Артур Миллер. «Смерть коммивояжера».
Театр им. Ленсовета.
Режиссер Олег Еремин, художники Александр Мохов и Мария Лукка
… Есть в этом спектакле замечательная сцена: молодой, элегантно одетый и безмятежный начальник (Олег Федоров), исполненный радости своего спокойного и сытого бытия, по-детски увлеченно «мочит монстров» в стрелялке на планшетнике Apple. И ему мешают. Вилли Ломен (Артур Ваха), какой-то весь помятый, огромный, раздражающе «неуспешный», по всей видимости, не совсем здоровый, настырный… Он что-то говорит, потом кричит, жестикулирует… Но зачем же тратить нервы? Зачем вслушиваться, вникать, не дай Господи, еще и подключаться к чужим проблемам?! Можно же в буквальном смысле отстраниться: в Аррlе есть видеокамера, заодно и развлечься, продемонстрировав нервному собеседнику еще одну функцию чудо-техники… Тот, кто просит, кричит о своем горе — неудачник. Он где-то «вне зоны доступа», его можно, как диковинную зверушку, заснять на память, чтобы потом показать дома жене и детям. Эпизод, имеющий вполне конкретный социально-сатирический смысл, почти политическая аллюзия…
… Есть прекрасные актерские работы. Линда (Ирина Ракшина), женщина, «каких уже не выпускают», больше жена, чем мать — но и единственный трезвомыслящий человек в семье. Актриса, которую мы привыкли видеть в комедийном репертуаре, требующем эксцентрических красок (Цезония в «Калигуле» была давно, и тут явно «напомнила» о себе!) играет неожиданно серьезно, сдержанно, но монолог о любви (а все, что ее героиня говорит о муже — это только о любви!), произносимый в резиновых перчатках, за чисткой унитаза — настоящий мастер-класс для молодых актеров. Не хочется сразу лепить ярлыки: «психологический» это театр или нет — не суть; важно, как Ракшина горько улыбается, кутается в домашний халат, как поправляет поседевшие волосы, какой спокойной мудростью светится ее взгляд…
… Есть Стена, возведенная у задника волею сценографов — именно Стена, с прописной буквы: это и отсылка к «Pink Floyd», и к «головой о стену», и важнейший образ экзистенциалистов, и в каком-то смысле «стена плача»… Не столько живописная (хотя, отдадим должное художнику по свету Гидалу Шугаеву, будто бы живущая своей особенной жизнью, игрой теней, красок и отражений), сколько зловещая, с тревожащей трещиной почти по центру. В финале спектакля, когда Вилли уже нет в живых, вкрадчивое эхо последней реплики «Свободен!.. Свободен!..» застает остальных персонажей «лицом к стене» — и ясно, каково их будущее.
… Есть в спектакле…
…и то, что вызывает великое множество вопросов, остающихся без ответа. Но задавать их режиссеру, дебютировавшему на большой сцене, посмотрев лишь премьерный показ, наверное, рановато. Верю, что со временем уйдет нервозность, сопровождающая в первом акте утомительную бытовую конкретность в игре с предметами (дверца холодильника, бутылка пива, минералка, мяч, бутсы, дверца холодильника, дверца холодильника, дверца холодильника…). И меньше будет «повышенных тонов» у актеров во втором — уже сейчас вполне осмысленном. И мы поймем, что для Олега Еремина принципиально было обозначить жанр спектакля именно как «драма» — ибо пока, на мой взгляд, предложенное автором было бы в отношении спектакля точнее…
Продолжение, надеюсь, следует. Пойду еще раз.
Видимо, действительно, о спектакле говорить рано. Пока что от него идет много пара, а паровоз стоит…
Пар —от монотонного, в поту, нервического крика Артура Вахи (он играет в Вилли Ломене такую психопатическую «животную», что непонятно, как героя продержали в этой фирме больше тридцати лет —от такого коммивояжера покупатель должен шарахаться), от голосового и психофизического однообразия хорошего актера, который тут играет лишь пару состояний (Вилли утих — Вилли немотивированно возбудился) и совсем не дает второго плана.
От излишней физической суеты сыновей (просто «Железяка» какая-то: посреди ночи парни упражняются-вертятся-висят вниз головами на спинках кровати, в дневное время подвижны так, будто все время хотят в туалет…) У В. Куликова есть несколько трогательных моментов (любовь к маме), но ведь «детективная» линия пьесы Миллера строится на некой загадке отношений сына и отца, и загадку эту мы узнаем лишь в финале. Словом, у Бифа существует мощный второй план, как и у Вилли — ведь он не окоyчательно туп (сколько психологического разнообразия можно было здесь дать, просто кружев наплести!), но его не видно ни секунды, сложные предлагаемые не разработаны, поэтому актеры нам их и не предлагают…
В спектакле все обычно. Такой обычный спектакль по хорошей пьесе (видела весной очень стильный и с отличным Вилли Ломеном спектакль Б. Чакрилова в Театре Вазова, где сейчас ставит Бутусов).
На премьере ужасно много орали. Просто кричали и кричали… и перекричали.
И, согласна, — прекрасная И. Ракшина! Прекрасная!
Странно видеть такого цветущего, сильного, энергичного Вилли Ломена говорящего об усталости. Этот Вилли бодрее всех бодрых. Такой подход мог быть решением: как еще физически сильный, нестарый мужчина смертельно устает от собственного вранья.
Режиссер подает нам Вилли заметно сумасшедшего: у него видения и он разговаривает, то с умершим братом, то с отсутствующим сыном. Но он не уставший и не сломленный неудачами.
А вот любимчик и надежда Вилли Ломена, жадно поощряемый старший сын — Биф, точно «сломался», когда узнал, что у отца есть любовница. Знание причины, по которой у Бифа не сложилась жизнь, выглядит претензией к родителям: вы, родители, виноваты, что мы такие неудачники, вы виноваты, что мы не хотим жить и чего-то добиваться, вы сломали наше доверие, а мы ведь вас боготворили… В таком однозначном и однобоком высказывании мало проку. Да, отцы таковы. И тысячи детей, узнав про измены родителей, преуспели в жизни.
В спектакле это узнавание (воспоминание о том, то что Биф застал отца с любовницей, до поры вытесненно из сознания Вилли Ломена) не становится кульминационным эпизодом, хотя режиссер, как может, застраивает момент понимания героем своей трагической ошибки. И в какую-то лужу его окунает и воспоминания о футбольном матче поданы под такой вой, что не заметить сложно. Но ожидаемая перемена не происходит в Вилли. Потому что к этому моменту спектакль каким-то волшебным образом поменял главного героя. История, начавшаяся про коммивояжера Вилли Ломена, становится историей про его сына Бифа.
Конфликт пьесы был не в конкретных негативных поступках Вилли, а в тотальном самообмане, который отец, несмотря на вопиющие факты, не хотел признавать. Нежелание видеть собственные ошибки вело Вилли Ломена к самоубийству. А в спектакле про Бифа кульминация потерялась, и смерть отца всего лишь тривиальный факт биографии, а не трагический финал жизни. Биф ведь никогда не забывал про измены коммивояжера Вилли Ломена, и для него в этом нет узнавания, нет перемены от счастья к несчастью.
В спектакле вранье, в которое коммивояжер погрузил всю семью, могло быть морокой для всех, но по сути это проблема только для Бифа, не для матери — действительно уставшей, измотанной, и уж точно не для Хэппи.
Младший брат слишком легко соглашается на любую ложь и она для него удобней и правильней действительности. Для него нет проблемы — не состояться, не преуспеть, не сделать карьеру: он может всем соврать и всем пустить пыль в глаза, и это для него так же реально, как грязь под ногами в дождь на проселочной дороге. Но почему-то отец его не замечает вовсе и только отмахивается. Для матери он тоже пустое место – потаскун да и только. А сам персонаж (это понятно по отсутствию любой рефлексии) об этом не думает, ему кажется, что все нормально. Другое дело с Бифом, который мечтает не зарабатывать деньги и кому-то что-то доказывать, а жить на ранчо и заботиться о лошадях. То есть жить в свое удовольствие. Отец слишком много на него возлагал, хотел большего, чем мог сын? Это неоправданные надежды так угнетают старшего сына? Вовсе нет. Биф понимает свою драму, и даже трагичность опустошенного человека, который хочет принять себя «серым» и никчемным. Но перемена от плохого к худшему, (так происходит в спектакле) не вписывается в образ молодого мужчины, который хочет жить и не врать. А дальше Бифа ждет нечто более ужасное, чем жизнь-ложь? Хотя, кажется, что у человека узнавшего себе цену есть шанс спастись. Вилли Ломен не хотел признавать, что строил замки на песке и как порядочный трагический герой погибал в конце. В спектакле, переменившем по ходу развития главного героя, смерть Вилли только один из финалов в затянувшемся действии.