Театральная лаборатория в Кемеровской драме

Пьесы, выбранные режиссерами для лаборатории в Кемерово, которая состоялась в последнюю декаду августа, дали повод к всевозможным шуткам внутри театра. «Сотворившая чудо» Уильяма Гибсона, «Калека с острова Инишмаан» Мартина Макдонаха и «Ночь Гельвера» Ингмара Вилквиста. Во всех трех текстах действуют персонажи с физическими или психическими особенностями, во всех трех текстах речь идет о подвижном понятии нормы, о нетерпимости, об узости массового мышления. Впрочем, если подумать, в этом совпадении есть и своя логика — обнаружившийся интерес режиссеров-дебютантов к болезненным текстам и острым темам. Хотя обобщения всегда лукавы, и между хитовой мелодрамой Гибсона и черной трагикомедией Макдонаха сложно провести существенные параллели. Ну, разве что безжалостный ирландец играет с жанрами, и мелодраматическим штампам тоже изрядно достается.

Режиссеры, кстати, действительно дебютанты в прямом смысле этого слова: лаборатория в Кемерово представила театралам имена, новые не только в городском, но и в общероссийском, по большому счету, масштабе. Анна Бычкова, Антон Гриценко, Ярослав Рахманин. Все трое учились в РГИСИ, все трое родом из Кузбасса.

Лаборатория осваивала разные пространства театра — Гибсона показывали на большой сцене, Вилквиста — на малой, а Макдонаха — в «звездном зале» бывшего декорационного цеха. Во всех трех случаях с режиссерами работали художники, и это чувствовалось: понятно, что из подбора, понятно, что наспех, но сценография, в разной степени, осмысленно организовывала игровые площадки.

Н. Амзинская (Карла) и И. Крылов (Гельвер). «Ночь Гельвера».
Фото — архив театра.

Удачей лаборатории можно назвать эскиз Анны Бычковой, ученицы Юрия Красовского. Ее «Ночь Гельвера» — почти спектакль: и если форму еще можно уточнять, то в отношениях героев уже многое найдено; разбор тщательный и небанальный. Пьеса Вилквиста написана в 90-е, но кажется, что еще раньше: есть здесь старинное морализаторство, есть слишком очевидные смыслы, свойственные, скорее, ясным 60-м с их прямым гуманистическим порывом. Это текст о странной паре — женщине с личной трагедией и ее то ли муже, то ли приемном сыне с задержкой в развитии; их отношения развиваются на фоне фашистских погромов. «Ночь Гельвера» у нас ставят более-менее часто, но очень уж схоластично: о маленьком безвинном человеке и о неотвратимости зла. У Бычковой получилось интереснее — во-первых, здесь нет ложной стыдливости: весь фрейдистский пласт пьесы выведен на сцену. У Вилквиста написано: Гельверу тридцать лет, а Карле чуть больше. В кемеровском варианте это важное уточнение неоднозначности, запутанности отношений. И телесности здесь не испугались — во время ностальгического вальса (так в историю входит тема прошлого героини, ее развалившейся семьи) Гельвер рвет блузку на своей партнерше. Эскиз сделан не на эффектах и штучках — здесь выстроена целая непростая партитура этой болезненной связи. Виноваты все: не только мифические чудовища за стеной, крушащие старый мир, но и те, кто пытается этого не замечать.

В том, как Карла (Наталья Амзинская) вглядывается в Гельвера, возбужденного уличной воинственной суетой, есть и страх, и осторожность — она, вроде бы, и умеет с ним обращаться, но и привыкла быть начеку. Есть и точное ощущение непознаваемости друг друга: человек как надежно запечатанный таинственный груз. Иван Крылов в роли Гельвера совсем не играет медицинский фактор, его «ненормальность» — понятие зыбкое, неявное. Он не сходит с ума — просто привычная бытовая униженность смешивается с фантомным величием. Углубляясь в морок, он вырастает до монстра, наслаждающегося властью и местью, чтобы вдруг снова превратиться в растерянного, слабого и зависимого инфантила. В общем, про это и получилось: про каждодневную войну, про общую вину, про то, как безответственный и невзрослый эгоистичный мир полетел в тартарары. Прошлое Карлы с предательством больного ребенка беснуется и фиглярствует темным призраком, насмешливо режиссируя все это действо. Внешнего мира в спектакле нет, глобальная катастрофа сужена до межличностного конфликта, образ войны — ловкий шкодник, бесенок с достоевщинкой — то залезет на лестницу, то громыхнет ведром, то крикнет нечеловечески. Впрочем, именно эта линия — взаимоотношений внешнего и внутреннего, частного и исторического — то поле, которое режиссеру предстоит еще основательно взрыхлить.

А. Остапенко (Билли). «Калека с острова Инишмаан».
Фото — архив театра.

Где только и кто не ставил пьесу Макдонаха! Брутальные истории о чудаковатых островных жителях парадоксальным образом оказались близки российскому мировосприятию с его густой кашей из всевозможных комплексов, клише и стереотипов. Но тяжеловесный психологизм русской сцены, излишняя серьезность зачастую становятся для кинематографически-стремительного Макдонаха препятствием непреодолимым. Ученик Вениамина Фильштинского Ярослав Рахманин сумел важное: угадал жанр и стиль. В кемеровском эскизе чувствуется радостная энергия сочинительства. Тетка Билли, старушка-«божий одуванчик», вдруг вскакивает и стреляет из кольта в старенький магнитофон: достало ее пасторальное советское ретро вроде Пугачевой или Герман. На футболке у Бартли (Игорь Сорвилов) написано I love NY, а на обратной стороне — I love Кемерово. Он танцует хип-хоп и грезит американскими конфетками. Есть отдельные, остроумно придуманные лацци — малыш Бобби (Максим Лифанов) во время своего лирического воспоминания о безвременно скончавшейся супруге энергично машет веслом — Билли (Антон Остапенко) только успевает уворачиваться. Рахманин умело и по делу использует прием режиссерского комментария (нельзя не вспомнить Богомолова и «Идеального мужа»): выхватывая крупным планом персонажа, описывает его внутренний мир в ироничных титрах, в цитатах из хрестоматийной классики вроде Чехова или Островского. Душа оголтелой пубертатки Хелен (Софья Чинкова), например, «как дорогой рояль». В общем, «Калека с острова Инишмаан» — из тех эскизов, в которых много придумано, много остроумного, много такого, что свидетельствует о понимании театральной природы текста, хотя действо пока распадается на отдельные сценки, а отношения между персонажами еще предстоит разработать (хотя детская дружба тоскующих подростков Хелен, Билли и Бартли уже интересно придумана).

«Сотворившая чудо».
Фото — архив театра.

Самым спорным стал показ Антона Гриценко (курс Андрея Андреева) — «Сотворившая чудо». Режиссер взялся за материал, трудно поддающийся лабораторной работе: слишком много нюансов, слишком много подробностей в отношениях. Главная досада — режиссер избавился от рассказа о прошлом Энни, о том, как молодая учительница пытается справиться со своей старой виной, помочь слепоглухонемой Хэлен и таким образом вымолить прощение у погибшего младшего брата. А без этого начинается путаница в мотивациях. Слишком много абстракции — Гибсон писал о том, как в респектабельный аристократический дом южан заявилась северная простоватая маргиналка, но социальные характеристики в эскизе утрачены, слишком много благополучия. Да и надрывный тон, заданный с самого начала, отменил обыденность горя, беды, с которой привычно уживается семья Келлеров. Режиссеру, тем не менее, удалось наметить второстепенную, но важную линию отношений старшего Келлера и его сына Джеймса, удалось заявить тему разочарованных отцов и отчаявшихся детей, которым не дают повзрослеть. Главное, что предстоит — преодолеть нынешнюю иллюстративность, создать ощущение тянущегося в своей безнадежности времени; пока история только проговорена.

Лаборатория в Кемерово приоткрыла новые режиссерские имена, а с другой стороны, дала актерам возможность попробовать себя в новых амплуа. Традиционно, после показов зрители голосовали — судя по результатам, одобрения заслужили все эскизы. Будут ли спектакли — решит руководство театра.