День тишины к 100-летию Вахтанговского театра

Вот точно, что такого юбилея, какой отпраздновал Вахтанговский театр, мы на своем веку не видели. Ведь как обычно? Торжественный вечер, записные поздравляльщики из других театров… Иногда — целый хороший спектакль о своей истории (недавно такой сделал к юбилею «Современника» Виктор Рыжаков). Но вот чтобы такая неделя и такой юбилейный День тишины, — такого не было никогда.

Фото — Александра Авдеева.

100-летие встретили премьерой «Войны и мира». Всю неделю шли предпремьерные и премьерные показы этого огромного спектакля, залы ломились, интернет стонал, чепчики летели в воздух, трендом недели стали видео поклонов и оваций в финале (располагавшиеся рядом со мной холеные представительницы столичного бомонда, сидевшие позади Пескова и сбоку от Абрамовича, не слишком увлекавшиеся исканиями Андрея и Пьера, а также ходом Бородинской битвы, вскакивали снимать финал). Зал обрушивался триумфальными аплодисментами, а Лев Толстой с палкой, опасливо косясь на персонажей и недовольно поглядывая в зал — чего пришли? — проходил мимо шеренги своих героев слева направо. Ему фиолетово…

Фото — Александра Авдеева.

Спектакль «Война и мир» показал не только Наташу Ростову и князя Болконского, он показал завидное состояние труппы (в двух составах занято полсотни человек), готовой к смотру в свой юбилей. Все они красавцы, все они поэты, на передней лошади едет император Кирилл Крок, но его лошадь лишь расчищает дорогу, чтобы по ней шел Римас Туминас. На последнем фуршете (а театр принимал гостей после каждого спектакля) актеры надели на Туминаса шляпу и рубище Пьера, на котором было написано « Да русский я, русский» (по тексту Толстого), дали ему в руки хлеб и посох с фонарем: веди, свети, иди…

Римас Туминас.
Фото — Александра Авдеева.

Короче, неделя проходила шумно. Накануне юбилея — ритуальное посещение могилы Вахтангова, цветы другим ушедшим, огромная ночная монтировка всего театра… И — День тишины. Это вместо записных поздравляльщиков из других театров и иногда — хорошего спектакля о своей истории.

Кирилл Крок среди зрителей.
Фото — Александра Авдеева.

Кирилл Крок рассказывает, что был слегка ошарашен, когда на вопрос «Что будем делать в юбилей?», — Туминас, изолированный в тот момент на своем литовском хуторе, — сказал: «А ни хрена не будем» (лексический вариант фразы цитирую не вполне точно). И правда — ни хрена, просто он придумал поменять в этот день местами актеров и зрителей, а подмостки отдать тихим голосам ушедших.

В зале.
Фото — Александра Авдеева.

Придя в театр 13 ноября, можно было сидеть в зале и часами слушать, как читают Астангов, Лановой, Завадский, Любимов, Симонов, Гриценко, Ульянов, Целиковская… Длиннющий список. На сцене — только имя и фамилия. Зрители, сидящие в полумраке, аплодируют пустой сцене и голосам. Это потрясающе, они хлопают духам дома, своим воспоминаниям, воздуху десятилетий. Их никто не неволит, никто не выжимает из них реакции, как тюбик из пасты (любимая манера современного театра — включить на поклонах ритмичную фонограмму — и понеслись аплодисменты). Сами. Они аплодируют чему-то сами. Это таинство.

Фото — Александра Авдеева.

В финале опустился железный занавес, на котором, как на небосклоне зажигались легендарные фамилии: Мансурова, Целиковская, Яковлев… Полное сценическое небо звезд.

В рекреациях.
Фото — Александра Авдеева.

А зрительская часть превратилась в театр. Открытые кабинеты (кабинет директора театра — за музейным ограждениям, бездомный Крок бродил средь толпы и вел экскурсии), открытые мемориальные зоны. В театре чтут историю на постоянной основе, отдельный зал «Пристань» хранит в витринах костюмы ушедших Яковлева, Шалевича, Ланового, Коноваловой… и их личные вещи: военные реликвии и мирные награды, фотографии. Для экскурсий открыт и кабинет М. А. Ульянова, а в мемориальной комнате выставлены вещи Бориса Щукина, в частности — кепка с головы В. И. Ленина, подаренная Крупской первому исполнителю роли вождя. До недавнего времени считалось, что от легендарной «Турандот» не осталось ни одного артефакта. Сегодня Крок гордо показывает шапочку Тартальи: она отыскалась среди поступивших в театр на хранение вещей Щукина.

Сергей Маковецкий ведет экскурсию.
Фото — Александра Авдеева.

Экскурсии водили по театру Сергей Маковецкий и Андрей Ильин, Лидия Вележева и Александр Олешко. «Это самый громкий день тишины», — сказал Олешко, входя при мне в кабинет секретаря… Он был помят благодарными зрителями и, кажется, на его пиджаке не хватало пуговиц…

В фойе.
Фото — Александра Авдеева.

Все стены театра в эти дни завешаны фотографиями. Прикиньте, сколько их за сто лет? Но 13 ноября зрители фотографировались у льва из «Дяди Вани» и впервые близко видели костюмы и реквизит (все большое фойе и рекреации заставили выставочными подиумами с манекенами). Они встречали в фойе Ирину Купченко и брали автографы у Евгения Князева, здоровались с Туминасом и Рутберг, живая Максакова ходила там же, где они…

Большой фойе.
Фото — Александра Авдеева.

Толпа напоминала метро в час пик, только «пик» был эмоциональный. К 14:00 закончились юбилейные значки числом 2000, буклеты (2000) и шампанское, рассчитанное на 1500 человек. Театр не ожидал такого многолюдства по qr-кодам. Я не застала ни шоколадного фонтана, он иссяк моментально, ни печенья-угощенья… Я застала толпу преданных театру зрителей, возбужденных актеров, открывавших им свой дом, завершение гигантской работы, «запаренного», как он сам сказал, Крока и Туминаса в плотной толпе поклонников.

Юрий Бутусов.
Фото — Александра Авдеева.

Кто не толкался — сидел в зале второго этажа и смотрел запись «Турандот» — ее крутили нон-стопом весь день.

Когда я уходила с Арбата, в театр заходила пятая тысяча человек… Никогда в своей истории Вахтанговский не испытывал такого приступа зрительской любви. Завоеванной столетием и укрепленной последними пятнадцатью годами (Туминас и Крок).

На весь квартал звучал вальс из «Турандот», щемящая музыка Фаустаса Латенаса к «Евгению Онегину». Надо было спешить на вокзал, а то бы стояла и слушала. Как те — в зале… А потом аплодировала бесстрашном гуманному акционизму, этому безумству художественного и человеческого Дня тишины, на который решился театр в свои преклонные лета.