«их тут нет».
Площадка «Скороход»
Концептмейкер и исполнитель Артем Томилов.

Ощущение жизни потеряло свою линейность. Сменилась точка отсчета времени: на подоконнике Площадки «Скороход» горят цифры сломавшегося года — 20223. Открыв окно, Артем Томилов кричит уличному прохожему: «Эй, я тут! И я тут не один». Он действительно не один, вместе с ним под кружком света кольцевых ламп, словно выхваченные из мрака реальности, — новые эмигранты.

Сцена из спектакля.
Фото — Полина Назарова.

Свое, глубоко личное, пространство Петербурга распалось. Город перестал быть прежним: из него исчезли люди. Те, кого мы успеем услышать за время спектакля, и другие — безмолвные. Их тут нет: режиссеров и художников, бариста из соседней кофейни, с которым ты уже успел подружиться, знакомцев и незнакомцев.

Связь между людьми истончилась расстоянием. И Артем Томилов пытается восстановить эту связь в своем проекте-диптихе «их тут нет». В основе документальное построение: в режиме реального времени со сцены он звонит по телефону людям, покинувшим Петербург после 24 февраля (в первой части это близкие друзья самого Томилова, во второй — незнакомые экс-петербуржцы, откликнувшиеся на опен-колл), а те поочередно делятся своими мыслями об отъезде.

В № 98 «ПТЖ» режиссер говорил о том, что для него театр — это «способ саморазворачивания в бытии, дающий почву для обнаружения и проживания смысла». Так выражается естественная необходимость художественной фиксации нынешнего времени. Артем Томилов предлагает и участникам сделать свои чувства поводом для рефлексии.

Томилов — режиссер нежный, его проектам чужда жесткая фиксированная форма, они построены на чувственности и эмпатии. Ему свойственна открытая процессуальность, Томилов — чуткий созерцатель реальности, запускающий творческий акт и наблюдающий за кругами реакции, расходящимися по глади реальности. Пространства жизни и искусства оказываются сложно различимы. Истории незнакомых людей переживаются как свои собственные, интимный тон разговора погружает зрителей в личный опыт соприкосновения с эмиграцией. Размышления участников становятся триггером для осознания себя в пространстве города и прощупывания той пустоты, которая образовалась вместе с отъездом знакомых.

Сцена из спектакля.
Фото — Полина Назарова.

(Я сижу в зрительном зале. Именно здесь вместе с И. мы прыгали и кривлялись под песни группы «Звери». Пообещали, что, когда он вернется, мы обязательно снова станцуем вместе. В голове крутится «До скорой встречи». Жаль, что мы так и не встретились перед его отъездом.)

Герои спектакля будут присутствовать перед нами здесь и сейчас, однако лишенные при этом любой возможности быть видимыми. Их буквально нет: нет ни видео, ни изображения, ни голоса повествующего человека.

Артем Томилов становится их медиумом: надев наушники, он синхронно пересказывает от первого лица то, что ему сообщают звонящие по телефону. Личность самого Томилова в этот момент как бы мерцает. С одной стороны, его тоже нет: он не вступает с говорящими в коммуникацию, не дает оценки, а только старается уловить индивидуальные интонации и темп речи участников. О своем отсутствии автор заявляет еще в начале: уходит за кулисы и оттуда, невидимый нам, кратко объясняет, что сейчас будет происходить, после чего прощается — будто тоже позвонил нам по телефону. С другой стороны, все время почти незаметно сохраняется личное отношение к сказанному — в растерянности от неожиданных слез, в улыбке от проскользнувшей шутки или небольших пояснениях: «Это я кашляю, потому что Андрей кашляет».

Их тут нет, однако мы чувствуем присутствие исчезнувших. Прежде всего потому, что сами становимся условием этого присутствия: путешествуя к городу мертвых в Индии, один из близких друзей Томилова может вновь оказаться дома, пока мы, собравшись в конкретном пространстве Петербурга, слушаем его здесь и сейчас о том, как он чувствовал себя в нашем «здесь» и как чувствует себя в его «там».

Пока смотришь спектакль, не покидает ощущение одновременного существования в разных точках времени-пространства. Вместе с героями ты движешься от балкона с видом на Везувий к ферме в Колумбии, на которой сажают клубнику.

Сцена из спектакля.
Фото — Полина Назарова.

От клубники можно переместиться к Израилю и празднованию пурима, где героиня через Томилова неловко сообщает: «Ты, наверное, слышишь, как мы смеемся, но не слышишь, как я сейчас плачу». Последний звонок сброшен, зритель оставлен наедине с тем плачем, которого не слышит, но остро ощущает во времени.

(Больше не будем с Л. рисовать в Таврике и дремать в парке у ТЮЗа. Мы, наверное, теперь никогда не увидимся. Никогда — это слишком надолго?)

Некоторым героям спектакля достаточно абстрактно выговориться, кому-то же хочется коснуться рукой сцены (и Артем Томилов выполняет их просьбу), а кто-то обращается прямо к зрителям и даже предлагает провести небольшую медитацию. Конструкция сиюминутного выражения естественна и свободна.

Петербург в спектакле Томилова пересобирается из осколков воспоминаний, блуждающих в Таиланде, Колумбии, Вьетнаме, Амстердаме, Стамбуле, Берлине, Ереване. Литейный, Васька, угол Каменноостровского и Карповки, Московские Ворота — зрители исследуют город глазами покинувших его.

Документальная основа проекта обрамлена «театральной» рамкой. Пролог и эпилог — выступление от собственного лица, акция. В самом начале Томилов молча показывает плакаты — на листах выведено красным «их тут нет». Каждый последующий все меньше, надпись все труднее разобрать. Так продолжается до тех пор, пока лист не станет крошечным квадратиком, умещающимся на пальце. И дальше — в обратную сторону, уже без надписи.

(Мысленно вписываю буквы в пустое пространство листа — их тут тоже нет, но я-то знаю, что они есть.)

В финале в руках у Томилова оказывается световая пушка. Он передвигается с ней по площадке, свет вспыхивает на несколько секунд, локализуя наше внимание на случайных объектах.

Сцена из спектакля.
Фото — Полина Назарова.

В первой части «их тут нет», проходившей в темном пространстве «Зал#3», эти действия напоминали попытку высветить из пустоты конкретные лица эмигрировавших. Во второй части под мрачный саунд Томилов снимает с себя футболку, рисует перманентным маркером на оголенном торсе черные звезды, натягивает балаклаву и берет в руки свое световое «оружие», совершая серию хаотичных отсветов-выстрелов. Последняя точка — тело исполнителя. Оно лежит на подмостках, лицом вниз. Убито. Еще тлеет свет фонаря, мигают цифры — 20223.

(На отъезд А. мы подарили ему русские сказки, пусть помнит, читает. На его руке я вывела фломастером: «Пожалуйста, если я потеряюсь, верните меня домой: в СПб».)