«16 мм обратимая». Е. Августеняк.
Краснодарский академический театр драмы.
Режиссер Елизавета Бондарь, художник Валида Кажлаева.

Валентина Караваева — уже легенда, культовая фигура, трагический и высокий символ искусства для искусства. Звезда советского кино; женщина после страшной аварии; жена британского атташе, вновь вернувшаяся в Союз. Она больше двадцати лет снимала себя на любительскую камеру, на ту самую пленку 16 мм, стремясь запечатлеть мгновенье, сыграть лучше, лучше — для себя и для будущего, раз уж в настоящем актрисе со шрамом на лице и непростым характером нет места. Обо всем этом рассказано в фильме Георгия Параджанова «Я — чайка!..». Но эта биография, замешенная на актерской страсти, так и просится в театр.

Сцена из спектакля.
Фото — Елена Анискина.

Для постановки в Краснодарском театре драмы творческий дуэт Елизаветы Бондарь и Екатерины Августеняк создал текст со сложной и интересной драматургической структурой. В основу пьесы наряду с фактами жизни Караваевой и классическими текстами легли монологи актрисы Ольги Светловой — благодарность ей опубликована в программке.

Отказавшись от линейности биографического нарратива, авторы спектакля выбрали не переусложненную, но изысканную структуру. Одна личность — несколько ее ипостасей; одна судьба — три ее периода, переданные через диалог с классическими текстами. Потому что жизнь Караваевой и есть диалог с этими текстами; разговор с книгами, пронесенный через мучительную боль и десятилетия одиночества.

Героиню играют четыре замечательные актрисы Краснодарского театра драмы, не так уж часто выходящие сегодня на сцену. Их роли в программке расписаны, формально соотносясь с периодами жизни Караваевой: Тамара Родькина — Валентина (Волочек), Ирина Хруль — Валентина (Блат), Наталья Арсентьева — Валентина (Чапмен), Татьяна Корякова — Валентина (Эта). Однако это распределение — лишь намек, скользящая метафора. Актрисы представляют четыре голоса одной индивидуальности, персонажей того внутреннего диалога, который бесконечно ведет героиня.

Н. Арсентьева (Валентина/Чапмен).
Фото — Елена Анискина.

Символика замкнутого пространства — пространства сознания, пространства квартиры, да и самой судьбы — отражена в сценографическом решении Валиды Кажлаевой. На камерной сцене возведена круглая конструкция, похожая одновременно и на вольер, и на большую магнитофонную бобину: мысли по кругу, жизнь по кругу. Внутри этого пространства движутся актрисы, внутри же размещены символические знаки быта героини: кустарная чайка, кинокамера, чемоданы, а главное — размотанная кинопленка, свисающая, словно клейкая лента для мух.

По заднему полукругу «клетки» — пять экранов, где транслируется монохромный видеодиалог с происходящим. Там проецируются кусочки кино, там взмахивают руками-крыльями актрисы (как это делала на своих домашних видео Караваева), или плывут детали кинокамеры, или — в последнем эпизоде — идет прямой репортаж спектакля с крупными планами лиц.

В круглом пространстве возможно движение по кругу или в центр. Разминаясь и идя по кругу, актрисы рефлексируют: что могла бы думать, о чем заботиться Нина Заречная в ее последнем монологе. Вечная история хорошего артиста — диалог с ролью; этот диалог — содержание первого «акта» спектакля. Второй «акт», разговор о безвыходной судьбе Карениной — и о каждом, каждой из нас, выстроен центростремительно: в финале актрисы сходятся в центре, и повисает страшная пауза. Третий «акт» построен на разыгрывании кусочка из «Обыкновенного чуда» Шварца. Каждая часть выстроена по принципу приближения, освоения текста, выращивания и осознания его в себе.

Сцена из спектакля.
Фото — Елена Анискина.

Постдраматический, казалось бы, театр становится литературоцентричным, сбивает со знаменитых слов хрестоматийный глянец, заставляет понять Заречную или Каренину как никогда ранее. А актрисы получают возможность произнести великие слова. И, несмотря на не-праздничность визуального представления (актрисы — с прическами 50-х годов, в пиджаках), на непривычность поставленных задач, эта коллективная роль дает им возможность быть на сцене удивительно легкими, яркими, органичными, даже дерзкими в интонациях. Ведь все это автобиографичная история: и о женской судьбе, и о проклятии и благословении актерского труда.

Драматург замечательно точно сохранила и воспроизвела особенности устной речи — где-то неровной, нелогичной, прерывистой, пунктирно обозначающей мысль. Эта шероховатая словесная ткань придает спектаклю достоверность импровизации, рождения речи здесь и сейчас, а актрисам дает возможность звучать предельно естественно.

Наконец, в самом финале, произнося строки Шварца о победе над смертью, все четыре Валентины выходят из клетки-сознания. Выходят, оставляя меня как зрителя наедине с репликой: «Всегда можно найти способ остаться свободным человеком, даже самый странный».

Впрочем, есть в пространстве спектакля и линейное движение. Оно представлено героями-мужчинами, которые очерчивают фабулу происходящего. Герой Владимира Подоляка, бомж Антон Палыч, выходит из зала и с авансцены проговаривает раннюю историю Валентины Караваевой — звуча при этом предельно органично. Алексей Мосолов в следующей интермедии, своего рода комической передышке, выходит в образе чиновника Льва Николаича, свысока разрешающего рассказ о великой актрисе. В финале оба они вторгаются в опустевшее пространство — уже как рабочие, пришедшие убрать квартиру, — и довершают биографическую справку, сбивая пафос.

В. Подоляк (Антон Палыч).
Фото — Елена Анискина.

Спектакль представляет для зрителя порой нелегкие задачи. В нем мало простой повествовательности, но много озвученного внутреннего диалога; актрисы в одном из эпизодов говорят одновременно; рассуждения о Треплеве или Вронском объективно неинтересны, если ты не знаешь, кто это; кому-то тяжела пауза в самом центре спектакля. Требует осмысления многоуровневое строение: внешняя фабула судьбы и внутренний мир героини, вещный мир и законы движения, нелинейно устроенные саундтрек и видеоарт.

Как это нередко бывает, на этой постановке может быть проще не «театралу», а наивному зрителю: не зная, «как надо», он легче подключается к этой истории. И готов подумать о том, обратима ли его личная пленка.