«Солнца ьнет». По мотивам либретто А. Крученых и В. Хлебникова к опере «Победа над Солнцем», поэме В. Маяковского «Хорошо!» и другим произведениям русских футуристов.
Александринский театр.
Сценическая версия Анастасии Букреевой и Анны Соколовой.
Режиссер Антон Оконешников, музыкальный руководитель Иван Благодер, сценография и костюмы Елены Жуковой, видеохудожник Мария Варахалина.

Словцо «опера-руина» вообще-то появилось для другого композитора, другой музыки, и та вещь, строго говоря, не разрушилась, а не была закончена. Вот «Победа над Солнцем» — настоящая руина. Первая футуристическая опера, начинание молодых и лихих, желавших построить новый мир. Строительство начали с искусства и с самых неповоротливых вещей. Что может менее располагать к радикализму, чем оперность, услаждение ожиревших ушей и осоловелых глаз? Так и вышло — эстетический переворот прошел, да не состоялся — всего-то один спектакль, и тот плохо срепетировали. Потомкам от «Победы» остались жалкие крошки. Немного негативов и партитура Михаила Матюшина (а как с ней обращались, кто знает). Из целостного — часть, принадлежавшая Казимиру Малевичу, эскизы костюмов и декораций, среди них первый «Черный квадрат». И, конечно, либретто Алексея Крученых, то, что изобретало новый язык, больше похожий на птичье пение. Слова все больше привычные, но есть и всякие
ю ю юк
ю ю юк
гр гр гр
пм
  пм

Что с этим разрозненным багажом делать, решать смельчакам, которые берутся за возрождение. Исходник никто не видел. Прямая реконструкция не получается: в Театре Стаса Намина попробовали — вышло неловко. Смотреть на людей в плохо сделанных картонных чехлах было стыдно, слушать так и вовсе невозможно. Конечно, от показа 1915 года остались немногочисленные фото, по которым, видимо, и попытались собрать «аутентичное исполнение». Команда Антона Оконешникова пошла иными тропами. Ведь можно не пытаться угадать, что было собрано из этих деталей со стертыми пазами и стыками, а сложить из них новый объект. Футуристы со своей тягой к творению никогда не бывших форм явно одобрили бы именно этот способ.

Сцена из спектакля.
Фото — А. Брюханова.

Начало не предвещает ни беды, ни радости. Микроскопический блэкбокс учебной сцены где-то в задних помещениях Новой Александринки, всего четыре ряда для тридцати человек. Еще до начала за спиной стелется легкий, едва уловимый гул, и сложно понять, началась ли уже подготовка слуха или это случайное совпадение со звуками работающего театра. Наконец, в темноте сцены вспыхивает экран, с него бесстрастная женская голова проводит инструктаж: приветствуем на борту, футуристическая опера в пяти временах, путешествие в мир без солнца, места не покидать, людям со слабым вестибулярным аппаратом дважды подумать. Последнее звучит забавно, особенно произнесенное чуть механистичным голосом. Полет, да, полет, конечно. Ох уж этот театр с необходимостью верить, что тебя сидящую куда-то и впрямь поведут.

Из темноты выступают подобия людей: ровным рядом идут на тебя, останавливаются напротив и внимательно, немного испытующе смотрят. Точно так уже открывалась одна постапокалиптическая история. Где-то посреди зимы (вроде сказочной, ан нет, может, и знакомой — герметично-мерзлой, бессолнечной, голой) живет племя-стая, зовущееся… В новосибирском «Старом доме» то были берендеи, в Александринке — будетляне. Можно искать десять отличий. Фронтальная мизансцена на зал, серые одежды из грубой ткани, благодаря которым кажется, что фигуры постепенно разрушаются (все из кусков, собрано из каких-то остатков былых вещей), омертвело-бледные лица с резкими экспрессионистскими тенями у глаз и скул. Даже звук в оба мира приходит одинаково. Сначала легкие постукивания, отдельные микросигналы, постепенно из них складываются то шелесты, то посвистывания, то шорох пересыпания. Как будто там, в неразличимой глазом глубине, таится заповедное место, тебя же, незваного гостя, встречает охранная нежить. То ли переговаривается условленными знаками, то ли пытается испугать. В сущности, прошлосезонная сибирская «Снегурочка» и «Солнца ьнет» описывают похожие, как две капли воды, пространства. Миры без тепла, света, укутанные холодной (здесь, в Петербурге, кажется, что обязательно болотно-влажной) тьмой. Неожиданно близки по строению оказываются партитуры Михаила Матюшина и Александра Маноцкова. В обеих музыка возникает из двух близких к природе источников. Первые импульсы — из самой тишины, в которой шорох напоминает разрастающийся сгусток посреди равномерной субстанции. Когда таких уплотнений набирается достаточно, они начинают складываться в простые попевки, мощные своей связью с природой, имитацией натуральных звуков. Разве что берендеи голосов были лишены, а в мире будущего звучат все персонажи: тянут, стонут, шепчут в определенном ритме, ткут бесконечное полотно ритуальных песен. Все это выглядит, как смесь фильмов о последствиях каких-нибудь ядерных взрывов (кто выжил, тот не совсем жив, да места вокруг напоминают то ли помойку, то ли пожарище) с тенями русского авангарда 1910-х годов, заполированная сверху аллюзиями на «Весну священную» как на главного агента народно-природного и ритуального. А уж внешне герои «Солнца» и вовсе калькируют то, что придумала Елена Турчанинова. Тот же пепельно-серый — как основной — тон, вкрапления потерявших яркость цветов, угловатый силуэт, покрытые головы (у Турчаниновой это сделано интересней, в ход шли кокошники-диски из проволоки, разные виды шапок и шлемов, у Елены Жуковой персонажи ходят в одинаковых капюшонах, набегающих на лоб до самых бровей) — такое ощущение, что этих людей собрали из ошметков.

Сцена из спектакля.
Фото — А. Брюханова.

Взяли схожую идею и скопировали визуальное решение со спектакля издалека, позабыв, что сибиряков вывозили, и среди музыкальных спектаклей прошлой «Золотой Маски» работа Галины Пьяновой и Александра Маноцкова была одной из самых заметных (на этом рецензия могла бы бесславно закончиться). Однако «Солнца ьнет» оказывается настоящим путешествием. Описанные выше сомнения длятся ровно до того момента, как коробочка с рядами (вполне неожиданно) обнаруживает свою подвижность. За испытующим взглядом истощенных победителей следует тьма — и все тело резко уплывает куда-то, слегка завалившись на бок. Откуда-то налетает поток воздуха, совсем как в аттракционах-симуляторах. Сначала даже сложно понять, что именно решило перемещаться — зал или какая-то хитрая невидимая платформа под ногами артистов. И как сходу определить, куда развернуло, где теперь сцена. Чуть позже к этому привыкаешь, начинаешь различать, что и где находится в этом мире, но совершенно детское чувство полета остается.

На одновременном движении зрителей и артистов (у них свои средства мобильности: платформы гидроскутеров — для мягкого плавания, резко дергающиеся блоки — для стремительности, собственные ноги — для сложных ритмических перемещений), иллюзиях, которые при этом создаются, и держится добрая половина «Солнца». Механика, технологичность здесь становятся полноценными художественными средствами. Сама по себе забавная и отдающая чистым развлечением идея посадить людей в коробочку с рядами и раскручивать ее, как карусель, имитировать самолетные нагрузки вписана создателями в ткань истории. Ты и впрямь оказываешься в другом мире, где обманывают чувства, кривится пространство. Например, на пол проецируется сетка из чуть подрагивающих квадратов — казалось бы, ничего особенного. Но тут это создает впечатление болотистой, зыбкой местности, посреди которой тянет однообразный стонущий напев девушка. Ее голова где-то на уровне твоего колена, будто часть ног уже засосало. Ошалевшие двигательные рецепторы подсказывают, что место это ненадежное, можно уйти с головой в белые компьютеризированные пески. А когда будетляне начинают праздновать победу над солнцем, заводят слегка пульсирующий хоровод — шаг по диагонали вперед, отступление, снова шаг, — то кажется, что ты и впрямь случайно забрела в гущу неизвестного и опасного ритуала. Кружится же установка так натурально, с ветром в лицо и ощутимым преодолением воздуха, что веришь: это полет. Точнее даже — затянувшееся пикирование. Герои уже потерпели крушение, ползают, разметанные, где-то у ног. Зазеваешься — выпадешь на очередном крутом повороте и останешься.

Подвижность дополняется звуковой тканью спектакля. Кажется, что солировать должна заумь Крученых, но в александринской версии первая партия досталась музыке. Все артисты поющие — и через их голоса в бессветный мир врывается жизнь. Внешне почти недвижные, персонажи стараются соединиться с остатками природы, дополняя ее звуки. Вымороженный жалобный шепот («да да пожалуйте вот вчера был тут телеграфный столб а сегодня буфет, ну а завтра будут наверно кирпичи. это у нас ежедневно случается никто не знает где остановка и где будут обедат» — цитата в авторской пунктуации), ровная материя бесконечных женских попевок и угасающих вокализов, ритмический омут колдовского праздничного мотива или горлового пения — все это становится фоном, укутывающим, убаюкивающим, втягивающим в себя и не отпускающим. Наполненная фольклорными вокальными формами, музыка «Солнца» работает как театральный прием — это можно слушать бесконечно, как гипнотические мантры. Звук сплетает свой сюжет и позволяет понимать происходящее с полуслова, возвращает вообще-то сильно обедненной канве (у спектакля два драматурга, Анастасия Букреева и Анна Соколова, выкинувшие из небольшого либретто все загадочности и сочинившие линейную историю) силу и масштаб.

В таком сопровождении небольшая зарисовка из жизни глупых, но целеустремленных людей — зачем-то свергли солнце, сами не знают причину, уже начали тихо жалеть — становится почти трагедией. Спектакль как целостность спокоен и величественен. Страшная по сути история о свержении без дальнейшего плана действий, которая одними частями рифмуется с революционными событиями, другими — с судьбой авангардного проекта, подана нарочито бесстрастно, отстраненно. «Солнца ьнет» бесконечно движется и дышит, принимает в свой мрачный омут, чтобы рассказать: если вы пойдете против извечных законов, вас ожидает крушение. Вы можете посмотреть на его результат. Он печален. Но мир продолжит существовать и без солнца. Он сумеет возникнуть заново, даже если мы разобьемся.