов.

Метаигра между мокьюментари и театром продолжается и в монологах, которые записаны артистами и проецируются на вертикальные экраны, свисающие с потолка в центре зала. Финальный монолог, который сначала с экрана, а потом уже и в живом плане читает Валентин Захаров, окончательно разоблачает замысел, четко следуя пьесе. Он рассказывает о том, что на самом деле он актер, который играет персонажа, который якобы верит в инопланетян, и предлагает нам наконец-то понять, что объективная реальность не существует, и она состоит из всего того, во что мы верим в конкретную секунду. Очередной поворот в восприятии открывает нам еще одну сторону спектакля. Теперь мы мечемся не только между мокьюментари и театром — нам предлагают забыть и о том, и о другом, и еще раз взглянуть на выставку как на выставку.

Сцена из спектакля «UFO».
Фото — Алексей Исаев.

Роман Муромцев представил на фестивале 15-минутное хоррор-шоу «Данте». В этом спектакле единственному зрителю предлагается ощутить себя Данте, который преисполнился глубиной собственной «Божественной комедии». Перед входом в небольшое пространство Черного зала Новой сцены на зрителя надевают красный балахон, после чего предлагают сесть в жутковатое стоматологическое кресло. Режиссер воспроизводит ад и чистилище не по содержанию, а по эмоции. На экране мигает психоделическое видео вперемешку с изображением самого зрителя в прямом эфире. Перформеры выносят странных зубастых зверей, расстреливают из автоматов время (разного вида часы), разбрасывают игрушечных младенцев. Этот адский аттракцион поддерживается постоянной вибрацией кресла и запахами, которые разбрызгивают перформеры. В финале, как это ни странно, зрителей ждет смерть: на экране появляется надпись «Просьба лечь в гроб», и Данте под звуки падающих капель должен принять предложение продолжить путешествие в горизонтальном положении.

В этом аттракционе можно обнаружить и «сумрачный лес», и «Горгону», и «Цербера». Круги ада постепенно становятся все ближе к зрителю-Данте, и может быть даже, кто-то всерьез ужаснется тому, как из бытовых вещей можно соорудить имитацию человеческих страданий. Путешествие в неизвестность под крышкой гроба тоже может оставить след на впечатлительных душах. Но самое страшное в спектакле как раз то, что довольно жуткие вещи уже не вызывают эмоций — на фоне новостей об ужасах реального мира. Восприятие смерти как аттракциона — самый мрачный итог спектакля.

«Робот Костя 2.0» — спектакль Ивана Заславца, в котором можно увидеть фантазию на тему театра будущего. В тот момент, когда все жизни, свершив свой печальный круг, угаснут, оставшиеся роботы будут продолжать имитировать разные человеческие радости, в том числе — ставить спектакли по Чехову с декорациями и ролями. В течение часа мы наблюдаем вариант того, как роботы могли бы репетировать «Чайку» этюдным методом. Спектакль органично встраивается в ряд других роботизированных работ. Вслед за Ромео Кастеллуччи и его «Весной священной» режиссер утверждает, что машинерия может вызывать на сцене не меньшие эмоции, чем игра артистов.

Сцена из спектакля «Данте».
Фото — архив театра.

Промышленный манипулятор Hyundai HS 165 проходит путь от радикального художника, который легко разламывает небольшую деревянную сцену, до трогательного романтика, который очень нежно и точно вставляет розу в вазу. Когда робот бьет по металлической платформе, провожая этими ударами Заречную (DIY — робот на небольших колесах), кажется, что это животное, запертое в клетке. Пожалуй, самая любопытная метафора состояния Треплева в этом спектакле складывается из двигательных возможностей исполнителей. Робот Костя — единственный герой, которому не дано возможности двигаться с места, в то время как Тригорин, Заречная и остальные герои постоянно куда-то спешат. В пьесе Треплев тоже никуда не уезжает, страдая в родном поместье в надежде на исцеление. Вот только самоубийство роботу совершить удастся вряд ли.

Самый симпатичный лично мне спектакль поставил Владислав Тутак в коридорах и лифте исторической сцены Александринки. «Чехов уходит из театра» — променад в наушниках, где нам предлагают погрузиться в историю места через болезненное восприятие оскорбленного художника, пережить вместе с Чеховым провал «Чайки». Для того чтобы зрители почувствовали себя на месте драматурга, Тутак использует несколько простых, но действенных приемов. Спектакль начинается за 40 минут до начала любого регулярного спектакля в театре — то есть зрителям автоматически гарантируется атмосфера суеты императорского гиганта. По театру зрителей водит капельдинер, в той же форме, что и реальные коллеги, но с прической, как у персонажа театра «Лицедеи». Любовь Яковлева играет его так, будто бы действительно видит призрак Чехова или, по крайней мере, видела его лично живьем. По всему маршруту стоят странные фигуры из ДСП, раскрашенные нарочито яркими красками. Где-то они просто стоят, притворяясь частью фойе, а иногда почти напрыгивают на тебя из открывающихся на разных этажах дверей лифта. За счет хаотичного движения в лифте, где зрителю часто нужно разворачиваться и сталкиваться с этими фигурами, создается странное напряжение воспаленного сознания.

Сцена из спектакля «Робот Костя 2.0».
Фото — Алексей Исаев.

То, что прогулка проходит прямо во время звонков к показу очередного спектакля, создает эффект легкости и необязательности. Такой эффект — большая редкость в концептуальном искусстве, и тем ценнее опыт «Чехов уходит из театра». В финале зрителям в наушниках открывают в фойе второго этажа дверь на балкон, куда нет доступа обычным зрителям. Помимо эксклюзивного вида с высоты на сквер, мы получаем еще и фигурку человека в пальто и шляпе, которая буквально убегает из Александринского театра. Так реальность из второй (той, что в наушниках) проникает в первую.

«Экосвидания» Никиты Славича — смесь шоу «Импровизация», где бывшие кавээнщики соревнуются в способностях быстро и смешно обыгрывать задания, и спектаклей Константина Богомолова, где артисты как бы между прочим произносят огромные монологи из классики, а их лица в крупной черно-белой съемке на проекции добавляют ощущения глубокомысленности. Никита Славич — уникальный режиссер, который старательно создает проекты одновременно концептуальные и зрительские. И если концептуальная часть спектаклей часто кажется вторичной и не столь захватывающей, как у коллег, то по части развлечения Никита борется уже не с театральными режиссерами, а со сценаристами самых популярных шоу российского ТВ и ютуба.

К «Экосвиданиям» подойдет определение «драматическое караоке». Вместе с драматургом проекта Анастасией Бабаевой режиссер выбрал пять очень растиражированных эпизодов классических произведений русской литературы: «Бал Наташи Ростовой» из романа «Война и мир», объяснение Татьяны Лариной и Онегина, встреча Марьи Антоновны с Хлестаковым из «Ревизора», чеховская «Дуэль» и предсвадебные сомнения Левина и Кити из «Анны Карениной». Интерпретацию команда оставила на откуп зрителям.

Сцена из спектакля «Чехов уходит из театра».
Фото — архив театра.

Первое, что увидели люди, попав в зал, — фразу на экране: «Спектакль начнется, когда на сцену выйдет пять человек». Это сразу ставит зрителей перед выбором: можно отсидеться и дождаться, пока выйдет кто-то другой, а можно самому стать инициатором. Когда искомые участники вышли на сцену, к ним подошли два перформера, раздали нехитрый реквизит, нацепили микрофоны и наушники, и удалились за кулисы. После этого зрители, сидящие в зале, видят разыгранный непрофессионалами классический текст, в который иногда внедряются реплики от себя. Из-за того, что текст участники узнают за секунду до произнесения, они не успевают придумать и изобразить какую-то штампованную интонацию, а тем, что на экране мы чаще всего видим крупный план только одного персонажа, задается режиссерский акцент, который привлекает внимание к мотивациям героя. Классический текст отделяется от наслоения смыслов. Личные истории, которые приходится рассказывать (или выдумывать) зрителям на сцене, становятся отличным маркером изменения общественного сознания за последние 150–200 лет. Так, сомнения Левина перед свадьбой с Кити сейчас смотрятся болезненно-странными, а ответная реакция Марии Антоновны на приставания Хлестакова — абсолютно нелогичной. Наблюдать за тем, как человек выполняет странные задания (поднимите руку, смотрите вдаль, пересядьте на другой стул) и произносит неорганичный ему текст, — забавно. Самому стать участником такого караоке интригующе и непросто.

Хотелось бы написать, что «Другая сцена» легитимизирует необычные форматы спектаклей за счет их появления на одной из важнейших петербургских площадок с федеральным ресурсом. Но это было бы неточно. Так можно будет сказать, если часть проектов войдет в репертуар императорского театра. Пока же проект «Другая сцена» на уровне концепции только достроил еще одну стенку между условно конвенциональным театром и любым другим.

Сцена из спектакля «Экосвидания».
Фото — Алексей Исаев.

Кажется, что «Другая сцена» работает в сцепке с «Точкой доступа», закрепляет зимой результаты летнего фестиваля. Так было в прошлом году, когда и там, и там были представлены онлайн-проекты, и продолжилось в этом: например, «Робот Костя 2.0» — версия спектакля «Робот Костя», который показывали в Планетарии в рамках «Точки доступа» и уже успели номинировать на «Золотую Маску». Может быть, так, двойной дозой, прививка театральному Петербургу сработает, и у зрителей выработается иммунитет к новым форматам. Хотелось бы, чтобы такие спектакли уже окончательно стали привычными и не отделялись рамкой «другой театр», «новый театр» и прочими. Тогда и лозунг «Другой сцены», размещенный на афише фестиваля — «Познакомиться с театром, к которому ты не привык», — перестанет быть актуальным.

Заканчивался 2021 год. Фейсбук создал свою метареальность, Илон Маск запустил ракеты на Марс, в Тик-Токе каждый день запускались многомиллионные челленджи, которые раньше считались бы концептуальным искусством для пары сотен человек. В центре Санкт-Петербурга спектакли, где зрители активно участвуют в действии, ходят в наушниках или смотрят на роботов вместо артистов, до сих пор считались чем-то странным и непривычным. Зато сообщения об аресте блогеров и историков становятся привычнее с каждым днем. Прививку от классических театральных форм вроде уже изобрели и апробируют. Когда-нибудь прививку изобретут и от классической русской хтони.