«Метео». По мотивам произведений Рэя Брэдбери.
Вильнюсский театр «Леле».
Режиссер Анна Иванова-Брашинская, художник Юлия Скуратова.

Никто, ни одна профессия в мире не примеряет на себя роль демиурга так серьезно и основательно, как это делают кукольники. Ну, может еще шаманы и колдуны вуду. В гастрольном спектакле литовского театра магические способности актеров позволяют им не только одухотворять безжизненные тельца куколок, но и повелевать стихиями, управлять ветрами, водами и снегами, проращивать семена и оживлять предметы. Здесь найденные на помойке проржавевшие останки газовой плиты или дверца от холодильника становятся машиной времени, пролетающей сквозь века среди космической пыли. Здесь обычные вещи приобретают значение символов и проживают удивительную сценическую жизнь. Люди здесь играют людей — ученых, прибывших «спасать оскудевающую планету», а вот куклы, предметы, материалы, вода, песок являются представителями природы и ее стихий.

Вот в круг света из темноты выкатывается стеклянная банка, а внутри нее, хоть и катится вместе с нею, но кажется неподвижной белая горстка «снега»… Снег — предмет исследований женщины-химика, она пытается воссоздать снег как форму жизни, и ее эксперимент, кажется, удачен. Но это только кажется. В ходе эксперимента голос неких высших сил (звукооператор Шарунас Датянис находится со своим пультом тут же, на площадке) обещает исполнить ее заветное желание, и как знак, отражение этого желания — написанное невидимой детской рукой слово «папа», проступающее на стекле заиндевевшей форточки.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра

В эмоциональном плане первая новелла — а всего их четыре — наиболее понятна и «усвояема», она взывает именно к человеческим чувствам, потому что, как писал Брэдбери, «если вы разовьете свои пять чувств, то вы сможете воздействовать на людей. Вы сумеете передавать им вкус вещей, их форму и цвет, самые невероятные ощущения! Вы сможете придумывать фантастические истории. Логика чувств убедит человека, что все это реально». Здесь все это происходит — и вкус, и форма, и цвет, и невероятные ощущения транслируются зрителю с исключительным, изощренным мастерством и абсолютно убеждают. Высшие силы посылают повзрослевшей девочке встречу с любимым отцом, но предостерегают — нужно избегать физического контакта, не прикасаться. И вот среди кукольной вьюги появляется кукольный гробик, из которого растерянно восстает кукольный папа, одетый по-зимнему, он кашляет и трогательно вертит своей головкой в ушанке. Несколько освоившись под падающими хлопьями снега, увидев свою дочь, он, выражая любовь, все же явно провоцирует ее к запрещенному прикосновению. В чем, в конце концов, и преуспевает — взлетая в воздух, он как бы падает, и дочь-ученая, подхватывая его, мгновенно замерзает, превращается в лед. Этот печальный конец подразумевает непреложную истину о том, что современное человечество в лице ученых пока так и не нашло верного метода общения с Вселенной и ее Создателем, пути, который приводил бы к гармоничному взаимодействию «царя природы» с самой природой.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра

Надо сказать, пониманию происходящего на сцене немало помогла очень талантливо написанная аннотация к спектаклю, в которой авторы объясняют свои намерения и отчасти содержание представления. Режиссера «вдохновляла феноменология воздуха, относящаяся к человеческим эмоциям» в творчестве Брэдбери, и «в спектакле нет основной идеи, это было бы слишком рационально, даже скучно». Между тем, наряду с невероятной изобретательностью сценических форм и обращения с фактурами и материалами, безусловным мастерством режиссера, актеров и художника, в спектакле происходит обратное. Явственно прочитывается основная идея о несостоятельности попыток человека разгадать тайны мира, приводящей к катастрофическим последствиям, и, более того, эта мысль повторяется в каждом новом эпизоде, становясь назойливой и оттого действительно скучной. «Феноменология» авторам удалась на славу, а вот «воздуха» в какой-то момент начинает не хватать, ибо после первой все последующие новеллы построены по той же схеме: человек, экспериментируя с природой, не «чует краев» и нарушает высшие законы, уничтожая одушевленную стихию в лице куколки, за что незамедлительно расплачивается своей жизнью. В результате возникает ряд технически безупречных и довольно поэтичных «ужастиков», навязчиво показывающих, как мочат куколок (то их топят, то кидают в пламя духовки, то душат), и неизбежно следующую за этим смерть ученых-убийц. Актеры практически не проявляют человеческих эмоций, отстраненно и безучастно, подобно роботам, заметают следы в конце каждого неудачного эксперимента, отдавая на откуп зрителям право оценивать свои деяния.

Сцена из спектакля.
Фото — архив театра

В итоге, как мне кажется, эта безучастность оборачивается давлением на зрителя, утверждением безысходности, своего рода шантажом, от которого психика избавляется обычно при помощи юмора или эмоционального взрыва. Поскольку ни юмора, ни эмоционального финала в действии нет, то и душевные ощущения, вопреки замыслу, теряют самую главную возможность в искусстве — вероятность катарсиса, а порождают некое противоположное чувство, довольно циничное, как будто телевизора насмотрелся: смерть побеждает всех. Между тем, тень Брэдбери, уж коли его имя и душа привлечены к созданию спектакля, даже из того мира говорит: «Смерть — это мой постоянный бой. Я вступаю с ней в схватку в каждом новом рассказе, повести, пьесе… Смерть! Я буду бороться с ней моими произведениями, моими книгами, моими детьми, которые останутся после меня».